— Кажется…Кажется, малыш пинается.
— Подожди, серьёзно? – Бо говорит так, будто шепчет, но делает это очень громко.
Я сжимаю губы, сдерживая улыбку, которая так и норовит расползтись по лицу.
— Да, кажется так. Но я не уверена. – Переворачиваюсь на спину, кладя обе руки по бокам живота.
«Сделай это ещё раз», — мысленно прошу я через ту незримую связь внутри меня, которая соединяет меня с малышом, будто два стаканчика на концах верёвочки. Когда это происходит снова, я вздрагиваю.
— Да, это точно пинок.
— Это больно?
— Нет, совсем нет. Это как… пузырьки, лопающиеся под кожей. – Я прижимаю ладонь к другому месту, следуя за ощущением. — Хочешь почувствовать? — спрашиваю я.
— Можно? – Он тут же садится, сбрасывая одеяло. Я ловлю его руку в воздухе и прикладываю к животу. Ладонь Бо тёплая и тяжёлая. И удивительно приятная. Его лицо выражает осторожность, будто он боится спугнуть малыша движением или словом. В глазах — предвкушение и восторг, от которых моё сердце замирает в надежде, что это повторится.
Проходит минута в молчаливом ожидании, я убираю свою руку с его, но он не отстраняется.
— Кажется, на сегодня хватит. Прости.
— Ещё минутку? — его голос звучит почти жалобно. — Мало ли…
И эта его отчаянная надежда сжимает мне сердце. Лёгкий поворот, будто выжимаешь мокрую ткань. Я люблю его так сильно, что это по-настоящему больно. Как будто каждый раз, когда я сдерживаюсь и не говорю ему о своих чувствах, когда правда уже вот-вот вырвется наружу, крошечная часть меня увядает и умирает.
— Конечно, — тихо отвечаю я.
Через несколько мгновений малыш решает устроить настоящее шоу — пинается так сильно, как никогда раньше, прямо под ладонью Бо.
И я решаю, что завтра первым делом закажу того плюшевого мишку.
— Это…это оно? — он переводит взгляд с меня на свою руку.
— Оно самое, — радостно говорю я.
— Офигеть…Привет! Эй, ты! — он кричит моему животу. Я шикаю на него, смеясь. — Прости, прости. – Он откидывается назад, проводя руками по волосам. — Это невероятно. Не могу поверить.
— Там целый человек.
— Я иногда забываю, насколько это всё дико. Что делает твоё тело. Что делаешь ты. Это потрясающе…
— Знаешь, что я недавно узнала? — переворачиваюсь на бок, чтобы смотреть на него, и он делает то же самое. — Если у ребёнка будут яичники, значит, я сейчас ношу в себе и всех его будущих детей тоже. Я как матрёшка из людей.
— Я об этом даже не думал, — поражённо говорит Бо. — Мы создали целую новую линию людей, потенциально. Семейное древо. У нас могут быть потомки.
Я смеюсь, пряча руки между подушками.
— Вот чего ты лишился бы, останься ты на диване. Пинков малыша, забавных фактов…
— Понимаю, — его голос звучит куда серьёзнее, чем моя шутка. — Я не воспринимаю это как должное, Уин. Для меня большая честь быть рядом с тобой в этом.
— Что, спать в моей постели? — дразню его, чувствуя, как краснею.
Слышу, как он закатывает глаза.
— Нет. Быть рядом с тобой. Не пропускать всё это. Ты могла вообще не говорить мне о ребёнке, не то что переезжать сюда. Я благодарен, что ты это сделала. Всегда буду благодарен.
— Я тоже рада, что так поступила…и рада, что есть ты.
— Твоя дружба много для меня значит, Уин, — тихо говорит он. — Ты много для меня значишь.
Я закрываю глаза.
Сейчас. Будь смелой. Скажи ему о своих чувствах.
— Я…
— Это был вопрос, который я хотел задать сегодня, — перебивает Бо. — Кто в этом мире для тебя важнее всех?
— Ты, — просто отвечаю я, умоляя его услышать. И мои слова, и всё, что за ними стоит.
— Ты, — повторяет он. — Для меня тоже. Ну, почти, — добавляет он, глядя на мой живот.
Мне хочется быть смелее. Спросить, что это для него значит. Что это значит для нас. Чувствует ли он эту тоску между нами, такую глубокую, такую сильную, что он тоже начал верить, что у нас всё-таки есть души.
Просто потому, что часть меня полностью принадлежит ему. Что-то, что, я знаю, последовало бы за мной в следующую жизнь и дальше, даже если бы я оставила это тело.
Но я не спрашиваю. Потому что моё сердце уже взлетает, будто на крыльях, от одного этого его маленького признания, и я не хочу рисковать сбить его обратно.
Сегодня знать, что я для него важнее всех, достаточно. Ну, почти достаточно.
Я придвигаюсь ближе, касаясь согнутым коленом его бедра, смотрю на него, молча спрашивая разрешения. Бо тоже двигается, пока наши груди не соприкасаются через одеяла. Я спускаю своё покрывало ниже бёдер, а Бо приподнимает край своего, как крыло, укрывая меня им, его рука за моей спиной.
Тепло его тела проникает сквозь хлопок футболки и шёлк ночной рубашки. Я прижимаюсь к нему, пока мой лоб не оказывается на его подушке рядом с ним, наши носы в сантиметрах друг от друга. И я делаю глубокий вдох, вдыхая его запах — корицу, мускус и свежесть постиранной футболки. Без тени стыда я вдыхаю снова, будто это что-то куда лучше кислорода.
Его рука обнимает меня за спину, локоть у моей талии, ладонь между лопатками. Кончики его пальцев слегка жгут кожу грубоватым, но нежным прикосновением, а сама ладонь прижата к шёлку на моей спине.
— Так нормально? — едва слышно спрашивает он.
Я бормочу что-то сонное в ответ, вместо слова «идеально».
И он обнимает меня.
Его большой палец медленно водит по моей спине, будто у него нет никакой спешки. Будто он не ждёт ничего большего.
Без лишних слов. Без обещаний, которые пока не время давать.
И я позволяю этому быть.
Позволяю себе чувствовать себя счастливой. Позволяю себе чувствовать себя менее одинокой. Позволяю себе чувствовать себя в безопасности. Потому что так и есть.
— Я люблю тебя, — шепчу я, только когда убеждаюсь, что он спит — его дыхание ровное, с лёгким храпком.
И на душе становится легче, когда я сама погружаюсь в сон.
Глава 28
Я проснулась одна. Единственными напоминаниями о прошлой ночи были очки Бо на тумбочке и его протез, прислонённый к стене.
«Он вернётся за ними», — подумала я, потягиваясь и зевая, прежде чем снова закрыть глаза.
Но ненадолго. Вскоре меня разбудил звон кастрюль и сковородок из коридора, а вместе с ним — солнечный свет, льющийся из окна, и аромат ванили, разливающийся по дому.
Тихий звук бегущей воды подсказал мне, что кто-то в душе. Я задумалась, кто из Дюранов сейчас моется, а кто готовит завтрак, и решила, что, скорее всего, Бо — в душе, раз оставил свои вещи здесь.
Я уютно устроилась в кровати, завернувшись в одеяло, и решила подождать, пока Бо вернётся, прежде чем идти к его отцу. Но через несколько минут любопытство и голод взяли верх.
Натянув спортивные штаны и толстовку, я направилась на кухню, где застала Бо, выливающего тесто в вафельницу.
— Доброе утро, — пробормотала я, потирая глаза. — Я думала, ты в душе.
Бо опёрся о столешницу, чтобы удержать равновесие.
— Доброе, — ответил он, прикрывая вафельницу и высунув язык от старания. — Хотел встать раньше отца, чтобы избежать…вопросов. — Он застенчиво улыбнулся и кивнул в сторону моей спальни. — Ты же заметила, что он не слишком тонкий.
— Заметила.
— Bonjour – Доброе утро! — раздался голос Робера. Он прошёл через кухню в чёрной одежде, вытирая волосы полотенцем, и направился в гостиную.
— Bonjour – Доброе утро, — ответила я, застенчиво улыбнувшись Бо, будто у нас было куда более интересное секрет, чем просто объятия ночью.
Пока Бо заканчивал с вафлями и ставил кофе, я нарезала фрукты. Мы позавтракали вместе на диване, а Робер всё ворчал на Бо из-за отсутствия обеденного стола. Тот настаивал, что между его проигрывателем и столом и так мало места.
