В общем, привязали мы батьку к стулу розовыми наручниками, сделанными из очень дрянного металла, на котором нет никакого дополнительного усиления сверху. При желании и усилии, отец легко их порвет! Но пока так, потом, если что, привяжем уже по серьёзному — тросом из гоблинского металла! Такой уже и слабого охотника удержит на раз.

Ноги тоже привязали, к ножкам стула, чтобы он не убег. Привязали кандалами! Такими же фальшивыми, как и наручники, но… бежать ему от сюда все равно некуда — если я пожалею, он даже стул от пола не поднимет! Раздели бедолагу по пояс… непонятно зачем, ну да ладно — сестра предложила, а я не стал возражать, хоть для этого и пришлось снимать и надевать наручники заново.

И, после вех этих приготовлений, сунули под нос пахучий нашатырь.

— А? Что? — заворочался отец на стуле, среагировав на резкий запах.

— Дыши! Дыши! Да в сознание приходи! — проворковала ему сестрёнка на это.

Отец заворочался чуть сильнее, подергавшись руками и ногами, и похоже, легко осознал, что связан, словно ему такое не впервой. И именно от узнавания ситуации, а не от нашатыря, окончательно пришел в сознание и открыл глаза.

— Что? Где я? Кто вы⁈ Что вам нужно от меня!

Ах да! Мы свет забыли включить! Нам то он в нашем доме не нужен вот совсем.

Свет зажегся, и батька вперил в наши персоны свой взгляд. В меня, стоящего чуть подальше, в Лину, запаковывающею пахучий пузырек плотной крышкой и морящийся от запаха. Потом прогулялся взглядом по комнате, по мебели, почему-то зацепился взглядом за шторы на окнах. Долго пытался во мраке ночи что-то разглядеть за окном, но с его ракурса там мало что можно увидеть, даже окна в рядом стоящей свечки не горят, видимо там уже все спать легли.

А взгляд отца вернулся с окна на нас, на меня, на сестру…

— Пап, я надеюсь, ты снова терять сознание не планируешь? — улыбнулась девчонка, но так, словно бы боясь спугнуть трусливого зверька.

Батя, вгляделся в неё внимательно, что-то пытаясь рассмотреть, что-то невидимое, непознанное, или не соответствующее действительности. Сестра — спокойно выжидала его взгляд, с легкой и слегка ироничной улыбкой смотря в ответ на родителя. Я все так же стоял в сторонке, не мешая их гляделкам.

— Кто ты? — вдруг выдал отец, и глаза сестрицы расширили до предела.

Она, фигея до крайне степени, заметалась взглядом между мной и отцом, словно бы говоря «это он что? Это он как? Это как вообще такое может быть⁈». Я тоже прифигел, не понимая, как на такое можно реагировать, и откуда такое вообще могло прийти в голову человеку! Но все же офигел я и не в половину так же сильно, как моя сестра, да.

— Папа… это же я! Твоя дочка! Лина! — хлопая глазам и чуть не плача проговорила сестренка.

— Кто, Ты. — повторил тоже самое отец, предельно хладнокровно и стал аккуратно прощупывать возможности освободится.

— Яяя… Лина! Папа! — промямлила сестра, но батька на неё смотрел все так же холодно, как на чужую дочь, и как на врага, от чего у Лины затряслась губа. — Я это… я… — но папка её уже фактически и не слушал, и даже не стал повторять свой вопрос, молча и непрерывно пялится на маленького монстрика пред ним, аккуратно проверяя то, насколько крепко он зафиксирован на стуле.

Пределы натяжки наручников, аккуратно пошевелив руками, чтобы со стороны «девицы» не было заметно, закреплен ли сам стул к полу, едва заметно его качнув, с ножки на ножку — профессионал! Которому явно в такой ситуации быть не в первый раз! Или же он имел честь проходить какие-то тренировки на данную тему, и сейчас отрабатывает полученные знания на практике.

А бедная сестрица, уже начала реветь, и упала на колени с пустым взглядом от досады. Кажется, её мир только что рухнул, как недавно рухнул мир родителей, когда мы вышли из стены пред ними на кухне.

— Наручники из вашей спальни, они фальшивые, их легко можно порвать усилием рук, — так же хладнокровно, как говорил отец, проговорил я, глядя родителю прямо в глаза. — одно усилие…

— «Кряк», — издали наручники, и отец освободился, начав потирать запястья рук, сидя на стуле посреди комнаты.

— … и можно освободится… — завершил я прерванный разговор. — С ногами тоже самое, — ответил я на незаданный вопрос, в во взгляде родителя «а ноги что?».

Отец освободил и ноги. Встал, прошел по комнате, обойдя кругом стул. Посмотрел на нас, на меня, спокойно стоящего, на тихо плачущею Лину. Дошел до двери комнаты, вновь оглянулся, убеждаясь, что мы смотрим, но ничего не делаем, как бы говоря нам «я выхожу». Вышел в коридор — свет при его появлении зажегся сам собой, щелкнув выключателем, словно на него нажал кто-то невидимый.

Прошел до кухни, посмотрел там все, пошел в другие комнаты, но двери пред ним открываться отказались. Вернулся к нам, я к этому моменту уже не стоял, а сидел на полу рядом с сестрой, гладя ей по волосам, обнимая и успокаивая, шепча всякое прямо на ухо.

— Успокойся, все хорошо, он просто не в себе, он это не серьёзно.

Сестре это не особо помогало. Она во внутренней панике! У неё стресс, разрыв мира, кавардак в голове. И несмотря на все мои действия, из её глаз продолжают течь слезы, а её взгляд — остаётся пустым и бессмысленным.

— Где мы? — задал отец сухой вопрос под стать прошлым и тем же тоном.

— Мы у нас в квартире. Дома… — проговорил я, хотя что-то сейчас, теперь, мне стало тяжело называть это место домом и говорить «у нас в квартире».

Отец выразил полное неверие лицом, чуть ли не фыркнув на мои слова.

— Если не веришь, можешь выйти в подъезд, во двор, на улицу! Куда угодно нафиг! — слегка вспылил я и тут же взял себя в руки.

Зато от в вспышки маны в моей груди, прижатая к ней сестрица, вздрогнув всем телом, наконец стала приходить в себя. Все так же плача, даже чуть больше, она прижалась ко мне сам, сильнее, к моей руке и груди, и словно бы купалась в моем тепле, пытаясь насытиться.

— В спальне лежит мать, — продолжил я говорит, глядя на хмурого отца, продолжая гладить сестренку по волосам, — такая же припадочная, как и ты. — тыкнул я ему, что как бы невежливо для этой страны по отношению к родителям, и даже грубо, — и если вы отказываетесь принимать нас такими, какими мы есть — мы просто уйдем! Нам не в обиду.

Отец молча стиснул зубы, в ответ на мои довольно резкие заявления, которые мне бы не хотелось воплощать в жизнь, ведь без квартиры, магии к ней привязанной, я лишусь фактически всех своих сил, став беспомощным и беззащитным. И это будет даже не уровень нынешней силы сестренки! А куда-куда-куда что-то более хилое! Жалкое… и на восстановление уйдет опять-таки — лет пять мира материального, и где-то полстолетия, или четверть от него, фактического времени, проведённого в Хаосе.

— Только одна просьба, — продолжил я свою речь, глядя на отца, — верни нам наши карточки охотников.

— Их нет, — ответил отец, скрипнув зубами и сильно нехотя, — их «разобрали», чтобы вытянуть данные.

— Ты идиот. — коротко прокомментировал я, и уже сам, покрепче прижал к себе сестру, что разнежилась у меня на руках, и наконец перестала плакать.

Почему-то захотелось поцеловать её в лобик, как ляльку, как мать целует своё дитя… и ведь по факту, она и есть моё дитя, мой творенье! Существо, что стало очень ценным для меня, выделяющееся на фоне всех прочих.

Родители… да, они ценны. Годы, проведенные в Хаосе, что я ходил туда как на работу, и возвращался сюда, к ним… домой, в безопасность! Это место, стало мне домом! Эти люди, моей семьей! Это всё, такая жизнь, извратило мою психику до неузнаваемости! Я стал совсем иным человеком, чем был тогда, много лет назад.

И двадцать лет, проведенный вместе с сестрой, тоже повлияло на мой разум. И куда сильнее, чем я могу себе представить. Она… впилась в мой разум и душу, стала частью моей жизни, стала… тем, кого я и создавал, для чего когда-то и была созданная эта Кукла, которую я по прихоти называю «сестра».

Она мой боевой товарищ, подруга по жизни, телохранитель, любимая дочка, просто приятный собеседник, и человек, что будет со мною всегда. Вечно!