— Все будет зависеть от вас, — коротко и сухо ответил Севастопуло. — Мирное разрешение возникшего конфликта находится всецело в ваших руках.
— Мы сделали все, господин посол, что зависело от нас, — ответил один из членов Совета. — Но военное командование разговаривает с нами лишь языком угроз. Оно не хочет удовлетворить ни одного нашего требования, хотя все они продиктованы интересами революции.
— Я не могу согласиться с вами, — возразил посол. — Ваши солдаты не повинуются властям, а это тяжелое воинское преступление. Их отказ участвовать в войне в то время, когда идет борьба за жизнь целых народов, также является преступлением. Вы должны понять, что вы, солдаты, как и народные массы, обязаны действовать в рамках законов.
— Если вы, господин посол, считаете отказ солдат воевать и требование вернуть их на родину преступлением, то виновниками этого являются не солдаты, а те, кто стоят сейчас у власти, — возразил член Совета Ткаченко.
— Сейчас в России создан новый уклад, — продолжал посол. Революция совершена без крови, народ на стороне революции и всецело поддерживает Временное правительство. Он не идет за большевиками, призывающими массы к кровопролитию. Вы стоите на неправильном пути. Подумайте серьезно об этом...
Беседа с послом продолжалась довольно долго, но никакого соглашения и на этот раз достигнуто не было. Посол придерживался той же политики, что и генерал Занкевич. Он хотел убедить солдат отказаться от революционных требований и заставить их продолжать войну.
— Мы хорошо понимаем, господин посол, требования правительства и отдаем отчет в своих поступках, — сказал в заключение один из членов Совета. — Наши требования прекратить войну и отправить нас на родину и законны [176] и справедливы. Мы уверены, что наш народ их понимает и одобряет. Их не одобряют лишь те, кто сейчас стоит у власти в России и кому выгодна и нужна эта преступная война. Поэтому все сторонники продолжения войны, и в первую очередь наши генералы и офицеры, делают все, что в их силах, чтобы опорочить нас и нашу революционную борьбу.
Нас обвиняют в грабеже местного населения, чтобы вызвать к нам вражду. Нас обвиняют в измене родине, чтобы отвлечь солдат от действительно революционной борьбы рабочего класса России и заставить быть послушным орудием в руках новых хозяев — русских капиталистов.
Нас лишили питания, лишили всего и постоянно угрожают применить против нас вооруженную силу. Вместо того чтобы прислать беспристрастных людей и выяснить положение тысяч русских солдат, заброшенных самодержавием в чужую страну, Временное правительство приказало французским войскам силой оружия привести нас в повиновение и заставить воевать в угоду буржуазии. Пусть же Временное правительство знает, что это все, что оно в силах сделать. Мы еще раз заявляем, что не признаем больше ни буржуазного правительства, ни его приказов, ни уполномоченных им военных агентов...
— Вы не можете решать такие вопросы сами за всех солдат бригады. Вы обязаны собрать их и объявить им последние приказания правительства. Я требую, приказываю сделать это! — сказал Занкевич.
— Мы не будем, господин генерал, по всякому поводу беспокоить наших людей, особенно сейчас, в момент длительного и острого голода, — возразил Глоба. — Мы знаем своих людей и поэтому уверены, что они только посмеются над вашими словами, что, если вы помните, было уже не один раз. Если же вам угодно убедиться в этом еще раз, пожалуйста, — мы соберем солдат, поговорите с ними сами...
Занкевич медленно поднялся с места, опустил левую руку на эфес шашки, немного подумал, наклонив голову, затем выпрямился и сказал:
— Подумайте серьезно над своими поступками. Я вижу, настало время говорить с вами другим языком и в другой обстановке. Уверен, что вы раскаетесь, но будет слишком поздно. Сила закона и оружия неумолима.
Затем он взял под руку посла Севастопуло и сказал ему громко, чтобы все слышали: [177]
— Надеюсь, господин посол, вы убедились сами в безнадежности наших войск и в моих благородных намерениях — поставить солдат на правильный путь. К сожалению, все мои усилия напрасны. Но законы незыблемы, мятежники опасны и для родины и для революции. Я кладу конец всему этому.
После этого все лица, прибывшие вместе с послом, покинули лагерь.
Через день после посещения лагеря (30 августа) Занкевич доносил Временному правительству:
«Последняя моя поездка в лагерь ля-Куртин положительных результатов не дала. Для приведения солдат ля-Куртин к повиновению решил, по согласованию с комиссаром, использовать дивизионы 2-й артиллерийской бригады, находящейся во Франции проездом в Салоники. Дивизионы формируют батареи с французскими орудиями и пеший батальон в 450 человек. Активную роль при усмирении ля-Куртин возложил на наши части, чем рассчитываю избегнуть вооруженного столкновения французов с солдатами ля-Куртин. Положение в 3-й бригаде улучшается. Быть может, удастся использовать несколько рот этой бригады для усмирения солдат ля-Куртин. Прошу передать военному министру и генералу Корнилову»{48}.
Так закончился период мирных переговоров между революционными солдатами и представителями Временного правительства. В начале сентября 1917 года русское военное командование во Франции приступило к формированию карательных отрядов, чтобы бросить их против русских революционных солдат Куртинского лагеря.
2-я русская артиллерийская бригада, временно расположенная лагерем в Оранже, 5 сентября получила приказ выступить на усмирение 1-й бригады. Во исполнение этого приказа одну часть артиллерийской бригады спешно перебросили в лагерь Курно, где размещалась 3-я бригада, а другую часть в лагерь, расположенный в районе Клермон-Феррана. В этих лагерях русские артиллеристы под руководством военных инструкторов должны были быстро ознакомиться с материальной частью французских винтовок и французских пулеметов, а также орудий различных систем. Одновременно они занимались и практической стрельбой.
Глава IX. Расстрел лагеря ля-Куртин
5 сентября 1917 года полковник Бобриков был принят французским президентом Пуанкаре в связи с награждением его орденом «Почетного легиона». Темой беседы был куртинский «мятеж».
Подробно осветив положение в 1-й бригаде и ознакомив Пуанкаре с точкой зрения Временного правительства, высказанной им в последних телеграммах министерства иностранных дел и верховного главнокомандующего Корнилова, Бобриков просил президента выделить необходимое количество французских войск для быстрейшей ликвидации куртинского «мятежа».
Пуанкаре согласился это сделать, но просил Бобрикова все же «избежать вооруженного столкновения между французами и русскими», так как это может быть использовано врагами нашего союза в целях его ослабления»{49}.
Французские военные власти выделили в распоряжение Бобрикова необходимые части и в свою очередь тоже предупредили его, что оружие может быть применено лишь в случае неуспешных действий русских войск.
Таким образом, на измученный голодом и произволом русских военных властей лагерь ля-Куртин с неумолимой силой надвигалась новая гроза. Куртинцы ожидали ее с тревогой и волнением.
Особенно беспокоило солдат известие о том, что сосредоточенные в особых лагерях части 2-й артиллерийской бригады в спешном порядке проходят специальную боевую подготовку, как бы тренируясь в тактических действиях против солдат Куртинского лагеря, и что в помощь им выделены французские войска. Встревоженные [179] этой новостью, солдаты потребовали от Совета организовать и с ними необходимые военные занятия. «Настал час и нам браться за оружие!» — говорили они.
Для того чтобы заставить солдат 3-й и 2-й артиллерийской бригад выступить с оружием против кургинцев, русское командование решило вновь обмануть солдат.
