Фрэнсис повстречалась с Сэмом, сорокатрехлетним холостяком, в первый же вечер, когда пришла сюда играть. Сидя рядом с ним, она невольно поглядывала в его сторону. Внешность соседа – карие глаза, резко очерченные скулы, густые волнистые волосы – почему-то пробудила в ней интерес. А еще ее так и тянуло взглянуть на его левую руку, на которой не хватало двух пальцев – среднего и безымянного, когда он ладонью раскатывал фишки по столу. Во время короткого перерыва перед финальным туром она представилась ему, и он охотно откликнулся.

«Сэм Гафф», – сказал он, глядя ей прямо в глаза и добродушно улыбаясь. Так совпало, что они оказались и соседями. Он жил напротив, чуть наискосок от нее.

В следующую среду Сэм предложил подвезти ее на игру, а далее это вошло у них в привычку, стало обыденным ритуалом. Теперь Фрэнсис с нетерпением, хотя и не признаваясь себе в этом, ждала очередной среды, предвкушая пусть короткую, но приятную поездку на его машине и вечер, проведенный совместно за лото.

– Всем приготовиться, – провозгласил с подиума распорядитель игры.

Сегодня номера должна была объявлять Эбби Флэнеган, пожилая дама в очках с толстыми стеклами, с родинкой на щеке, настолько крупной, что ее было видно даже из дальнего конца зала, облаченная в открытое платье без рукавов из набивной ткани и обутая в белые парусиновые туфли.

– Цель первого тура – образовать квадрат, заполнив колонки Б, Г, верх и низ карточки.

Фрэнсис пристально наблюдала за рукой Эбби, когда та раскручивала колесо. Зал затих.

– Б-19! Н-43!

Сэм поместил фишку на свою карту. С ускорившимся сердцебиением Фрэнсис следила, как крутятся в прозрачном пластиковом колесе деревянные нумерованные шары. Она не могла сказать, почему ей так нравится лото, но считала, что такое времяпрепровождение, во всяком случае, снимает нервное напряжение, накопленное за неделю.

– Б-7.

Ричард Пратт познакомил дочерей с этой игрой тридцать лет назад, когда привел их на воскресную игру в клубе «Фейр-Лаун». Это было одним из многочисленных семейных развлечений, предлагаемых клубом своим членам в летние месяцы. Главная гостиная здания клуба освобождалась от диванов и кресел и заставлялась круглыми столиками, накрытыми белыми скатертями с вышитыми забавными рисунками. Дети в возрасте от пяти до пятнадцати лет (самые младшие вместе с родителями) поедали жареных цыплят с гарниром из сладкого картофеля и разваренных кукурузных зерен, пирожки с овощной начинкой и, набивая через силу желудки, ждали с вожделением, когда официанты наконец очистят столы, разнесут всем вазочки с мороженым, а затем и карточки для лото.

В тот первый раз Фрэнсис выиграла и до сих пор не могла забыть, как шла через весь зал к подиуму, потом с дрожью и слабостью в ногах ждала, пока ведущий сверит номера на ее карточке с теми, которые выкликались. Она знала, что взгляды всех устремлены на нее, что каждый ребенок в зале затаил надежду на ее ошибку и на то, что ее после проверки с позором возвратят на место, а игра продолжится. Но она тогда не ошиблась. Приз – купон на бесплатное приобретение любой вещи в «Белой лилии», единственном в Саутгемптоне магазине игрушек – был вручен ей.

– Фрэнсис, проснись! – Сэм наклонился к ней. – Выкликнули Г-84. У тебя это есть на двух карточках.

Фрэнсис сконцентрировалась на игре.

– Выиграл! Он выиграл! – послышался женский голос из дальнего конца зала.

Чернокожая матрона в зеленом платье с белым кружевным воротником, лавируя между столами, выкатила на всеобщее обозрение инвалидное кресло с восседающим на нем старичком в теплом фланелевом халате. Старичок радостно улыбался, демонстрируя свои искусственные зубы, и держал в трясущихся руках карточку.

«Май, двадцатое число», – внезапно вспомнила Фрэнсис.

– Фрэнсис, это Клио.

Голос мачехи на другом конце телефонного провода показался ей тогда далеким, словно из иной вселенной. Было три часа утра. Звонок разбудил ее.

– Твой отец в больнице. У него инсульт.

Все два часа по ночной, окутанной туманом дороге до Нью-йоркского университетского медицинского центра она ни о чем не думала, только следила, как «дворники» ритмично очищают ветровое стекло машины от влаги.

Клио встретила ее в приемной реанимационного отделения. Пластиковый стаканчик с давно остывшим кофе из автомата хрустнул в ее пальцах, и первое, что сделала Фрэнсис, это забрала его из ее пальцев и кинула в мусорный контейнер.

Потом она спросила:

– Как он?

– Не знаю. – Голос мачехи звучал глухо, будто через подушку. – И врачи ничего не знают.

– Ты его видела?

– Издали… через спины медиков. Их там много суетится…

– Он в сознании?

– Не уверена. Но он знает, что я рядом.

– Я должна известить Блэр, – сказала Фрэнсис и тут же вспомнила, что мачеха только недавно посоветовала отцу отослать младшую дочь вместе с мужем в Японию на переговоры о продаже произведений искусства для офиса компании «Хонда».

– Я уже говорила с ней, – сказала Клио. – Она вылетит первым же рейсом.

Клио, казалось, читала мысли Фрэнсис. Еще и по этой причине с ней было трудно общаться.

Фрэнсис не знала, о чем еще ее спросить и что сказать. Она села напротив мачехи на жесткую скамью и стала рассеянно перелистывать оставленный здесь кем-то потрепанный номер журнала «Пипл». Статьи о звездах кино, рок-певцах и знаменитых фотомоделях были уныло однообразны, а их натужно бодрый слог в этих стенах вызывал лишь раздражение. Клио молча смотрела куда-то в пространство и шевелилась только тогда, когда чьи-то голоса звучали в коридоре. Время текло нестерпимо медленно.

– Один победитель у нас уже есть, – провозгласила миссис Флэнеган.

Присутствующие вежливо, но без энтузиазма похлопали и тут же убрали расставленные фишки со своих карточек, готовясь к следующему туру.

– С тобой все в порядке? – спросил Сэм.

– Да. А что? Почему ты спрашиваешь?

– Просто поинтересовался. Мне показалось, что ты отключилась, ушла в себя.

– По-моему, здесь не место для болтовни, а серьезные соревнования, – отшутилась Фрэнсис. – Борьба не на жизнь, а на смерть.

Но Сэма она не убедила. Он догадывался, что у нее какая-то тяжесть на душе.

Ожидание в унылой приемной длилось много часов. Только ближе к полудню доктор Хендли соизволил явиться с информацией. Он снял очки и потер усталые глаза.

– У Ричарда кровоизлияние в левом полушарии мозга. Он еще находится в хирургии.

Долго, очень долго Ричард Пратт боролся за жизнь. Точнее, за его жизнь боролись люди, знающие, с каким богатым человеком имеют дело. Он же не шевелился и ничего не произносил, лишь изредка на секунду открывал глаза и вновь уходил в небытие, доверив себя полностью заботливым эскулапам.

Клио постоянно дежурила у его ложа, иногда наклоняясь и массируя его руки, протирая его лицо смоченным в теплой воде полотенцем, нежно касаясь его щек, шепча ему на ухо слова, которые Фрэнсис не могла разобрать. Клио покидала госпиталь только на короткое время, чтобы принять душ, переодеться, а потом снова занять свой пост.

Фрэнсис, не выдерживая зрелища столь показной самоотверженности, часто уходила на прогулку по близлежащим кварталам, покупала сандвичи с рыбой и маринованными зелеными помидорами, завернутые в промасленную бумагу, и звонила к себе на службу в контору окружного прокурора, чтобы узнать, нет ли для нее срочных поручений. Ей отвечали, что нет, ее щадили, и она была за это благодарна своему начальству.

Затем женщины вновь встречались в больничной палате. Фрэнсис усаживалась на смертельно надоевший ей пластмассовый стул у подоконника и смотрела бесконечный спектакль, разыгрываемый мачехой. Напевая себе под нос что-либо из репертуара Фрэнка Синатры (в основном «Улетим со мной»), та суетилась, перекладывала и взбивала подушки чаще, чем требовалось, массировала Ричарду ступни и щиколотки. Такая забота иногда трогала Фрэнсис, но она же заставляла ее и сестру Блэр, заявившуюся на следующий день, ощущать себя лишними у одра больного в ограниченном пространстве, почти целиком занятом Клио.