На этих словах Александр вздрогнул. А затем шёпотом, продолжая слушать юношу, помолился за упокой и прощение Гастона, который, ввязавшись в плохое дело, чуть не погубил вместе с собой и воспитанника и поблагодарил Бога, что тот надоумил его спасти мальчугана, который себя ничем запятнать не успел и лишь слушался своего воспитателя.

Утром, отлично выспавшись и отдохнув, путники быстро собрали свои пожитки в повозки, облачились и отправились в путь.

Уже после полудня они достигли Парижа, до которого оказывается, было рукой подать.

Сначала, выйдя из леса, они ехали через поля и частые небольшие деревни, а затем показалась и река. Величественная и красивая Сена густо заросла камышом, но дорога скоро вывела их к довольно глубокому рву и деревянной стене, что опоясывала весь город, в том числе со стороны реки. Пред стеной построек не было, видимо, на случай штурмов и осад. Всё же «эпоха викингов» парижан кое-чему научила, в том числе тому, что не сто́ит пренебрегать безопасностью, а каменные крепости на острове — это, конечно, хорошо, но весь город там не спрячешь.

Через некоторое время они подъехали к воротам и встали в очередь, а затем, наконец, оказались в Париже.

-Увидеть Париж и умереть! – продекламировал Александр на латыни, когда их взором предстала небольшая площадь, от которой отходили улицы сразу в трёх направлениях. По периметру она была окружена деревянными строениями, хотя вдалеке и за рекой на острове виднелись «цивильные» постройки из камня и даже аналоги многоэтажек частично из дерева.

-Увидеть Неаполь и умереть!*– улыбнулся ему Элезар.

*лат. « Videre Napoli et m ori» — в те времена это крылатое выражение, вероятно, звучало так.

-Пожалуй, оба варианта того не стоят — кивнул Александр, и они рассмеялись.

-Я слышал король в Париже, вот бы он принял нашего благодетеля у себя, а мы бы с ним…– присоединился к их беседе Аглаек.

-Вот скажи мне, мой пронырливый друг, откуда ты вечно всё знаешь? – задал ему вопрос, находящийся в превосходном расположении духа Александр. Рука почти не болела, и это его как раз и радовало, но он всё же берёг её, держа в самодельной подвязке, а конём управлял левой.

-Я просто очень умён и умею слушать, а не болтать языком попусту– философски и загадочно изрёк Аглаек, и молодые люди, переглянувшись, снова рассмеялись.

Их процессия, втягивающаяся в становящиеся узкими и тёмными улочки, вызывала немало внимания, хотя движение в город и из города было оживлённым. Но такого множества воинов в одном отряде сразу — не наблюдалось. Не обращая внимания на взгляды, они отправились направо, и дорога привела их к воротам через деревянную стену, в этот раз без оборонительного рва, выходящую к Сене и портовым сооружениям на берегу реки. Здесь они повернули налево к двум видневшимся мостам острова Сите. Видимо, Пётр действительно собирался остановиться, если уж и не во дворце короля, то, возможно, в одном из многочисленных аббатств Парижа, располагавшихся, как на центральном острове города, так и на левобережье.

Почти так оно и оказалось, только без удобств епископства Реймса. В итоге их принял Божий приют для путников и больных*, который хоть и располагался на острове Сите рядом с дворцом короля, однако был прямо-таки забит огромным количеством путников.

*Существует до сих пор, смотрите дополнительные материалы.

Их взяли на постой, как и всех паломников совершенно бесплатно, и даже выделили отдельный дом, но для них тот оказался мал. Элезара с Александром разместили на третьем этаже приюта в комнатушках, спать в которых можно было исключительно по очереди или уж совсем вповалку, так как для восьмерых здесь было тесно. Первый этаж выделенного им здания был каменным, а верхние с деревянными балками и покрыт материалом, который Александр для себя определил, как саман – смесь глины и соломы. Если не считать крайней тесноты и, как выяснилось позже, насекомых, то в целом жаловаться было особо не на что. Русичи тут же завалились на отдых. Элезар с Александром, Аглаеком и Утредом отправились снова на правый берег, где помимо порта были ремесленнические кварталы и многочисленные увеселительные заведения.

Как они вскоре убедились, большинство домов в городе было построены по тому же типу, что и выделенный им, лишь с некоторой разницей в архитектурных излишествах. Где-то были сильно выступающие над первым этажом вторые и третьи, предохраняющие посетителей торговых лавок от непогоды и помоев. Где-то каменными были пара этажей, а дома огорожены каменным же забором, образуя небольшие усадьбы, пригодные к защите от нападений. Порой в городе встречались и настоящие дворцы, а строгие аббатства и находящиеся в них церкви, непременно каменные, создавали интересное обрамление.

Хотя всю правобережную часть Парижа можно было обойти довольно скоро, если бы можно было просто идти прямо, однако узкие улочки и обилие людей делали это практически невозможным. Уличные торговцы, попрошайки, обычные жители, церковнослужители, сверкающие на солнце тонзурами — все они, казалось, собрались на какой-то праздник. Но на самом деле это был почти заурядный день этого города, который стараниями королей, превращался в истинную столицу Франции. Населения Парижа вряд ли было больше, чем в Реймсе, но плотность застройки и скученность создавали впечатление чуть ли не мегаполиса. Если Реймс был поделён на кварталы по сословиям, где священнослужители находились отдельно от королевского района, а торговцы были отделены от ремесленников, то в правобережном Париже застройка была хаотичной и можно сказать демократичной. Не во всём Париже было так. На острове Сите, разделявшем, как и река, город надвое, всё было благоустроено и упорядоченно королевской волей. На левобережье в основном были богатые аббатства. Но здесь, на правом берегу реки был настоящий средневековый город, каким его представлял себе Александр. В нём всё было вперемежку и не довлело строгостью. И этот Париж ему нравился. Проходя, словно ледокол мимо горожан, он чувствовал себя Д’Артаньяном, который в окружении друзей шествует по славному городу, хотя до эпохи мушкетёров были ещё века и века. Но атмосфера! Улыбающиеся девушки, возящиеся со своими делами горожане. И взгляды, заинтересованные взгляды.

Выйдя к речному порту, они расположились в уличной забегаловке, где столы стояли прямо под открытым небом. Впрочем, погода была превосходная, некоторую жару можно было компенсировать холодным пивом, а закусить блинчиками с начинкой из грибов. Несмотря на разгар дня и необходимость тяжкого, многочасового труда, почти все столы были заняты. Парижане весело смеялись, разговаривали и с видимым удовольствием наблюдали за теми, кто работал, перекатывая бочки из повозок под навесы, разнося какие-то и занимаясь всякими другими повседневными делами.

-Эх, жаль для сидра рановато. Нормандский сидр, скажу я вам, это лучшее, что есть в этом крае – почёсывая брюхо , отметил Аглаек, откидываясь на лавке, прислонясь к стене и довольно щурясь.

- Холодное пиво тоже в самый раз, — не согласился с ним Элезар.

-По-моему, главное — в какой компании пить – улыбнулся Александр.

-Вот за это и стоит выпить! – поддержали его дружно, кроме скромного Утреда, который тоже улыбался, явно радуясь, что оказался волей судьбы в компании этих крепких, серьёзных и мужественных людей.

После первых кружек беседа неторопливо потекла о городе, превратностях пути, недавно пережитых приключениях и проходящих мимо красотках. Александр, который в XXI веке считал, что в средневековье женщины были замухрышками или каким-то рыбоголовыми уродинами, был сильно удивлён тому, что это не так, когда оказался в этом мире. Впрочем, он не мог припомнить картины с портретами какого периода он видел раньше и из-за чего у него создалось такое впечатление. Возможно, речь шла уже об эпохе Возрождения. А тогда ведь, кажется, уже жгли всех красивых женщин, считая их ведьмами. Или не жгли. Этого он с уверенностью сказать не мог. А вот что даже более строгая по сравнению с Данией и землями славян женская мода франков не может скрыть прехорошенькие личики будущих француженок, он мог. Да и длинные, прямые, скрывающие фигуру и части тела платья, которые носили даже простолюдинки, тем не менее оставляли пространство для фантазии, так как многие девушки умели походкой, жестами и взглядами, в отсутствие даже намёка на косметику и пошлость, показать больше женственности, чем иные супермодели оставленного им мира. Потому, немного захмелев, он с огромным удовольствием поддержал беседу на тему, которая его без сомнения волновала. В какой-то момент он припоминал, что читал о том, будто все европейцы были обезображены оспой. И даже вспомнил название болезни на латыни «variola», но когда заговорил об этом, то такого слова никто из собеседников не опознал, а разговоры о болезнях быстро пресекли, так как это считалось плохой приметой.