Сначала она продаст последние драгоценности, которые отец дарил ей в течение многих лет. На эти деньги можно купить несколько коров и быка. А если ей достанется место учительницы в городской школе, она станет получать жалованье, будет на него жить да еще понемножку откладывать. Конечно, придется экономить, зато появится возможность развести скот, нанять рабочих, заняться строительством, к примеру, загона для скота.

Никто в городе не должен узнать, что у нее совершенно нет денег и что она не взяла себе ни цента со счетов, оставленных ей. Пусть все думают, что она оказывает им величайшую услугу, соглашаясь принять место учительницы. А она тем временем будет терпеливо, шаг за шагом налаживать хозяйство и вести себя осмотрительно.

Возможно, ее ранчо не станет самым большим в округе, думала Ребекка, неся посуду в раковину, но оно по крайней мере станет действующим, и это даст ей независимость.

Ветер за окном заметно посвежел. Явственно чувствовалось приближение осени. Несомненно, холода наступят раньше, чем она успеет приготовиться, а зима в Монтане долгая и суровая. Вздрогнув, Ребекка подбежала к открытому окну в гостиной, захлопнула его, а потом еще раз обошла весь дом, чтобы проверить, надежно ли заперты другие окна и двери. Дом, как ей казалось, выглядел теперь даже уютным, с выскобленными полами, отчищенными от грязи полками и кухонными столами. Она сделала все, что нужно было сделать в первую очередь. Начало положено. На сегодняшний день вполне достаточно.

Ребекка сняла измятое платье, смыла с себя всю грязь цветочным мылом с запахом сирени, которое привезла из Бостона, надела отороченную кружевами розовую ночную рубашку, и когда наконец добралась до постели, каждая клеточка ее тела молила об отдыхе. Тем не менее, лежа в своей новой спальне, где огарок свечи в медном подсвечнике едва разгонял густой мрак, Ребекка вдруг обнаружила, что не может уснуть. Мысли упрямо возвращались к человеку, о котором она запретила себе думать. Вольф Бодин…

Она только сейчас обратила внимание на странное сходство его имени с именем ее отца. Вольф… Бэр… – оба происходят от названий зверей. Отца прозвали Медведем за громадный рост, недюжинную силу и агрессивную манеру обращения с людьми. Свое прозвище он получил в шестнадцать лет, как однажды не без гордости сам признался ей. Его настоящее имя Джон Лукас Ролингс.

Ребекка задумалась над тем, как мог приобрести свое «волчье» имя Вольф Бодин.

«Да черт с ним», – решила она, ей совсем это неинтересно. Она больше не хочет о нем знать. Сегодняшняя встреча разрушила все ее романтические мечты. Реальный герой оказался грубым, бесчувственным, надменным типом, который недостоин ее внимания.

К тому же он женат.

Она будет по возможности держаться подальше от города и избегать частых встреч с шерифом.

«Я буду за вами присматривать». Так он сказал напоследок. Вздрогнув, Ребекка натянула на себя одеяло и уставилась в потолок. Совсем недавно ей уже говорили нечто подобное. И хотя она пыталась отделаться от воспоминания о другом, более опасном предостережении, но здесь, на ранчо, где она совсем одна и на несколько миль вокруг ни единого человека, не думать об этом просто не могла.

«Мы будем присматривать». Так сказал человек Нила Стоунера, когда бежал из садика при школе мисс Райт, на ходу уворачиваясь от пуль, выпущенных Ребеккой из «дерринджера», с которым она никогда не расставалась. Она не могла не думать о том, что в следующий раз, возможно, увидит самого Нила Стоунера.

Господи, пожалуйста, не надо.

Страх плотным комком застрял в горле, кожа покрылась холодным потом, сердце забилось, словно обезумевшая птица о прутья клетки, ужас леденил кровь. Ребекка села и обхватила колени руками. «Победи страх, – приказала она себе. – Не позволяй ему властвовать над тобой». Ребекка попыталась справиться с охватившим ее ужасом. Сколько ночей она уже провела без сна, стараясь унять дрожь и превозмогая тошноту и приступы паники.

«Будь ты проклят, Нил Стоунер».

Если он думает, что может прогнать ее отсюда, просто взяв на испуг, то его ждет сильное разочарование. С сегодняшнего дня убить человека ей уже не внове, а если представится случай всадить пулю в сердце Нила Стоунера, она сделает это не задумываясь. Восемь лет назад отец чуть не прикончил его, когда узнал, что тот сделал. Бэр избил его до полусмерти и выгнал из банды навсегда. А если бы он мог представить, что спустя годы Нил Стоунер вновь появится на горизонте и начнет преследовать ее из-за слухов о серебряном руднике, то убил бы его на месте. Значит, теперь ей придется взять этот труд на себя.

Ветер Монтаны со стоном бился в оконные ставни. Ребекка закуталась в истертое одеяло. Под подушкой у нее лежал «дерринджер», второй пистолет был засунут под матрас, третий хранился в ридикюле. В следующий раз она купит себе в Паудер-Крике еще и ружье.

Интересно, как отнесется к этому шериф Бодин?

– Наплевать, – прошептала она.

Засыпая, Ребекка вспомнила выражение его лица, когда она спросила про его жену и ребенка. Странно, что в ее вопросе могло так сильно задеть его?

– Учителя или девчонки не обижают тебя в этой школе? – спросил Бэр, впервые приехав навестить ее. Ей тогда было тринадцать.

– Нет-нет, – быстро сказала она, хотя из головы не шла мисс Линди, чьи придирки на уроках грамматики становились подчас невыносимыми.

Бэр, казалось, заполнял собой весь садик, в котором среди раскидистых дубов и стройных кленов на затейливых клумбах цвели розы с бело-голубыми фиалками и журчал выложенный мрамором фонтан. Он ходил взад-вперед, щеголяя черным костюмом, крахмальным воротничком и новым черным котелком.

– Ты уверена, Реб? В библиотеке, где я тебя нашел, ты сидела одна, а остальные сидели за столами вместе.

– Моих подруг сегодня нет в школе. Они поехали в музей, – соврала она.

Бэр пристально взглянул на дочь, присел рядом на скамейку, ласково взял ее худенькую руку и легонько сжал пальчики в своей огромной ладони.

– Эх-хе-хе. Скажи, Реб, ты знаешь, как обходиться с тем, кто доставляет тебе неприятности? Сожми кулачки да врежь хорошенько. Запомнила?

– Запомнила, Бэр. – Ей и не нужно было запоминать, на прошлой неделе она поставила Энели Карутерс здоровенный синяк под глазом, за что ее наказали на целый месяц. – Да ты зря волнуешься, – поспешила она успокоить отца и в порыве нежности обняла его за шею, вдохнув знакомый запах табака. – У меня все прекрасно.

Но Ребекка знала, что он все равно будет волноваться. Он всегда за нее волновался. И она любила его за это, бесконечно дорожила его приездами раза два-три в год, хотя шушуканье за спиной и насмешки после каждого нового визита становились еще злее.

Ей нравилось, что Бэр не похож на других отцов, всегда торжественных, строгих, чванливых, скучных. И какое имеет значение, что он выглядел как разбойник, громадный, опасный человек с зычным голосом и раскатистым смехом?

Он был для нее всем и любил ее больше жизни. А разве есть на свете что-нибудь более ценное?

Поэтому Ребекка солгала (в конце концов, он ведь научил ее лгать), притворившись, что у мисс Райт ей живется хорошо, но на самом деле она все время чувствовала себя изгоем среди заносчивых девочек из богатых семей Бостона. Учителя не любили ее за непоседливость, за ерзание на стуле во время уроков, за то, что плевалась в Энели и рисовала смешные карикатуры на заместителя директрисы. На их отношение никак не влияло то, что Ребекка первая ученица в классе, что она легко и быстро запоминает уроки, что у нее выдающиеся способности к музыке, литературе, латыни. Ее бы назвали «синим чулком», не будь она таким буйным, колючим сорванцом.

Ее награждали эпитетами похлеще: безобразная, драчливая, неловкая, испорченная, неисправимая.

Но Бэру она никогда не жаловалась. Он бы страшно огорчился. Ведь ему хотелось, чтобы дочь жила в безопасном месте, где смогла бы учиться, стать настоящей леди, привыкнуть к жизни без стрельбы, взрывов динамита, без людей типа Нила Стоунера. Инстинктивно Ребекка все это понимала, ее трогала его забота, поэтому она никогда не жаловалась, что страдает от одиночества, что никто не хочет с ней дружить, что совершенно несчастлива.