— Красивые часы, — заметил я небрежно, делая шаг к двери. — И картина. Должно быть, частная практика в Гленвью очень… прибыльна. Или у вас щедрые меценаты?
Хейл ничего не ответил. Он просто смотрел на меня взглядом загнанного, прижатого к стене зверя, застигнутого в свете фар. В его глазах был не только страх, но и ненависть. Глубокая, молчаливая ненависть.
Я вышел, чувствуя, как по спине мне бьет этот ненавидящий, полный животного ужаса взгляд. Я получил ответ. Хейл что-то знал. И он боялся. Боялся настолько, что готов был заплатить за молчание. Дорого. Очень дорого.
***
Следующая точка — аптека. Но не та, что в центре для богатых, куда, вероятно, ходил Хейл, а небольшая, захудалая аптечка на окраине, где мог болтаться местный фармацевт, не боящийся лишних вопросов и видящий больше, чем следует.
Аптека «У Морриса» оказалась именно таким местом. Небольшое, узкое помещение, заставленное склянками с разноцветными жидкостями, пахнущее лекарственными травами, пылью и одиночеством. За прилавком, заваленным коробками и пузырьками, стоял сам Моррис — пожилой, сутулый человек в выцветшем халате, с добрыми, уставшими глазами за очками с толстыми линзами.
Я, изобразив легкую боль в спине, купил пластырь и баночку аспирина, завязал разговор о плохой погоде и ноющих старых ранах.
— Слушайте, а к доктору Хейлу многие ходят? Слышал, он лучший в округе. Может, и мне к нему записаться, раз уж со спиной беда.
Моррис фыркнул, снимая очки и протирая их краем халата. — Лучший? Самый дорогой. Для кого-то это и есть лучший. Ко мне его рецепты иногда приносят. Не сам, конечно, его служки.
— На что же он такое выписывает? — нарочито невинно поинтересовался я.
— На морфин, в основном.
— На морфин? — насторожился я, делая удивленное лицо. — Это же сильнодействующее. У него что, много тяжелых, неизлечимых больных? Больных раком?
— Паллиативных, говорит он. Для облегчения страданий. — Моррис бросил взгляд на дверь, как бы проверяя, не подслушивает ли кто, и понизил голос до конспиративного шепота. — Только я поглядываю — дозы большие. Непропорционально большие. И рецепты частые. И не на одни и те же имена. То одна фамилия, то другая. Странно это. Все по протоколу, бумажки в порядке, печати, подписи, а чутье мое старое, фармацевтское, говорит, что нечисто. Но кто я такой, чтобы спорить с самим доктором Хейлом? Он — светило, а я — так, торгаш таблетками. Скажешь слово — и аптеку мою закроют по надуманной причине. Так что молчу.
Я поблагодарил, оставил на несколько монет больше, чем следовало, и вышел. Картина прояснялась. Хейл не только делал незаконные аборты и хранил секреты богачей. Он приторговывал наркотиками, выписывая их по липовым рецептам на подставные имена. Это объясняло и часы, и картины, и этот кабинет-дворец. И это давало кому-то серьезный рычаг давления на него. Кто-то явно знал о его маленьком бизнесе и использовал это.
***
Я посмотрел на часы. Было еще рано. Я решил проверить другую ниточку из дневника Лоретты — архив местной газеты. Редактор, Роберт Лоусон, по словам Марианны, был честным, но запуганным человеком. Возможно, страх перед настойчивым детективом из Лос-Анджелеса окажется сильнее страха перед местными боссами. Или, по крайней мере, я смогу разговорить его.
Редакция «Гленвью Газетт» помещалась в небольшом, невзрачном кирпичном здании на задворках главной улицы, пахшем типографской краской, дешевой бумагой и старыми новостями. Лоусон, немолодой уже человек с усталым, породистым лицом интеллигента и добрыми, умными глазами за стеклами очков, сидел за заваленным гранками и рукописями столом и с мрачным видом правил какую-то статью, яростно вычеркивая целые абзацы красным карандашом.
— Мистер Лоусон? Джон Келлер. Хотел бы взглянуть на ваши подшивки за прошлый год. Для одного расследования.
Лоусон вздрогнул, поднял на меня испуганный, растерянный взгляд, будто пойманный на месте преступления школьник. — Подшивки? А с какой целью? У нас все есть в открытом доступе… в городской библиотеке. Я могу дать вам адрес.
— Отдел периодики закрыт на ремонт, — солгал я. — А дело срочное. Касается пропавшей девушки. Джейн Уоллес. Вы ведь помните это дело?
Имя снова сработало как пароль. Лоусон побледнел, заерзал на стуле, поправил галстук. — Я… я не знаю. У меня куча работы. Газета должна выйти завтра утром. И… и мистер Кроу, наш главный спонсор, не любит, когда посторонние копаются в наших архивах. Это внутренняя кухня.
— Я уверен, мистер Кроу не будет против, если это поможет прояснить судьбу молодой девушки, — я положил на стол хрустящую пятерку. — Это за ваше время и неудобства. Я буду быстр.
Лоусон посмотрел на деньги, потом на меня, потом снова на деньги. Совесть боролась со страхом. В итоге страх проиграл, но ненадолго. Он медленно кивнул, сунул деньги в карман и, оглядываясь по сторонам, повел меня в маленькую, запыленную комнатушку в глубине здания, где полки были уставлены папками с подшивками газет.
— Вот за прошлый год. Только, пожалуйста, быстрее. И… и никому не говорите, что я вас пустил.
Я не стал терять времени. Я быстро нашел номер за предположительный период исчезновения Джейн. И там, на третьей полосе, была скромная, в две колонки, заметка:
«ПРОПАЛА МОЛОДАЯ ХУДОЖНИЦА Джейн Уоллес, 22 года, местная жительница, не вернулась домой три дня назад. По последним данным, ее видели в районе старого карьера. Полиция просит отозваться всех, кто владеет информацией о ее местонахождении. Примет любая информация.»
Через неделю была еще одна заметка, уже меньше, на пятой полосе:
«ПОИСКИ ПРОПАВШЕЙ ПРЕКРАЩЕНЫ После тщательных поисков, не давших результатов, шериф Блейк принял решение приостановить активные мероприятия по розыску мисс Уоллес. По предварительной версии, девушка, известная своей свободолюбивой натурой, могла добровольно покинуть город в поисках новых впечатлений. Дело не закрыто, но передано в архив. Родственникам выражаются соболезнования.»
«Свободолюбивая натура». Старая, как мир, отмазка для тех, кого хотят поскорее забыть. Я поискал другие упоминания имени. В первой заметке мельком было сказано: «По словам друзей, мисс Уоллес встречалась с Эриком Кроу, сыном известного застройщика и мецената города Гленвью».
— Ничего больше не было? — спросил я у Лоусона, который нервно переминался с ноги на ногу у двери, словно ожидая неминуемого ареста. — Никаких расследований? Никаких вопросов?
— Нет. Мистер Кроу… то есть, я хотел сказать, что в городе и так было много новостей. Строительство нового района, благотворительный бал… Редакция решила, что эта тема никому не интересна.
— А вам? — пристально посмотрел на него я. — Вам, как журналисту, было интересно?
Лоусон отвел взгляд, его лицо исказилось от муки. — Она была хорошей девушкой. Талантливой. Я… я хотел помочь, но… меня предупредили.
— Кто? Шериф? Кроу?
— Все! — почти выкрикнул Лоусон, понижая голос до шепота. — Все предупредили! Не копайте тут, мистер Келлер. Опасно. Здесь все не так просто. Все связано. Лучше уезжайте, пока можете. Пока не стало слишком поздно. Для вас и для меня.
— Я уже получал подобные советы, — усмехнулся я без веселья. — А что вы знаете о докторе Хейле?
Лоусон замотал головой, испуганно оглядываясь, как будто боялся, что из-за папок выскочат сами Хейл и Эдгарс. — Ничего. Я ничего не знаю. Прошу вас, уходите. Забудьте. Ради вашего же блага.
Я понял, что пока большего я не добьюсь. Человека сломали. Я поблагодарил Лоусона и вышел. У меня теперь было имя: Эрик Кроу. И Говард Кроу. Застройщик. Меценат. Человек с деньгами и властью. Тот, кто мог заставить шерифа «приостановить поиски» и редактора — заткнуться.
***
Стар и млад
Я решил поговорить с соседями Лоретты и поехал к дому Мейсонов.
Солнце уже клонилось к западу, отбрасывая длинные тени от аккуратных домиков на Элм-стрит. Воздух был теплым и неподвижным, пахло скошенной травой и цветущими жимолостью. Идиллия, выверенная до мелочей. Я припарковался в нескольких домах от бунгало Мэйсонов и направился к соседнему дому, тому самому, с идеально подстриженными розами под окном и кристально чистыми стеклами. Домом, откуда, я был уверен, велось постоянное наблюдение за всей улицей.
