И вдруг я снова стала той самой четырнадцатилетней девочкой с рукой за спиной. Отчаянно желавшей измениться. Спрятаться.

Я начала планировать каждый свой день до мелочей, лишь бы не просить его ни о чём. Но он всё равно находил повод для крика.

Даже после того, как я наконец ушла, в самые тяжёлые моменты следующего года я ловила себя на мысли, что благодарна Джеку. За то, что он научил меня: кто-то может меня хотеть. Что я могу быть любимой.

Это пугало меня куда сильнее, чем его вспышки гнева. Та власть, которую я добровольно отдала ему – решать, достойна ли я любви. Та власть, которую я могла бы отдать кому-то ещё, если бы снова оказалась достаточно глупа. Поэтому я решила: больше никогда. Никому. Пока не научусь любить себя настолько, чтобы чьё-то одобрение – или неодобрение – не могло перевернуть всё с ног на голову.

У меня ушло почти четыре года, чтобы прийти к нейтральному, смутному принятию себя. Иногда, как в Хэллоуин, я думаю, что красива – внутри и снаружи. А иногда в голове снова звучит голос Джека, этот жестокий, отстранённый, меланхоличный протяжный голос, шепчущий, какая я никчёмная…И я верю ему.

Но я уже научилась не доверять этим мыслям однажды. Значит, смогу и снова. Придётся. Потому что впереди меня ждёт совершенно новый вызов. Такой, который потребует от меня всей моей уверенности. Самых лучших моих качеств.

Завтра я разрешу себе пробовать и ошибаться. Я начну продумывать стратегии материнства, которые можно адаптировать. Начну запасаться детской одеждой с удобными застёжками, изучать слинги и переноски, тестировать коляски и автокресла.

Но сегодня я сделаю вид, что никаких проблем не будет. Позволю себе чувствовать то же, что и любой человек, который неожиданно узнал о беременности. Буду чувствовать лёгкое головокружение, страх и нервозность – но только по обычным причинам, без лишних тревог. Сегодня я могу позволить себе просто быть.

И с этим чувством я погружаюсь в ванну и предаюсь мечтам. Глаза закрыты, волосы растекаются вокруг, как чернила в воде. Уши под поверхностью воды заглушают звуки из соседних квартир, и песня Fleetwood Mac «Songbird» становится тихим, мягким колыбельным напевом.

Я представляю крошечного, сладкого новорождённого, лежащего у меня на груди. Думаю о множестве ванн, которые мы примем вместе. О всех чудесных вещах, которые будем делать вместе. О бессонных ночах, истериках, прорезывании зубов и других тревогах родителей. Но в основном я думаю о хорошем. О сказках на ночь и неторопливых утрах, наполненных солнечным светом. О прогулках в парк, где мы будем собирать одуванчики, или к пляжу, чтобы бросать камешки в воду. Об объятиях, тепле и священном чувстве – любить кого-то больше, чем себя.

И я повторяю себе снова и снова: у меня получится. Пока наконец не начинаю верить, что это хоть отчасти правда.

Глава 8

9 недель беременности. Малыш размером с виноградинку.

Дышать становится почти невозможно, пока я иду к стойке, чтобы забрать заказ. Всё в меню этого кафе казалось мне отвратительным. Как, впрочем, и большинство продуктов на прошлой неделе. И даже если еда кажется моему мозгу приемлемой, позже меня всё равно рвет.

Доктор Салим называет это утренней тошнотой, будто это не происходит круглые сутки. Правда, она сказала, что, скорее всего, ко второму триместру это пройдет, и я молюсь, чтобы она оказалась права.

Но сегодняшняя тошнота – не из-за крошечного малыша внутри меня. Нет, это результат недели, проведенной в размышлениях над воображаемым разговором, и всё ещё непонимания, что сказать, когда Бо появится. Это от незнания, как он отреагирует и что я почувствую в ответ.

Конечно, мои эмоции сейчас крайне нестабильны (опять же, это ожидаемо), но этот разговор – тот самый, от которого сводит живот и бросает в пот даже на холоде.

На прошлой неделе я начала пытаться успокаивать себя мирной визуализацией, полностью выдуманной: я на пляже в июле. Мой живот огромный, выпирает из-под бикини, ярко накрашенные пальцы ног утопают в песке, а тёплый ветерок сдувает волосы с лица. Я кладу обе руки на живот, чувствуя, как малыш бурно пинается, пока чайки кружат над головой, а волны разбиваются о берег.

Думаю, в глубине души я напоминаю себе, что в любом случае всё будет хорошо. У меня останутся я, пляж и этот малыш к лету, даже если Бо отреагирует плохо. Даже если он захочет не иметь с нами ничего общего. У меня всё равно будет мой покой. Просто, возможно, придётся немного потрудиться для этого.

Я благодарю баристу, беру свой «Лондонский туман» и направляюсь к маленькому круглому столику в самом укромном уголке кафе. Сажусь лицом к двери и жду, когда появится этот белокурый великан, борясь с желанием сбежать через чёрный ход или окно туалета.

Было немного неловко просить Бо встретиться за кофе, учитывая, что в последний раз, когда мы были вместе, он одевался, чтобы уйти, буквально через несколько минут после того, как был внутри меня.

Уверена, он думал то же, что и я – что мы больше никогда не увидимся и не услышим друг о друге. Не будет никакого продолжения, свиданий и уж тем более встреч за кофе в случайное воскресное утро два месяца спустя. Но он согласился. Так что это уже начало. Причём, судя по всему, с энтузиазмом.

Я: Привет, Бо, это Уин. Вторая пиратка с Хэллоуина… Не знаю, свободен ли ты в эти выходные выпить кофе?

Бо: Уин, привет. Тебе не нужно было напоминать, кто ты. Я, очевидно, тебя помню. И да, я готов выпить кофе. Ты знаешь «Saints» на Косгроув-авеню? Воскресенье в десять?

Дверь кафе открывается с лёгким звонком, и внутрь заходит будущий отец, пока ещё не подозревающий об этом. И, чёрт возьми, он ещё красивее, когда не одет как лихой мушкетёр. На нём длинный бежевый спортивный пиджак и шарф поверх зелёного вязаного свитера. Чёрные джинсы и такие же чёрные ботинки. Борода чуть длиннее, чем на Хэллоуин, а волосы всё такие же непокорные. Он машет мне с порога, стряхивая снег с ботинок, и широкая улыбка озаряет его лицо. Потом он указывает на стойку, без слов спрашивая: Тебе что-нибудь нужно?

Я в ответ поднимаю свою кружку. Он одобрительно кивает, поворачивается к бариста, чтобы сделать заказ.

Бедняга даже не подозревает, что его жизнь вот-вот изменится.

И тут я внезапно понимаю, что в этой ситуации я – доктор Салим. Мне нужно оставаться спокойной, объективной и сострадательной. Но, чёрт, я не уверена, что смогу. Я сама ещё в шоке. И я нервничаю рядом с ним.

Раньше я случайно сталкивалась с прошлыми партнёрами – город не такой уж большой. Но мне всегда удавалось сохранять лёгкость. Здесь же никакой лёгкости и случайных отношений быть не может.

В конце концов, он подходит ко мне с широкой кружкой и тарелкой, на которой три разных пирожных. Я стискиваю зубы, гадая, не пожалеет ли он, что не взял их с собой.

— Я подумал, мы могли бы разделить это, – говорит Бо, ставя тарелку на стол между нами. — И, э-э, привет, – тепло добавляет он, опускаясь на стул напротив меня и разматывая свой коричневый шарф. — Это был приятный сюрприз.

— Привет, – выдавливаю я. В моём голосе уже слышатся нотки «мне так жаль». — Эм, как дела? – спрашиваю я.

— Нормально. – Бо наклоняет голову и упирается языком в уголок рта, скептически разглядывая меня.

Я понимаю, что выгляжу нервной, так что неудивительно, что он уже смотрит на меня с такой обеспокоенностью. Мои губы непроизвольно сжимаются, глаза слегка дёргаются, наверное, моргаю слишком часто. К тому же я никак не могу усидеть на месте.

Я пытаюсь сделать натянутую улыбку, но понимаю, что она неубедительна, когда брови Бо едва заметно сдвигаются.

Он прокашливается, прикрыв рот кулаком, и продолжает:

— На работе завал. Всегда так перед праздниками. Перед тем как закрыться на перерыв. Но, честно говоря, э-э, больше ничего особенного. – Он смеётся вполсилы, продолжая изучать моё выражение лица.