Я закатываю глаза, чувствуя, как по щеке скатывается слеза.

— Чёрт возьми, — хныкаю я, смеясь сквозь слёзы.

— Слишком? — Сара тихо смеётся.

Я качаю головой, вскакиваю с дивана и обнимаю её за плечи.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — повторяет она. — И это никогда не изменится.

Когда я снова сажусь, мы обе молчим, не двигаясь. Просто даём моменту задержаться, обмениваясь ободряющими улыбками.

— Я попробую, — всхлипываю я. — Не знаю когда, потому что сказать это трезвой будет ох как непросто. Но я скажу ему о своих чувствах. В конце концов. Скоро, если получится.

— А я буду рядом, чтобы сказать «я же говорила», когда этот мужчина снова захочет тебя «заполучить».

Я закатыва глаза, но не могу сдержать улыбку, представляя себе возможное. Впервые — лучший сценарий.

Ту жизнь, где мы с Бо идём рука об руку к чему-то новому для нас обоих. Медленно, уверенно, бережно. Где, возможно, мы сделаем это сознательно. Может, даже не раз — если у нас получится быть родителями.

И я вижу это, ясно, как воспоминание. Весной мы построим нашему ребёнку домик на дереве, а летними вечерами будем пить вино на крыльце, не торопясь. Переплетёмся, сидя на качелях, и будем смотреть, как он играет. Жизнь, где мы будем заниматься любовью столько раз, сколько найдём в себе страсти, силы и желания. Годы за годами, узнавая друг друга заново, открывая слои и тёмные уголки, пока не исследуем каждый. Хаос, неразбериха и красота прожитой жизни — жизни вдвоём.

Мне бы это очень понравилось.

Настолько, что мне ещё страшнее.

Но не настолько, чтобы не попробовать.

— Может, признаешься Бо в его день рождения? Обвяжешь грудь ленточкой и дашь ему развернуть тебя. Ты же мечтаешь сделала его очки запотевшыми.

И она снова в образе.

— Вообще-то, мне нужна твоя помощь.

Сара округляет глаза.

— Нет, — резко обрываю я её. — Не в этом. Вечеринка. Я попрошу отца Бо занять его днём, чтобы успеть всё подготовить и позвать его друзей. Он заслуживает праздника. Поможешь?

— Конечно! Бо теперь один из нас. Не могу же я схалтурить на дне рождения.

Я улыбаюсь ей, потом рассеянно оглядываю комнату и на вдохе смотрю на дверь.

— Может, вернёмся?

— Не-а, пусть соскучатся. — Она лукаво ухмыляется. — Ой, забыла в этой суматохе…Хочешь принять ванну? Я купила твою любимую пену, на всякий случай.

— Я бы тебя сейчас расцеловала, — говорю я, нежно касаясь её щеки.

— Сочту за «да», — она встаёт. — А поцелуи оставь Бо. — Сара хихикает, направляясь к двери.

Глава 26

20 недель беременности. Малыш размером с банан.

Я замерла на крыльце. Стою здесь так долго, что ребенок, катающийся на велосипеде, уже дважды проехал мимо меня.

Погода обманчиво хороша для марта — «дурацкая весна», если можно так выразиться. Мы, канадцы, с радостью сбрасываем тяжелые зимние куртки и ботинки, а потом неизбежно впадаем в глубокую депрессию, когда на следующей неделе снова выпадает снег. Каждый год это становится для нас неожиданностью — будто коллективная память страдает амнезией. Но мне это в нас, людях, нравится. Как легко мы отворачиваемся от мрачных перспектив.

На самом деле, безопасно можно будет вздохнуть только в апреле. Или даже после моего дня рождения — в мае.

Но хотя бы я не буквально замерзла на крыльце — просто боюсь встречи с отцом Бо.

Пока я была на работе, Бо встретил его в аэропорту. Он пробудет у нас четыре дня, прежде чем вернется во Францию — как раз успеет отпраздновать тридцатилетие сына. В ту ночь, когда мы познакомились, Бо назвал своего отца, Робера, своим лучшим другом. Он же — его единственный оставшийся родственник. Так что нет никакого давления, надо всего лишь впечатлить этого человека. Ну да, конечно.

Он тебя полюбит.

Черт, очень на это надеюсь.

Когда девочка на велосипеде проезжает мимо в третий раз, с подозрением на меня поглядывая, я решаю, что хватит.

— Привет? — окликаю я, заходя в прихожую.

Из столовой доносится музыка, а из кухни — жужжание какого-то прибора. Наверное, миксера. У нас вообще есть такая штука? Боже, наверное, мне стоит предложить когда-нибудь приготовить ужин.

Я сбрасываю куртку и обувь и иду на звуки смеха, доносящиеся с кухни.

— Привет, это я, — говорю я, поворачивая за угол.

На кухне стоит самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела… и его сын.

Святая матерь...Нет, погодите. Святой отец Бо.

— Привет! — Бо обходит стойку и встает рядом со мной, сияя, как всегда, улыбкой. — Уин, это мой отец, Робер. Пап, это Уин.

Он произносит «Робер» с французским акцентом, и у меня перехватывает дыхание. В этой комнате катастрофически не хватает кислорода. Он должен был меня подготовить. Мне надо было заранее попросить семейные фотографии.

— Очень приятно познакомиться, Уиннифред, — говорит Робер с сильным акцентом, поднимая в воздух руки, испачканные мукой и тестом. — Я бы пожал тебе руку, но я месил хлеб.

— Папа хотел сделать себе сэндвич и увидел, что у нас нет хлеба, — Бо наклоняется, чтобы сказать мне на ухо. — Я предлагал сходить в магазин.

Бо унаследовал от Роберта рост, природное обаяние и телосложение, но его волосы и борода — с проседью, коротко подстриженные. У них также разные глаза — у Бо большие ореховые, а у Робера — карие, поменьше. Глубокие морщинки вокруг его губ и глаз выдают человека, который, как и его сын, любит смеяться. Если это — предварительный просмотр того, как Бо будет выглядеть через тридцать лет, то мне срочно нужно брать ситуацию в свои руки.

Жаль, у Бо нет такого акцента.

Хотя…Интересно, заговорит ли он по-французски в постели, если я его вежливо попрошу?

О боже, Уин. Соберись! Тебе надо что-то сказать!

— Мне тоже очень приятно, — пискляво выдавливаю я, сглатывая. — Бо много о вас рассказывал. И, пожалуйста, зовите меня Уин или Фред.

Я не пропускаю довольную усмешку Бо, когда предлагаю его отцу это прозвище — еще недавно оно мне не нравилось. Также я замечаю теплоту во взгляде Робера, когда он опускает глаза на мой живот.

Робер подбрасывает ком теста из руки в руку, приподнимая бровь в сторону сына — под усами та же кривая ухмылка, что я так хорошо знаю.

— Он тоже говорит о тебе только самое, самое хорошее…

Бо прочищает горло.

— Как работа? — спрашивает он, проходя за моей спиной в столовую.

Я выглядываю из-за угла и вижу, как он откатывает свой рабочий стул от стола и катит его ко мне.

— О, ну…нормально, — отвечаю я, когда он жестом предлагает мне сесть. Ноги у меня действительно гудят, но это, пожалуй, чересчур. — Тот «с собой» парень снова пришел, — говорю я, сдаваясь и садясь.

— Уже третий раз на этой неделе! — оживляется Бо.

Робер смотрит на нас с недоумением.

— В кафе заходит мужчина, заказывает еду навынос, но всегда остается на часы и работает. — Произнеся это вслух, я понимаю, насколько это обыденная история. Но когда я рассказала о нем Бо, он подхватил эту тему и раздул из мухи слона. Мы придумали целую предысторию для незнакомца. Бо предположил, что он тайно влюблен в одного из наших постоянных клиентов и ждет подходящего момента, и я согласилась.

Близко к правде, если задуматься.

Но в любом случае, Бо умеет брать что-то маленькое и делать это значимым. Как и со всей беременностью. Как с каждым ответом на наши вечерние вопросы. Для Бо все стоит того, чтобы отпраздновать. Все стоит того, чтобы радоваться.

— Но да, день был хороший. — Поворачиваюсь к Роберу. — Как перелет?

Он несколько раз кивает, накрывая стеклянную миску кухонным полотенцем.

— Хорошо, отлично, нормально. Еда в самолете была отвратительной, но летели без проблем.