Хотелось сделать пи. И Тушников уже было, грешным делом, начал примеряться к какой-то вероятно чрезвычайно древней вазе, как вдруг, страшная мысль пронзила его пораженный винными испарениями мозг. Он заблудился. Он не найдет дороги назад.

– Вот, дурак, надо было как в кино про индейцев, крестики и стрелки мелом на стенках рисовать, – пробормотал Максим, пуская теплую струю сильного утреннего напора в жерло этрусской вазы…

– Господину что-нибудь нужно? – послышалось из-за спины.

Максим вздрогнул, и часть анализа тут же пролилась на пол мимо вазы.

– А? Что? – Тушников обернулся через плечо и увидал горничную в классическом строгом платье и белом переднике.

– Господину что-нибудь нужно? – повторила свой вопрос горничная.

Она стояла, склонившись в полу-книксене и скромно потупив глаза.

– Где тут у вас насчет пивка? – от волнения надтреснутым голосом спросил Максим.

Присядьте, барин, сейчас принесу, – ответила горничная и зашуршав юбками проворно скрылась за боковой дверью.

Максим машинально принялся растирать босою ногой ту лужицу, что он сделал на паркете.

– Вот, незадача,- подумал он и также машинально обеими руками прикрыл срамное место, – и куда это я попал?

– Извольте, ваше пиво, барин, – услыхал он грудной и удивительно приятный голосок юной горничной.

Она стояла в белом чепчике и с подносом в руках, как та знаменитая шоколадница кисти Жан-Этьен Лиотара, только вместо чашки горячего какао на подносе стоял запотелый бокал со светлым пенным лагером.

Максим отнял одну из рук от срамного места и не отрываясь, глядя в личико горничной, взял с подноса холодное пиво и с каким-то животным зубовным стоном, в три глотка высосал бокал до дна.

– Слушай, а где это я? – спросил Максим, ставя бокал обратно на поднос.

– Это дом господина…

И тут с уст юной горничной слетело такое громко – известное на Москве имя, что Максим вздрогнул, и снова захотел сделать пи.

– Слушай, а эта…

Максим запнувшись, неуверенно показал пальцем на потолок, подразумевая то место, туда где спальня в которой лежала по его расчетам его вчерашняя баскетболистка, – а эта? Кто она ему?

– Зинаида Сергевна? – переспросила горничная, и скромно улыбнувшись, пояснила, – она нашего барина Ивана Ивановича Полугаева гражданская жена.

– Типа жена? – нервно переспросил Максим, – а где сам?

– Иван Иванович сейчас в Австралии и в Китае на переговоры улетели, завтра обещались быть.

Максим слегка повеселел.

– Завтра, говоришь? – спросил он, беря горничную за подбородок, – а тебя это самое, можно?

– Меня? – лукаво стрельнув снизу вверх глазками, в свою очередь переспросила горничная, – меня можно, но чтобы только барыня не увидала…

Теперь, вспоминая давешные приключения, Максим начал сильно бояться.

– А если я ее заразил?

А в том, что он трахался с этой министерской женой безо-всяких контрацептивов, у него не было никакого сомнения, – а если я ее, да еще и эту их горничную заразил недолеченной своею микроуреаплазмой с трихомониазом? Убъют меня нукеры министерские?

И охваченный смятением чувств, Максим поехал к Исмаилу и Аджинджалу за деньгами.

Хованская строго соблюдала правила поведения, предписанные Эм-Ти-Вишным кодексом "модус вивендис".

Собственно это были не совсем буквальные правила этикета, но это был некий свод неписанных установок, что устно вкратце и на пальцах пересказала Алиске ее продюсерша Тина Демарская.

Правила были необременительными.

Каждый день, не раньше двух пополудни, потусоваться в самых дорогих бутиках на Рублевке и обязательно купить каких-нибудь тряпочек, непременно роняя и рассыпая возле кассы (чтобы видели папарацци) ворох из золотых и платиновых карточек ВИЗА и МАСТЕР всех известных и малоизвестных банков страны и зарубежья.

Потом – попить кофе или даже пообедать, где-нибудь в таком месте, где бывает столичный beaux monde. Ночью же, посетить два-три столичных клуба, если только на дворе не август и не декабрь-январь, когда оставаться на Москве просто неприлично, и когда весь свет выезжает либо на пляжи Кот-д-Азур, либо на горные склоны Анесси и Куршавеля.

И обязательно! И непременно один-два скандала в месяц, и чтобы на первую полосу Московского Комсомольца, чтобы не забыли.

Алина быстро освоилась со своими новыми обязанностями гламурной звезды.

Это было не так то и трудно.

На людях надо было через слово ругаться матом, особенно общаясь с продавщицами, маникюршами и визажистками, парковать машину или на середине улицы в третьем ряду, на автобусной остановке, или еще лучше, на трамвайных путях, если они там есть, и поставив "лексуса" таким образом, на час – полтора, милостиво включив мигающую аварийку, чтобы иные шоферы из черни знали, что надо объезжать, заходить потом к визажистке или массажистке, плюя на то, что людям ни въехать – ни выехать. Деньги? Мерить и считать деньги котлетами и рулетами, когда котлета – это пачка тысячерублевок, а рулет, это такая-же пачка, но уже стодолларовых банкнот скатанная в рулон.

Итак…

Утром, то есть в два пополудни, Алиса села в свой лексус и выехала в свет.

В этот день Тина Демарская договорилась со своими людьми о скандале. Месяц уже подходил к концу, как в прессе и в Интернете июльским громом прогромыхал предыдущий скандал (тоже от начала и до конца придуманный и отрежессированный Тиной Демарской). Теперь, чтобы поддержать статус звезды, чтобы жующая свои чипсы возле телевизоров чернь не забыла про нее, про светскую львицу Алину, надо было вкинуть в пипл очередной букет понтов. Тина туго знала своё дело. Каждый скандал, который она выдумывала, был своего рода шедевром.

Взять, позапрошлый, июльский скандал, когда по сценарию Тины, Алиса слетала на пару дней в Баден-Баден, где щедро оплаченные из денег Исмаила и Аджинджала мастера киношных автотрюков (а заодно и угонов дорогих машин), устроили Алиске и ее водителю красивую аварию, в которой никто не пострадал, если не считать развалившейся на части гоночного "порше". Сам факт такой гламурно-престижной аварии (как же! Порше, да еще и в Баден-Бадене) Но основная суть скандала была не в том, что порше стоил почти миллион зеленых, и не в том, что Баден-Баден, это не Москва, а в том, что за рулем порша сидел известный и при том женатый кинорежиссер, которому тоже была нужна пи-арщина Тины Демарской. Жена кинорежиссера, известная киноактриса, и та нуждалась в пи-аре, и поэтому была рада попасть на страницы глянцев и дешевых таблоидов, даже в качестве обманутой супруги. Тем более, что муженек, улетая в Баден-Баден, все женушке рассказал, – не волнуйся, милая, вернусь с драгоценным скандалом на все первые полосы газет, мы с тобою три раза прославимся, после аварии, потом, когда якобы подадим на развод, и потом еще раз, через месяц, когда якобы помиримся.

Ох, и светлая же голова у этой Тины Демарской!

После той аварии с режиссером, Интернет аж вибрировал от радостных подробностей,

– Алиса Хованская сидела в надутых подушках разбитого "порше" без лифчика и трусиков, а среди битого автомобильного стекла и прочих частей дорогого искалеченного болида, подоспевшая полиция нашла презервативы и две недопитые бутылки виски.

Тина и с "Чивас Ригала", надо думать, свои комиссионные сняла…

А каков был чудесно-придуманный скандал с ограблением Алискиной квартиры?

Тина через знакомых ментов (а у Тины по всей Москве менты, не ниже подполковников были на подсосе) устроила так, что квартиру, в которую Алиса, только что приехавшая тогда из Питера, только-только въехала и еще даже вещей толком распаковать не успела, так вот, эту квартиру вроде бы как обнесли.