— Теперь я понимаю, откуда у Бо кулинарные способности, — говорю я, указывая на миску.

Робер скромно улыбается, опуская взгляд.

— Ну что ты.

— Я даже вполовину не так хорош, — Бо бросает в рот шоколадную крошку, прижимая к груди банку из кладовки.

— Не знаю. Я до сих пор вспоминаю тот суп, который ты приготовил в первый день.

— Тыквенный? — уточняет он, и я киваю. — Почему не сказала? Я бы сделал его снова.

— Ну…ты и так готовишь для меня каждый день. Не буду же я еще и заказы раздавать.

— Приготовлю на этой неделе, — говорит он, подбрасывая еще одну крошку и ловя ее зубами. Я хлопаю в ладоши, а он в ответ делает шутливый поклон, не выпуская банку из рук.

Робер тихо смеется, быстро переводя взгляд между нами. Я тут же понимаю, что, наверное, прервала их время вдвоем, и мне стоит исчезнуть.

— Оставлю вас наедине, — говорю я, опираясь на подлокотники, чтобы встать.

— Нет, — останавливает меня Робер, хмуря брови с явным недовольством. — Нет-нет-нет. Садись, пожалуйста. Пожалуйста, — повторяет он, открывая холодильник. — Мы с Робби всегда так проводим время. Говорим и готовим. Ты должна остаться и дать нам свежие темы для разговоров, — говорит он, доставая коробку с яйцами и молоко. — Как насчет киша?

Я снова опускаюсь в кресло. Рука Бо ложится мне на плечо, слегка похлопывает, прежде чем он направляется к шкафу, достает разделочную доску и ставит ее на стойку рядом с отцом, оставляя банку с шоколадом.

— Киш звучит прекрасно, — Я улыбаюсь обоим мужчинам, поджав под себя ноги и устраиваясь поудобнее.

Киш был восхитительным. Я съела три порции и могла бы еще, если бы желудок позволил. На его приготовление ушел час, после того как Бо уговорил отца использовать готовую основу из морозилки вместо того, чтобы делать ее с нуля. Все это время я наблюдала за их семейной динамикой с первого ряда.

Они удивительно нежны друг с другом для отца и сына. То и дело перекидываются рукой через плечо, проходя мимо, Робер то и дело похлопывает Бо по щеке — то в поддержку, то поддразнивая.

Робер менее застенчив, чем Бо. У него громкий, хрипловатый голос, и он не боится жестикулировать. Да и вообще говорить всем телом. Но в нем, как и в Бо, есть та же мягкость. То, как они взаимодействуют, заставляет меня еще сильнее ждать появления ребенка, которого можно будет вплести в их динамику. Будет очень забавно добавить третьего персонажа в их рутину.

После ужина мужчины вместе выбирают пластинку и принимаются убирать со стола, настаивая, чтобы я отдыхала. Я беру лак для ногтей из комнаты и устраиваюсь на полу перед журнальным столиком, пока из соседней комнаты звучит Эдит Пиаф.

Вскоре ко мне присоединяется Роберт, выдворенный с кухни собственным сыном. Он в танце входит в комнату, балансируя с бокалом вина, его тело движется в такт драматичной французской певице.

— Она была любимицей моей жены, — говорит он, указывая в сторону другой комнаты. — Так я понял, что Джоанна — та самая. Отменный вкус. И в мужчинах тоже, само собой, — голос Роберта слегка резонирует в бокале, в который он говорит.

Я смеюсь, складываю бумажное полотенце и кладу на него руку.

— Бо рассказывал, что вы с Джоанной влюбились очень быстро. Десять дней, да?

— Да. Десять дней хватило, чтобы пройти путь от незнакомцев до мужа и жены. — Он делает долгий глоток, его взгляд задерживается на мне, и в нём тот же поддразнивающий огонёк, что и у его сына. — Похоже, вы оба предпочитаете более неторопливый темп.

Я прикусываю губу, снова опускаю взгляд на лак для ногтей, лежащий на столе, и открываю его.

— Да, не обращай внимания на глупые комментарии старика. Очень мудро.

Я улыбаюсь, качаю головой, окунаю аппликатор в розовато-лиловый лак и зажимаю его между большим пальцем и ребром ладони правой руки.

— Это из-за несчастного случая? Или болезнь, как у Бо? — спрашивает он, указывая на мою правую руку.

— О, нет. С рождения.

— Забавно. Бо об этом не упоминал. Хотя говорит о тебе часто.

Я поднимаю бровь, покачиваю головой, удивлённая его прямотой.

— Уверена, он просто не успел. — Но мне даже нравится, что он не сказал.

— Dieu, j’adore cette chanson! — восклицает Роберт, вскакивая с места. — Monte le son, mon fils!

Я забросила французский после десятого класса, но почти уверена, что Роберт только что сказал, что обожает эту песню, и попросил Бо сделать погромче. Или что он любит кошек и попросил у Бо кусок пирога. Одно из двух. Учитывая, что Бо появляется из кухни и прибавляет громкость, думаю, я угадала с первым вариантом.

Бо перекидывает кухонное полотенце через плечо, прислоняется к арочному проёму и с ухмылкой наблюдает, как Роберт самозабвенно исполняет песню.

Роберт подтанцовывает к Бо, хватает его за плечо, когда музыка нарастает перед припевом. Затем оба мужчины поют — точнее, кричат — припев вместе. Роберту каким-то образом удаётся не расплескать вино, хотя он размахивает руками над головой, используя всё тело как музыкальный инструмент.

Я смеюсь, покачиваюсь в такт, пока они исполняют какой-то ужасный канкан бок о бок.

— Ты должна представить это с четырьмя ногами, понимаешь? — кричит мне Роберт поверх музыки. — И ещё перья, и драгоценности, и всё такое, — добавляет он, жестикулируя в сторону своего торса.

Бо бьёт его протезом по ноге, и Роберт замирает, корчась от смеха.

— Похоже, пинки он наносит исправно, — говорит Бо, отстраняясь с ухмылкой и возвращаясь на кухню.

Я закручиваю крышку лака и начинаю сушить ногти. Роберт задерживается у проигрывателя, проводит пальцем по коллекции своей жены, вытаскивает несколько пластинок и рассматривает их.

Когда музыка заканчивается, Роберт и Бо присоединяются ко мне в гостиной. После нескольких историй о джаз-банде, с которой он играет в Париже, и пары двусмысленных намёков на отношения между мной и Бо (или их отсутствие) Роберт извиняется и уходит спать, заявив, что уже достаточно долго игнорировал джетлаг.

И именно в этот момент я замечаю дополнительную подушку и одеяло на кресле в углу и понимаю, что Роберт занял комнату Бо на следующие несколько дней. До сих пор я не задумывалась о том, где мы будем спать, но Бо не должен оставаться на диване. Он там не поместится.

— Ты же не всерьёз собираешься спать на диване, да?

— Не притворяйся, будто ты не знаешь о волшебных сонных свойствах этого дивана.

— Для короткого сна, может быть, но он слишком мал для тебя. Ты сорвёшь себе спину.

— Я уже начал мечтать о том, чтобы можно было отсоединить обе нижние половины ног, — смеётся он, поднося стакан с водой к губам.

— Серьёзно, тебе будет некомфортно.

— Завтра после нашего визита к врачу заеду в магазин и куплю надувной матрас.

— Я могу сегодня спать на диване, — предлагаю я.

— Что? Ни за что.

Я закатыва глаза от его мгновенного отказа.

— Почему нет?

— Не знаю, — говорит он с сарказмом, — может, потому что я не собираюсь укладывать мою беременную… — Он замолкает, напрягается, затем, резко тряхнув головой, начинает сначала. Вся эта смена выражений заняла меньше секунды, но я заметила каждую деталь. Что он хотел сказать? Мою что? — Я не собираюсь укладывать беременную женщину на диван, — твёрдо заявляет он.

Да ладно, Уин. Три секунды храбрости. Вполне невинное предложение. Ты справишься.

— Ну, мы могли бы разделить мою кровать… — говорю я, стараясь звучать равнодушно. Но Бо изучает меня слишком пристально. Его брови сведены, голова наклонена. И я чувствую, как мне трудно не взять свои слова обратно или не сопроводить их какой-нибудь неуклюжей оговоркой.

— Могли бы, — кивает Бо, всё ещё прищурившись. — Ты уверена? Тебе будет комфортно?

Думаю, в моём сердце найдётся доброта, чтобы разделить с тобой кровать, конечно.

— Да, почему нет?

— Абсолютно уверена?

— Ага, — отвечаю я, прочищая горло.

— По крайней мере, до завтра, пока я не схожу в магазин.