Темнота натолкнула меня на идею для нового вечера — призраки! Два дружелюбных приведения! Но, подумав мальца, и обсудив вопрос с сестрой, мы пришли к выводу — это чересчур! Нервы маменьки с папенькой неказенные! Так что лучше не будем так делать.

Но подумав маленько еще, решили, что будем, но не просто «уууу! Мы призраки!», а сначала предупредим, что это мы, а уже потом, под простыню, и бегать по квартире.

Постановка вышла на славу. Придя с работы, родители обнаружили темный-при темный коридор, из которого на свет, льющийся из подъезда, выскочила сестренка, улыбаясь во все зубы. Поприветствовала и сказала давай! И вышел я, завывая под простыней, и бегая зигзагами. Потом и сестра туда же, накинула простынку, и побежала… споткнулась, упала, встала… и мы стали бегать уже вдвоём, открывая и закрывая двери в комнаты, где горел свет, создавая причудливою игру света и тени.

— Опять мертвецкая тематика, — пробубнил отец, глядя на подобное. — Но неплохо, неплохо. А что со светом то? — обратился он уже к жене, потеряв к нам интерес.

Маманя, пощелкав выключатель, пришла к выводу, что нужен мастер. Мастер, которому позвонили по телефону из зала, оказался готовым приехать хоть завтра, но — днем. Делать электричество в ночи ему как-то не с руки. Днем родители на работе — отложили дело до субботы.

А я, лукаво переглянувшись с сестрой, решил, что сами починим-устраним проблему! И не в смысле, просто включить то, что выключил, а, так сказать, для виду — лампочку заменим! Делов то! В «интернете» есть куча инструкций на тему, как это делать.

Но не сегодня, да и не завтра. И вообще:

— Мы к себе! Играть!

— Так там же темно! — возразила мать.

— Так как раз! — не согласилась сестра, звонким колокольчиком прозвучав из-под простыни. — Идеально! — и ускакала вслед за мной, начав для вида скакать по всей комнате, с кровати на пол, с пола на стул, стул уронить, и опять на кровать.

А я… сполз по стенке, тяжело дыша. Ожоги болят, не буду больше так подставляться, какой бы славный куш не светил бы мне за победу. И вообще, надо бы озаботится мне о своей защите. Личной, персонально, а не дома целиком.

Ожоги зажили за две недели, сойдя в итоге с тела практически не оставив следа. Да, новая кожа, выросшая на месте сожжённой выглядела ощутимо бледнее, но это решалось банальным тональным кремом, который «неожиданно» пропал из всех соседних квартир, где он только был.

Да, остались шрамы, полосами идущие по груди и руке, следы горения одежды, но они мало заметны, и легко скрываются все тем же кремом вместе с прочими шрамами на моем теле. Но в ванну с мамкой-папкой мне больше не ходить. Увидят, заметят, будут проблемы.

Придется делать вид что стесняюсь, тем более что я полностью самостоятельный еще с двух лет, как в прочем, и сестра. Сходить на горшок. Подтереться, подмыться, настроить воду в ванную — это все для нас не проблема еще с тех лет! И родители к этому давно привыкли, и не навязывают свою компанию, давая нам хоть тут какую-то свободу.

Лампочки в коридорах мы тоже заменили сами, чем шокировали родителей. И получили от них нагоняй. А еще — нам заблокировали часть интернета! В добавок к тому, что уже и так было в блоке. Теперь и обучающие ролики не посмотреть — обидно как-то, хоть и не смертельно. Переживают они, что мы насмотримся там всякого, и полезем еще куда-то, что-то там «чиниТЬ» и убьемся, да, однако. И я даже могу их понять! Это могло было бы произойти, будь мы обычными детьми. Но все же — запрещать обучающие ролики? А как же их вечное — учится? И «надо учится!»? Или это другое? Непонятно.

Ну и встав твердо на ноги, перестав тихо стонать при каждом шаге, я конечно же вновь начал ходить на ту сторону, к неудовольствию сестры, что уж больно привыкла к моему каждодневному безвылазному пребыванию дома. И уж больно ей не понравилось, что я вновь стал пропадать целыми днями неизвестно где.

Вплоть до обиды и угроз!

— Не ходи туда! — воскликнула она, всем своим видом показывая, насколько она раздосадована и злится.

Я же проигнорировал её позу, продолжив собираться. Впрочем, это теперь уже фикция чистой воды — ни термоса, ни ножей, ни даже удобной разгрузки на пояс у меня уже не осталось. А бутылку водички… не долго к поясу присобачить. Хотя она там будет болтаться, нда, делема.

— Если ты пойдешь туда… — вновь воскликнула девчонка, видя, что я игнорирую её вид и крик, — то я… я… — однако что «я» придумать сходу так и не смогла, и замялась, потупив взор.

А я придумал как заставить бутылку не болтаться, прихватив её еще и к ноге и посередине. Правда, так её будет весьма непросто взять, чтобы попить! Но это все же не нож, ведь правда? Или нет? Всякое бывает. Да и второй шнурок ногу перетягивает…

— Если ты опять пойдёшь туда, то я нажалуюсь родителям! — нашла наконец, что сказать сестра, с вызовом взглянув на меня.

— Ну и жалуйся, — пожал я плечами, решив, что пусть бутылка пока так повесит, а там… выпью!

— Ну и нажалуюсь! — всхлипнула она, чуть не плача, и убежала прочь из комнаты, утирая слезы рукавом.

Я — вновь пожал плечами и пошел к нарисованной двери.

— Нажалуюсь! Вот! — донеслось из коридора, и в дверном проёме показалась её заплаканная мордашка.

Я — продолжил игнорировать её существование, протянув руку к стене.

— Вик-ик! — взвизгнула девица, и ускакала прочь.

Я и в третий раз пожал плечами, но прежде чем успел сделать шаг в иное пространство, из коридора донесся крик:

— И тебя накажут! НАКАЖУТ!

— Накажут… — в новь повторила Лина эти слова, чувствуя, что брата уже нет в их квартире.

И в доме. И, наверное, в их мире вообще. Он словно бы умер! Пусть она и чувствует, что он пока живой. И где-том, за гранью измерения. За гранью досягаемости.

— Накажут… — проговорила она вновь, сползая по стене, и разревелась навзрыд, позорно и не сдерживаясь.

Словно последняя плакса, а не боевая деваха, какой она сама себя считала. Ведь она не боится ничего того, что обычно боятся девочки её возраста. Да и те что постарше тоже. Да даже того, что пугает до визга её маму! А она смелая! Другие девчонки и женщины и вовсе плаксы! Видела она их, пару раз, во дворе.

Лину не пугают ни пауки с тараканами, ни мыши — они вообще милые и безобидные! У неё даже игрушка в форме большой серой глазастой мышки есть! Она её у папы выпросила. Но вот то, что творится там, за порталом… её пугает до дрожи. Даже больше, чем те монстры, что кружились вокруг окон их дома два года назад.

Она смелая, но она боится. И она вовсе не хочет, чтобы её брата родители за что-то наказывали. Не сейчас. Не теперь. Не так вот, из глупой обиды. Не из-за того, что она такая трусиха.

— Какой жирный камешек! — пробубнил я устало, держа в руке мутноватый красный камешек, размером с мой собственный торс, или же голову взрослого крупного мужчины.

Какой славный сувенир! И так и хочется воскликнуть — я его сделал! Наконец-то! И не камешек, а того, из груди кого я этот камень вытащил. Целый год искал того, то существо, из сердца магии которого смогу извлечь камень подходящей чистоты, силы и размера, а потом еще несколько месяцев готовился, не зная, как подступится ко столь могущественному существу, и наконец, вот он! У меня в руках!

— Наконец-то.

Правда в душе от данного дела только лишь опустошение — устал и вымотался. И слишком много сил потратил на этот бой! Сейчас бы поглотить это сердце, восстановится… но тогда в чем вообще был смысл этого всего? Всего прошедшего боя? Всех трудов, стараний, жертв?

Вот именно — ни в чем. Камень нужно сохранить и водрузить туда, где ему будет самое место. На уже давным-давно готовый пьедестал. И… кажется он будет там даже слегка великоватым… да неважно! На вырост, так сказать, пойдет.

— Эх. — вздохнул я, и оторвал взор от камня.

Вокруг лишь руины, вернее сказать — пепелище! Засыпанное песком равнина, и затянутое облаками небо, что как кажется, соприкасается с землёй, вовсе не за горизонтом, а тут рядом. Хотя, впрочем, не кажется. И то, что покрытая пеплом земля идёт вверх тоже, не обман зрения.