Скоро весь лагерь 1-й бригады был охвачен песнями, призывавшими к схватке, к борьбе за правое народное дело. В эти минуты солдаты забыли все ими пережитое, все трудности и лишения. Они выражали полное презрение к смерти и были готовы идти на смертный бой с врагом.

Ночь подходила к концу. Приближался рассвет. Вершины холмов вокруг лагеря стали отчетливо видны. На них не было заметно никакого движения. Под впечатлением недавних волнующих минут солдаты расходились по своим казармам бодрыми и веселыми, хотя обстрел лагеря продолжался. Таково было настроение солдат «мятежного» лагеря ля-Куртин в эту памятную ночь. Однако не все солдаты рот были единодушны в своем решении стоять до конца. В 5-й и 7-й стрелковых ротах 2-го [199] полка и в некоторых ротах маршевых батальонов солдаты заколебались. Ротные комитеты пошли на поводу этих упадочнических настроений. В этих ротах не велось никакой подготовки к вооруженной борьбе. Не было слышно здесь и боевых призывных песен. Здесь царил дух уныния и растерянности.

За годы войны солдаты привыкли к опасностям, привыкли ежеминутно видеть смерть. За три года каждому из них не раз приходилось участвовать в больших и малых боях; многим из них не раз смерть смотрела в глаза. Война приучила солдат не бояться смерти. И как ни трудно было им сознавать, что их снова подкарауливает смерть, они оставались в первых рядах бойцов, не думая о том, что с ними может случиться. Но были среди них и малодушные. Охваченные унынием, они думали уже не о том, чтобы продолжать борьбу, а о том, как бы им выйти сухими из воды. Они открыто вели разговоры о капитуляции. О настроении этой части солдат лагеря стало известно штабу генерала Занкевича, и враги не замедлили им воспользоваться.

В ночь на 17 сентября Занкевич, Лохвицкий и Рапп тоже не спали. В сопровождении своих адъютантов они обходили «батальоны смерти», поздравляли их с успехом действий минувшего дня. Занкевич призывал солдат «постоять за революционную Россию, доблестно послужить народу». Обманутые и споенные вином, солдаты карательных войск кричали: «Рады стараться!», «Постоим за народ!», «Не посрамим нашего оружия!».

На рассвете 17 сентября артиллерия возобновила обстрел лагеря. Через короткое время весь лагерь оказался в сплошном огне. Совет приказал солдатам спуститься в подвалы; несмотря на это, жертвы исчислялись уже не десятками, а сотнями.

Куртинский Совет решил пойти на переговоры с противником, и в 11 часов утра над зданием Совета и над одной из казарм поднялись большие белые флаги. Артиллерия тотчас же прекратила огонь.

Местом переговоров генерал Занкевич назначил свой штаб-гостиницу «Сайон».

Для переговоров с представителями карательных войск Куртинский Совет выделил своих членов: Домашенко, Демченко, Разумова и Ткаченко. После полудня они прибыли в гостиницу «Сайон», где и были приняты генералом Занкевичем. [200]

Со стороны карательных войск в переговорах участвовали: генералы Занкевич, Беляев, Лохвицкий и военный комиссар Временного правительства Рапп.

Генерал Занкевич встретил делегацию куртинцев очень холодно. Он не ответил на приветствия членов Куртинского Совета и немедленно начал переговоры.

— Слушаю ваши условия, — сказал он и пренебрежительно повернулся к делегатам спиной.

— Господин генерал! При таком явно недоброжелательном отношении к представителям революционной бригады имеет ли смысл начинать переговоры? — сказал возглавлявший делегацию Ткаченко.

— Я хочу знать ваши условия, — раздраженно повторил свой вопрос Занкевич.

— Наше первое условие — прекратить массовый расстрел людей, не оказывающих вам вооруженного сопротивления, — ответил резко Ткаченко. — Вы сильны потому, что гарнизон лагеря не отвечает на ваш огонь. Но поверьте, господин генерал, он может взяться за оружие, и тогда силы будут на его стороне. Наше второе условие — дать нам врачей и медицинский персонал для оказания помощи раненым. После этого мы начнем переговоры об отправке первой бригады в Россию. Я говорю о первой, потому что путь на родину третьей пехотной и второй артиллерийской бригадам закрыт. Народ не простит им их злодеяний.

— Это все? — спросил Занкевич и, не дожидаясь ответа, сказал: — А вот мои условия: в течение двух часов бригада должна сложить оружие и сдаться; в тот же срок вожаки должны явиться сами ко мне с повинной; при неисполнении этих условий через два часа бомбардировка лагеря возобновится с еще большей силой.

— Я сказал все, можете быть свободны, — закончил Занкевич.

На этом переговоры закончились, и делегация вернулась в лагерь.

Заслушав сообщение делегации, Куртинский Совет во избежание дальнейших жертв решил: «Изъявить покорность Временному правительству, подчиниться распоряжениям командования и согласиться начать боевую подготовку при следующих условиях: 1-ю бригаду не разоружать, не расформировывать и не подвергать аресту руководителей Куртинского Совета и комитетов. Согласиться на перевыборы Совета и комитетов, дав солдатам полную [201] возможность выбирать тех, кого они найдут нужным. Всех раненых отправить на лечение в госпитали и, наконец, освободить арестованных куртинцев, изъявивших покорность по первому ультиматуму».

Намереваясь начать снова переговоры с военным командованием, Куртинский Совет рассчитывал выиграть время, чтобы лучше подготовиться к вооруженному отпору карателям.

Однако генерал Занкевич не согласился на новые переговоры. Он категорически отверг все условия, выдвинутые Советом, и вновь потребовал, чтобы бригада сложила оружие и выдала своих руководителей. При этом он подтвердил свое намерение обрушить на лагерь всю мощь огня артиллерии. В результате куртинцам не оставалось другого выхода, как взяться за оружие.

Через два часа артиллерия возобновила обстрел лагеря. Следовательно, условия Куртинского Совета были отвергнуты. Огонь артиллерии сосредоточился на казармах, где размещались пулеметчики и артиллерийские расчеты 37-мм пушек и траншейных батарей. Пулеметные роты были единственными подразделениями, из которых к врагу не ушел ни один человек.

Теперь кровавая развязка стала неизбежной. «К оружию! — загремели тысячи солдатских голосов. — Отомстим врагам народа! Отомстим врагам революции!»

Весь лагерь пришел в движение. Над зданием Совета взвилось большое красное знамя. Оно воодушевляло солдат, шедших навстречу смерти. Все были заняты одной мыслью: как лучше организовать удар, чтобы он был сокрушительным и враг не смог бы его отразить. Когда куртинцы вышли на площади лагеря и подразделения начали развертываться в заданных направлениях, «батальоны смерти» открыли по ним ружейно-пулеметный огонь. Попавшие под обстрел противника солдаты не растерялись, но ответного огня не открывали. Они смело шли вперед без единого выстрела навстречу врагу.

Занкевич и Рапп, наблюдавшие из штаба за происходившим в лагере, решили, что куртинцы покидают лагерь, чтобы сдаться, и отдали приказ прекратить огонь.

В наступившей зловещей тишине куртинцы приближались к расположению карательных войск. Когда они подошли к передовым линиям, «батальоны смерти» встретили их оглушительным «ура» и ливнем свинца.

Пьяные солдаты 3-й бригады, вооруженные до зубов, руководимые реакционными офицерами и контрреволюционным комитетом 3-й бригады, с яростью набросились [203] на куртинцев. Отдельные подразделения карательных войск стали огибать фланги куртинцев, окружая их полукольцом. Артиллерия начала бешено обстреливать выходы из лагеря, чтобы отрезать куртинцам все пути к отступлению.

На этот маневр карательных войск куртинцы вынуждены были ответить огнем раньше времени. Послышались команды. Сотни голосов призывали: «К удару, товарищи! К оружию! Отомстим врагам народа! Отомстим врагам революции! Ура!»

Атака пьяных «батальонов смерти» была встречена куртинцами организованно. Они с героической стойкостью отражали натиск врагов.