— Они сделают это в любом случае! — я стиснул трубку. — Ты стал голосом. Единственным голосом. Ты должен продолжать. Мы встречаемся. Час. Заброшенная заправка на трассе 12. Один.
Он согласился. Не потому что был храбрым. А потому что был загнан в угол, как и я.
Он приехал на своем потрепанном седане, оглядываясь через плечо. Он выглядел уставшим до смерти, но в его глазах горел ожесточенный огонь професссионального журналиста. Страх превратился в ярость.
— Я получил кое-что, — он сказал, доставая из внутреннего кармана смятый конверт. — Анонимка. Бросили в почтовый ящик газеты. Про Донована.
Я вскрыл конверт. Внутри были машинописные строки. Без подписи. В них подробно, с датами и именами, описывались домогательства Донована к мальчикам из воскресной школы. Одна из жертв, теперь уже взрослый парень, описывал, как Донован заставлял его молчать, суля райские кущи и грозя адским пламенем.
Я посмотрел на Лоусона. Кто-то внутри системы начал мстить. Кто-то, кто знал все грязные секреты и кто решил, что пришло время свести счеты. Может, один из помощников Блейка, которому надоело быть пешкой? Или кто-то из обслуги Кроу? Неважно. Это было оружие.
— Слабейшее звено, — прошептал я. — Донован. Он уже на грани. Добьем его.
Лоусон кивнул, его лицо стало решительным.
— Я напечатаю это. Завтра же. С анонимными свидетельствами. Но нам нужен кто-то, кто публично подтвердит это. Иначе это будут просто слухи. И возможные судебные иски.
— Я найду кого-то, — пообещал я.
На следующее утро я поехал по адресу, указанному в анонимке. Дом был маленьким, покосившимся, с облупившейся краской. Мне открыл мужчина лет сорока, с усталым, иссеченным морщинами лицом рабочего. За его спиной я увидел испуганное лицо женщины и подростка, который тут же юркнул в другую комнату.
— Мистер Дженсен? — я показал удостоверение. — Мне нужно поговорить с вами о вашем сыне. И об отце Доноване.
Его лицо исказилось от боли и гнева.
— Убирайтесь. Мы ничего не говорили. Мы ничего не знаем.
— Они убили уже двух женщин, мистер Дженсен, — сказал я тихо, глядя ему прямо в глаза. — Они убьют и других. Они убьют вашего сына, его будущее, его веру в справедливость, если мы не остановим их сейчас. Отец Донован — ключ. Он знает, кто убийца. Но он боится говорить. Помогите мне заставить его говорить.
Он смотрел на меня, и я видел, как в нем борются страх и ненависть. Ненависть к человеку, который надругался над его ребенком и остался безнаказанным. Ненависть пересилила.
— Что я должен делать? — спросил он хрипло.
— Придите в газету. Расскажите свою историю. Публично. Для вашего сына. Для всех других мальчиков.
Он молча кивнул. Его глаза были полны слез ярости.
***
Статья вышла на следующий день. На первой полосе. С фотографией Дженсена-старшего и крупным заголовком: «ТЕМНАЯ ТАЙНА ЦЕРКВИ: ЖЕРТВЫ СВЯЩЕННИКА-ПЕДОФИЛА ГОВОРЯТ».
Эффект был мгновенным и сокрушительным. Город, уже взвинченный предыдущими разоблачениями, взорвался. Толпа возмущенных горожан собралась у церкви Святого Иуды. Они не молились. Они требовали. Требовали отставки Донована, расследования, правды. Их лица были искажены гневом и отвращением.
Я стоял в толпе, наблюдая. Двери церкви были заперты. Окна темны. Донован был внутри. Заперся, как крыса в ловушке.
Дождавшись сумерек, когда страсти немного поутихли и толпа начала редеть, я обошел церковь и нашел черный ход — старую, полуразрушенную дверь в стене, ведущую в подсобные помещения. Замок был старым, ржавым. Я справился с ним моей старой отмычкой за пару минут.
Внутри пахло ладаном, воском и страхом. Я прошел по темному коридору в неф. Церковь была пуста. Свечи у алтаря догорали.
Я нашел его в ризнице. Он сидел на полу, прислонившись к шкафу с облачениями, и рыдал. Его лицо было опухшим, красным, ряса растрепана. Он был абсолютно сломлен.
— Они заставят меня замолчать, как Эдгарса! — он закричал, увидев меня. — Они убьют меня! Ты добился своего? Ты доволен?
— Кто убил Лоретту, Донован? — я не стал тратить время на предисловия. — Ты знаешь. Скажи мне. Это твой единственный шанс. Сделать что-то правильное.
Он смотрел на меня, и в его глазах было отчаяние затравленного животного.
— Лоретта... — он всхлипнул. — Она пришла ко мне на исповедь после поездки в Лос-Анджелес. Она была вне себя! Она сказала, что раскопала грех, который похоронен десятилетиями. Она не назвала имени, но описала... старую фотографию из чикагской газеты. Мафиози и одна известная дама из нашего города... с ребёнком на руках. Она умоляла меня о совете, что ей делать с этим знанием. Она говорила, что это объясняет все — почему Эллис здесь, почему все это началось...
Он закрыл лицо руками, его тело тряслось.
— Я испугался! Я понял, о ком она говорит! О Эвелин Кроу! Я рассказал Аллану Хейлу! Я думал, он поговорит с ней, уговорит молчать! А вместо этого... вместо этого он рассказал им! И теперь она мёртва! Это я виноват! Это я ее убил!
Он разрыдался снова, уткнувшись лицом в колени.
— Но ее убил не Эллис... — он выдохнул сквозь рыдания. — Эллис только запугивал... Ее убил... ее убил...
В этот момент витражное окно в ризнице с оглушительным грохотом разбилось. Осколки разноцветного стекла посыпались на нас, как дождь из самоцветов. И почти одновременно раздался глухой, приглушенный хлопок.
Пуля, выпущенная снаружи, пробила горло Доновану.
Он захлебнулся, из его рта хлынула алая кровь, смешиваясь со слезами на его рясе. Он упал на пол, дернулся несколько раз и замер. Его глаза, еще секунду назад полные ужаса, остекленели. Он унес тайну с собой. Снова.
Я отпрянул к стене, гася свечи. В церкви воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь шелестом падающих осколков стекла. Убийца был где-то там, в наступающей темноте. Он следил за мной. Он только что убил последнего свидетеля у меня на глазах.
И я знал, что теперь я остался совсем один. С последней загадкой. И с убийцей, который уже навел на меня прицел.
Лицом к лицу
Тишина в ризнице была оглушительной. Ее нарушал лишь тихий шелест последних осколков стекла, падающих на каменные плиты пола, и прерывистый, хриплый звук моего собственного дыхания. Я стоял, прижавшись к холодной стене, и смотрел на тело Донована. Алая лужа медленно растекалась вокруг его головы, оскверняя святое место. Он был последним звеном. Последним свидетелем. И теперь он лежал мертвый, унеся с собой имя убийцы Лоретты в могилу.
Отчаяние, холодное и липкое, сжало мне горло. Все улики исчезали, свидетели убиты один за другим. Эдгарс, Донован... Я был следующим. И я был ни с чем. Только с догадками и призраками.
Мне нужно было проверить единственное, что осталось. Оригиналы. Письма Джейн. Если Эллис добрался и до них, все было кончено.
Я выбрался из церкви через черный ход, как вор, озираясь по сторонам. Каждый шорох, каждый скрип ветки казался прицельным взводом курка. Я добрался до своего «Форда» и поехал в редакцию, петляя по задворкам, стараясь быть невидимым.
Офис «Гленвью Газетт» был освещен, как новогодняя елка. Лоусон, бледный как смерть, метался между столами, набирая очередной материал. Он вздрогнул, увидев меня.
— Келлер! Боже, я слышал... Донован... это правда?
— Правда, — коротко бросил я. — Где сейф?
Он молча кивнул в сторону своего кабинета. Небольшой несгораемый сейф стоял в углу. Я набрал комбинацию, которую он мне сказал, и открыл его. Внутри, аккуратно упакованные в пластиковые файлы, лежали те самые письма Джейн. Оригиналы. Я выдохнул с облегчением, которого не чувствовал давно.
— Они здесь, — сказал я. — Пока здесь.
Лоусон подошел, его руки тряслись.
— Что нам делать, Келлер? Они всех убивают. Мы следующие.
— Мы действуем, — я захлопнул сейф. — Быстро. Пока они не опомнились. Пока не поняли, что мы еще живы.
Мне нужно было думать. Перебирать все заново. Каждый факт, каждое имя. И тогда я вспомнил. Подросток. Томми. Тот самый любопытный паренек, который везде совал свой нос. Лоретта как-то упоминала о нем в дневнике — он что-то видел в ночь ее смерти. Но что?
