— Но он может быть опасен, — прошептала она, вглядываясь в его лицо, ища в нем подтверждения своим страхам. — Не для меня… а для тебя. Он видит в тебе угрозу своему самолюбию.

— Пусть попробует, — уголок его губ дрогнул в подобии улыбки, но в глазах не было и тени юмора, только холодная, отточенная сталь. — У меня теперь есть ради чего быть осторожным. И ради кого драться, если понадобится. Ты — моя тыловая граница, Искорка. И я ее защищаю до последнего вздоха.

Его слова не просто успокоили ее. Они, словно искра, упавшая в сухую траву, разожгли в ней что-то иное, давно дремавшее. Острый, жгучий, почти животный порыв. Желание не просто убежища и слов, а полного, физического слияния. Стремление сжечь в жарком пламени плоти весь тот холодный ужас, что принес с собой Дмитрий. Забыть о тени прошлого в ослепительном свете настоящего.

— Сергей… — она подняла на него глаза, полные уже не страха, а мольбы и решимости. — Пожалуйста… Просто забери меня. Сделай так, чтобы я чувствовала только тебя. Твои руки. Твое дыхание. Больше ничего.

Он понял ее без единого слова. Его взгляд потемнел, наполнившись той самой первобытной, всепоглощающей страстью, что всегда сводила ее с ума и делала его таким опасным и таким желанным. Он не стал ничего говорить. Просто наклонился, и сильные руки обхватили ее под коленями и спиной. Он поднял ее на руки, как перышко, не обращая никакого внимания на тупую, протестующую боль в своем еще не зажившем ребре.

— Для тебя, Искорка, у меня всегда найдется и время, и силы, — прошептал он губами у самого ее уха, неся ее в спальню, и от его низкого голоса по коже побежали мурашки.

Он опустил ее на прохладную поверхность их общей кровати, и его руки сразу же, без прелюдий, нашли молнию на ее платье. На этот миг не было места нежности или долгой подготовке. Это была буря, сметающая все на своем пути. Он срывал с нее одежду, а она помогала ему, ее пальцы лихорадочно расстегивали пуговицы на его простой хлопковой рубашке, рванула ее с плеч. Им обоим отчаянно нужно было не ласка, а подтверждение. Подтверждение того, что они живы, что они здесь, вместе, что они выбрали друг друга вопреки всему, и что их связь сильнее любых угроз и теней прошлого.

Его губы были жаждущими, почти грубыми. Он целовал ее, как тонущий целует глоток воздуха, — с отчаянием и благодарностью. Его руки, шершавые от работы и все еще хранящие следы ожогов, исследовали ее тело не как драгоценность, а как свою законную, кровную территорию, которую пытались осквернить. И она отдавалась этому полностью, отвечая ему той же яростью, той же потребностью заявить о своем праве. Она впивалась ногтями в мускулистую кожу его спины, кусала его губы до крови, шепча его имя, смешанное с новым, диким прозвищем:

— Сергей… мой Тигр… Я твоя… понимаешь? Вся твоя… Никогда ничья больше…

Когда он вошел в нее, это было не плавное, нежное погружение, а стремительный, властный захват. Вскрик, вырвавшийся из ее груди, был полон и короткой боли, и невероятного, всепоглощающего облегчения. Он начал двигаться с мощным, неумолимым ритмом, и каждый его толчок был словно отчеканенная клятва, вбиваемая в самое ее нутро: «Я здесь. Я с тобой. Никто и никогда не отнимет тебя. Никто».

Она обвила его ногами, притягивая его глубже, навстречу, встречая его резкие, властные движения с такой же силой и отчаянием. Мир сузился до размера их сплетенных тел, до хриплых стонов, смешивающихся с тяжелым, прерывистым дыханием, до соленого пота, который делал их кожу скользкой и еще более чувствительной. Она смотрела ему в глаза, темные и почти черные от страсти, и видела в них не только желание, но и ту самую стальную, несгибаемую решимость, что делала его героем в огне. Только теперь этот герой был ее. Полностью. Безраздельно.

Ее оргазм накатил внезапно, сокрушительной, ослепляющей волной, вырвав из горла долгий, сдавленный, почти болезненный крик. Он, почувствовав, как ее тело судорожно сжимается вокруг него, с глухим, торжествующим стоном обмяк, изливая в нее всю свою накопившуюся ярость, страх, облегчение и бесконечную, дикую нежность.

Они лежали, сплетенные, как корни деревьев, пытаясь отдышаться, приходя в себя. Ее голова лежала на его здоровом плече, его рука все так же крепко, почти властно обнимала ее за талию. Дрожь прошла, унесенная бурей. Осталось только приятное, глубинное, катарсическое истощение и чувство абсолютной, непоколебимой защищенности.

— Никто не разлучит нас, Искорка, — тихо, но с железной уверенностью проговорил он, целуя ее мокрые от пота и слез волосы. — Никто и никогда. Это я тебе обещаю. Как пожарный.

— Я знаю, мой Тигр, — прошептала она в ответ, уже почти проваливаясь в глубокий, исцеляющий сон, чувствуя, как его сердце бьется в такт ее собственному. — Я знаю…

И в этот самый момент, когда покой, тяжелый и заслуженный, начал мягко опускаться на них, окутывая одеялом безопасности, в входную дверь раздался резкий, настойчивый, отрывистый стук. Не звонок. А именно стук — тяжелый, нетерпеливый, не сулящий ничего хорошего. Стук, который врезался в тишину, как нож.

Стук в дверь был тяжелым, настойчивым, как удар кувалды по хрустальной вазе их только что обретенного покоя. Тишина разлетелась на осколки. Сергей замер на секунду, его тело, расслабленное и умиротворенное после страсти, мгновенно преобразилось. Каждый мускул напрягся, плечи расправились, спина выпрямилась — он превратился в готовую к бою, собранную пружину. Он встретился взглядом с Викой — в ее глазах читался испуг, но не паника, а скорее горькое разочарование от того, что прошлое не желает отпускать.

— Не двигайся, — тихо, но твердо приказал он, его голос снова обрел тот низкий, собранный тембр, каким он отдавал команды в огне. — Ни звука.

Он накинул на плечи первый попавшийся под руку халат, даже не завязывая его на поясе, и босиком, бесшумно, как большой кот, направился к входной двери. Вика привстала на кровати, кутаясь в простыню, сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в висках.

Сергей щелкнул замком и резко, одним движением, распахнул дверь, заняв собой весь проем.

На пороге, в тусклом свете коридорной лампы, стоял Дмитрий. Он был бледен, как полотно, его всегда безупречная прическа была растрепана, словно он несколько раз проводил по ней дрожащими пальцами. Галстук болтался на шее, а в глазах, налитых кровью, плясали чертики настоящей, неконтролируемой ярости и отчаяния.

Его взгляд скользнул по Сергею — по его голой, влажной от пота груди, перехваченной халатом, по перевязанной руке, по влажным темным волосам — и все его лицо исказилось гримасой такой чистой, неприкрытой ненависти, что, казалось, воздух вокруг зарядился электричеством.

— Где она? — прошипел Дмитрий, его голос сорвался на хрип. Он пытался заглянуть в квартиру через могучее плечо Сергея. — Я знаю, что она здесь! Верни мне мою жену!

— Убирайся, — ответил Сергей ровным, стальным тоном, не повышая голоса. Он стоял непоколебимо, как скала, заполняя собой весь проем, становясь живым, дышащим щитом. — Сейчас же.

— Я сказал, где она⁈ — Дмитрий повысил голос до крика, его изящные, ухоженные пальцы сжались в беспомощные, трясущиеся кулаки. — Моя жена! Ты спрятал в своей конуре мою жену, ублюдок!

— Твоей жены здесь нет, — Сергей не двигался, не моргал. Его абсолютное, ледяное спокойствие было оскорбительнее и страшнее любой агрессии. — Здесь моя женщина. И если ты еще раз посмеешь прийти сюда и пугать ее, нарушать ее покой, мы с тобой поговорим на том языке, который ты, кажется, забыл. На языке силы.

Дмитрий закатил истеричный, беззвучный смешок, и его плечи затряслись.

— Твоя женщина? Это та, что пару месяцев назад готовила мне ужин при свечах и спала в моей постели под шелковым одеялом? Та, что клялась в верности перед Богом и людьми? — он сделал резкий, неосмысленный выпад вперед, попытавшись грубо толкнуть Сергея в грудь, но тот даже не пошатнулся, лишь еще более по-хозяйски уперся согнутой в локте рукой в косяк двери, блокируя вход. — Ты что, наивно думаешь, она с тобой надолго? Она играет в спасение! Ей надоела ее спокойная, обеспеченная жизнь, вот она и нашла себе дикаря, пожарного пса, для острых ощущений! Как только она наиграется в Золушку, как только поймет, что здесь ей не на что купить даже эти ее дурацкие круассаны, она вернется! Вернется туда, где ей по-настоящему место! Ко мне!