«Сейчас или никогда, – думает он, доставая карту из заднего кармана левой рукой. Правая всё ещё сжимает револьвер. – Не отстрели себе ногу».

– Здравствуйте, – говорит женщина. – Прекрасный день, не правда ли?

– Да, действительно, – отвечает он. – Голос хрипит? Или это только кажется? Наверное, кажется, потому что женщина не выглядит испуганной.

– Можете показать мне, где я точно нахожусь?

Он протягивает карту. Рука слегка дрожит, но женщина, похоже, не замечает этого. Она подходит ближе и смотрит вниз.

Пудель принюхивается к штанине Трига. Тот достаёт револьвер из кармана. На мгновение курок цепляется за подкладку, но затем освобождается. Женщина не замечает этого – она смотрит на карту. Триг обнимает её за плечи, и она поднимает голову. Он думает: «Не дрогни». Прежде чем она успевает отстраниться, он прижимает короткий ствол Тауруса к её виску и нажимает на спуск. Он уже испытывал оружие и знает, чего ожидать – не громкий выстрел, а скорее щелчок, будто ломаешь сухую ветку о колено. Глаза женщины закатываются, показывая белки, а кончик языка вылезает изо рта. Это – единственная по-настоящему ужасная деталь.

Она падает ему на руки.

Из отверстия в виске тонкой струйкой течёт кровь. Он снова приставляет дуло к закопчённой порохом ране и стреляет ещё раз. Первая пуля осталась в её темнеющем мозгу, а вторая выходит. Он видит, как её волосы чуть приподнимаются – словно кто-то коснулся их игриво, подушечкой пальца.

Триг озирается, почти уверенный, что кто-то за ним наблюдает. Должен наблюдать. Но – никого. По крайней мере, пока.

Пудель смотрит на свою хозяйку, поскуливая. Красный поводок лежит у его лап, как пролитая лента. Пёс смотрит на Трига, будто спрашивает: «Всё в порядке?» Триг хлопает его по курчавому заду свободной рукой и говорит:

– Уходи!

Пудель вздрагивает, убегает футов на двадцать-тридцать, вырываясь из зоны досягаемости, затем оборачивается. Поводок за ним тащится, как алый шлейф.

Триг затаскивает женщину в кусты у Тропы и прячет тело в редком лесу. Он оглядывается по сторонам, пока не оказывается под прикрытием листвы.

Поблизости проезжают машины, но он их не видит.

Собака, думает он. Кто-то заметит, что она одна, с болтающимся поводком. Или она вернётся. Надо было отпустить её.

Поздно.

Он достаёт кожаную папку из кармана. Руки сильно дрожат, и он чуть не роняет её. У его ног – мёртвая женщина. Всё, чем она была, исчезло. Он торопливо перебирает бумажки: Эндрю Гроувс… нет… Филип Джекоби… нет… Стивен Фёрст… нет. Где женщины? Где, чёрт возьми, женщины?

Наконец он находит листок: Летиция Овертон. Афроамериканка. А убитая – белая. Но это не имеет значения. Он может и не оставит имя рядом со всеми целями, но с этой – может.

Он зажимает бумажку двумя пальцами её раскрытой ладони, затем разворачивается и возвращается к Тропе. На мгновение замирает, всё ещё прячась в кустах, высматривая пешеходов или велосипедистов, но никого нет. Он выходит и направляется на запад – туда, где его машина.

Пудель всё ещё стоит в конце волочащегося за ним поводка. Когда Триг приближается, он машет руками, и собака съёживается, затем убегает. За следующим поворотом Триг видит его снова – передние лапы на асфальте, задние в кустах. Завидев его, пёс пятится, ждёт, пока он пройдёт мимо, а затем мчится обратно, откуда пришёл, поводок тянется за ним. Он найдёт свою хозяйку и, скорее всего, начнёт лаять: «Проснись, хозяйка, проснись!» Кто-нибудь пройдёт мимо и задумается, чего это собака так лает.

Поскольку Тропа всё ещё пуста, Триг переходит на бег, затем на полноценный спринт. Он добирается до парковки, не попав никому на глаза, закидывает рюкзак на заднее сиденье, садится за руль и тяжело дышит.

«Тебе надо убираться отсюда». Его мысль – голос отца. Прямо сейчас. Он поворачивает ключ, раздаётся предупреждающий звон – и ничего больше. Машина не заводится. Бог его наказывает. Он не верит в Бога, но наказывает его Бог – вот и всё.

Он смотрит на коробку передач и замечает, что забыл перевести рычаг в режим парковки, когда заглушил двигатель. Переводит в «P» – и мотор заводится. Он сдаёт назад, объезжая ковш экскаватора, и едет по Энихау Лейн, сдерживая желание нажать на газ.

– Медленно и спокойно, – говорит себе. – Медленно и спокойно выигрывают гонку.

Асаны или приветствия солнцу – или что бы это ни было – уже закончились. Мужчины и женщины болтают или возвращаются к своим машинам. Никто не обращает внимания на мужчину в коричневой кепке, проезжающего мимо в своей абсолютно незапоминающейся Тойоте Королла.

«Я сделал это, – думает он. – Я убил ту женщину. Её жизнь закончилась. Чувства вины нет. Только тупое сожаление – такое же, как в последний год его пьянства, когда каждый первый глоток на вкус был как смерть. Та женщина просто оказалась не в том месте и не в то время (хотя для него – именно там и именно тогда).

Есть книга, которую она больше не дочитает. Электронные письма и сообщения, на которые не ответит. Отпуск, в который она больше не поедет. Пудель, возможно, получит ужин сегодня, но не от неё. Она смотрела на его карту – а потом... уже не смотрела».

Он сделал это. Когда настал момент, он не прострелил себе ногу. И он не дрогнул.

Ему жаль, что женщина в джинсах и худи стала частью его искупления, но он уверен: если рай существует, её уже там встречают и представляют другим.

А почему бы и нет?

Она ведь – одна из невиновных.

Утро в Рино выдалось дождливым, и Кейт хочется почитать газету. Не какую-нибудь, а ту, которую она сама называет «помойкой» или «агиткой». В данном случае речь идёт о «Вестерн Кларион».

Корри показывает на ноутбук Кейт, но та качает головой и усмехается:

– «Кларион» выходит только на бумаге, – говорит она вполголоса. – Интернет – это инструмент тайного правительства. Хотя авторы этой макулатуры не против, чтобы самые сочные куски публиковали в соцсетях. Где такие неудобные вещи, как факты и контекст, никого не волнуют. И потом, как бы мимоходом (а именно с мимоходных слов обычно и начинаются неприятности), добавляет: – И надень мою шляпу.

– Ты шутишь?

Шляпа Кейт – борсалино, фетровая шляпа с мягкими полями, нарочито большая, почти карикатурная пародия на аксессуар модного мужчины с обложки Эсквайр – стала её визитной карточкой. Она надевает её на всех своих выступлениях, эффектно снимает и делает театральный поклон в ответ на заранее ожидаемый шквал аплодисментов (вперемешку с освистыванием). В этой шляпе она была и на обложке Ms., и на обложке Newsweek.

– Ни капли, – говорит Кейт, делая пометки к предстоящей речи, с которой она выступит сегодня вечером в «Пионер-Центре».

Хотя тур только начался, для Кейт Маккей это далеко не первое «родео». У неё есть базовая структура выступления, но она свято верит в максиму Типа О’Нила: вся политика – местная, и подстраивает каждую речь под конкретный город.

Но главная цель – вовсе не «Купите мою книгу, она в продаже», потому что книга уже в списке бестселлеров, как и три предыдущие. Книга – всего лишь повод говорить о своих взглядах и повестке.

Аплодисменты следуют за этим. Потом – возмущение. Потом – сюжеты в прессе и на ТВ. И дальше – в следующий город. Следующей будет Спокан.

– Хочу посмотреть, что за грязь они про меня написали, – говорит Кейт. – Может, удастся использовать это сегодня вечером. Но я не хочу, чтобы ты промокла. Не дай бог заболеешь – а тур только начался. Льёт как из ведра. Я думала, Рино – это сухое место.

Корри почти с благоговением надевает борсалино, сдвигая шляпу влево – как делает Кейт. Так шляпа закрывает почти всё лицо, а это наверняка сулит ей скорую поездку в отделение неотложки больницы Сент-Мэри.

– Эта паршивка завоет, как резаная свинья, – говорит Кейт с удовлетворением, глядя в окно гостиной люкса на верхнем этаже отеля Ренессанс Рено, по которому стекают струи дождя. – Но ничто не сравнится с заголовком в «Брейтбарт», когда мы только начали тур.