Однако, несмотря на дисциплину и порядок в 1-й бригаде, вооруженное столкновение между бригадами, по мнению Сватикова, было неизбежным. В своем донесении он умышленно не назвал прямых и главных виновников, толкавших бригады на вооруженный конфликт. Он лишь констатировал факт. В заключение Сватиков писал:
«Оставление наших войск во Франции, очевидно, весьма тягостно для французов; вывоз их в Россию весьма желателен»{31}.
О посещении Куртинского лагеря представителем Временного правительства и об оказанной ему там встрече писала и французская пресса. Сопровождавший Сватикова французский военный корреспондент Габриэль Клюзело так описал это посещение:
«Прежде чем уехать Сватикову и сопровождавшим его представителям русского правительства, они видели собственными глазами и слышали собственными ушами, что всякое строевое учение перестало существовать, ничего не осталось из порядка и практики военной профессии... Командиры, изгнанные из первой бригады, не имели возможности взять [129] снова командование; войска находились в жалком положении, даже трудовая повинность за чистоту и содержание порядка отпала. Произвол царил абсолютно, есть и пить — это было единственное правило, которое у них оставалось»{32}.
Ослепленный ненавистью к революции, верный слуга французской буржуазии, Габриэль Клюзело ничего не понял из того, что происходило в лагере русских войск. Он обливал грязью русских солдат за то, что они отказывались воевать в чужой стране, за чуждые им интересы.
Посещение профессором Сватиковым Куртинского лагеря, его речь и угрозы по адресу солдат не оставляли сомнений в том, что русская реакция, поддержанная французскими банкирами, рано или поздно обрушит на голову русских революционных солдат жестокие репрессии, подобные тем, которые в эти дни обрушил на революционно настроенные французские части генерал Петэн. И солдаты Куртинского лагеря еще теснее сплотились вокруг своих руководителей — солдатских комитетов. Настроение людей с каждым днем становилось все более бодрым.
Куртинцы отдавали полный отчет в сложившейся для них обстановке. 1-ю бригаду окружали французские особые полки «защиты» и «наблюдения» вместе с русскими же солдатами 3-й бригады, обманутыми русской реакцией и своими контрреволюционными руководителями.
Надо отдать справедливость дальновидности Сватикова. Он понимал, что теперь уже нельзя русских революционных солдат привести к повиновению и принудить их выступить на фронт, не прибегая к крайним мерам. Но он понимал и другое. Лютые крутые меры в отношении русских солдат лишь раздуют пламя революционной борьбы, как это произошло в русской армии в России. «Поэтому, — подчеркивал он в своем донесении, — предоставляю военному начальству право решения всех возникших вопросов; со своей же стороны считаю долгом привлечь внимание правительства к забытым русским войскам во Франции».
Этим самым представитель Временного правительства отдавал судьбу русских солдат во Франции в руки реакционного «военного начальства».
Глава VI. Ультиматум генерала Занкевича
Политическая атмосфера в лагере ля-Куртин продолжала накаляться. Русские солдаты и их комитет готовились к решающим событиям.
Генерал Занкевич, пользуясь предоставленной ему властью, не стал ожидать ответа Временного правительства на свои запросы. Как главнокомандующий русскими войсками во Франции, он применил новые меры воздействия на «непокорных» солдат 1-й бригады. Занкевич приказал ежедневно выдавать каждому военнослужащему 3-й бригады, кроме обычного довольствия, 50 граммов сливочного масла, бутылку пива или полбутылки вина, 100 граммов голландского сыра и суточные деньги заграничной командировки. В то же время солдатам 1-й бригады убавили продовольственный рацион на одну треть и перевели их на тыловой оклад содержания, а суточных денег заграничной командировки лишили совсем. Представителям куртинских комитетов (отрядного и полковых) запрещалось обращаться непосредственно к представителям русского или французского командования, минуя тех лиц, которые были назначены Занкевичем для связи с «мятежным» лагерем.
Занкевич рассчитывал этими мерами повлиять на психологию «непокорных» и угрозой голода и строгой изоляцией заставить их повиноваться властям. Но вместо покорности он встретил еще большее упорство.
Борьба, которую с первых дней революции вели солдаты 1-й бригады, закалила и сплотила их. У них окрепло революционное сознание. Солдаты понимали, что ни Лохвицкий, ни Занкевич, ни Сватиков и другие официальные представители военной и гражданской власти Временного [131] правительства ничего с ними не смогут сделать, пока они сплочены и организованы.
Решительная борьба солдат 1-й бригады против попыток сил контрреволюции разоружить бригаду полностью отвечала решениям июньско-июльской конференции фронтовых и тыловых военных организаций РСДРП(б), которая призывала «...с величайшей бдительностью следить за возможными и неизбежными попытками контрреволюции осуществить в удобный момент и под удобным предлогом разоружение революционных рабочих и раскассирование революционных полков...»{33}.
Правда, куртинцы не знали об этих решениях РСДРП(б), но опыт революционной борьбы подсказывал им, что следует как можно крепче держаться за оружие и не сдавать его ни при каких обстоятельствах.
Прошло десять дней с того времени, как генерал Занкевич установил новый режим в Куртинском лагере. Однако ничто не могло сломить единства солдат и их воли к борьбе. Занкевич должен был признать, что новый режим успеха не имел. В своей телеграмме Керенскому он писал:
«За последние десять дней положение в войсках ухудшилось. В первой бригаде, отчасти на почве неопределенности положения, волнения грозят принять опасные формы. Меры воздействия, в виде увещевания со стороны Сватикова, моей, эмигрантского комитета, в виде смещения солдат первой бригады на тыловой оклад, временного задержания выдачи им суточных, положительных результатов не дают...»{34}.
Французская реакция оказывала генералу Занкевичу большую помощь. Она не только санкционировала все его мероприятия, направленные против солдат 1-й бригады, но и усилила кампанию лжи и клеветы против русских солдат. Все тот же французский военный корреспондент Габриэль Клюзело писал в те дни:
«Снова префект, специальный комиссар ля-Куртин, мэры соседних селений и жандармерия сигнализируют о многочисленных злоупотреблениях русских войск первой бригады. Различные нарушения приказов относительно порядка в лагере, запряженные повозки и лошади, брошенные в беспорядке по дорогам, массовые беспорядочные выстрелы, [132] к счастью, до сих пор безопасные, если не считать, быть может, ранения птиц... Постоянное безделье, в котором находятся русские войска, предавшиеся пьянству, делает их все больше недисциплинированными. Они утверждают, что Керенский тиран; что капитализм — это мировая гангрена и война против Германии — преступление»{35}.
Другой французский журналист Андре Оббей, который тоже в качестве специального корреспондента сопровождал представителя Временного правительства Сватикова в лагерь ля-Куртин, не отставал от своего коллеги. В одном из номеров газеты «Revue de Paris» он поместил лживую и враждебную заметку о солдатах лагеря ля-Куртин. Цель всех этих пасквилей была одна: представить русских солдат разложившимися деморализованными людьми и тем самым оправдать применяемые против них репрессии.
Но поссорить французский народ с русскими солдатами было нелегко. Однажды в беседе с русскими солдатами сержант французской службы Александр рассказал, что в его части распространяются слухи о том, что якобы необузданное бродяжничество пьяных «непокорных» русских солдат дошло до того, что они стали появляться во всех больших городах округа, таких, как Лимож, Обюссон, Тулль, Гере и других. «Наиболее пьяные и дерзкие из мятежников, — говорил Александр, лукаво щуря глазом, — доходят до самого Парижа и появляются на больших бульварах Монпарнасса, Антуана, Минильмантана и других».
