В Реймсе они пробыли ещё больше недели. Александр потихоньку примирялся с мыслью о совместном путешествии с Петром и привыкал к совместным боевым тренировкам. Правда, и о молитве он не забывал, чем вызывал всеобщее уважение и, казалось,, вернул близкое расположение Элезара, за которого переживал.

Пётр их к себе на обед более не приглашал, а пропадал на каких-то переговорах в сопровождении двух всегда одинаковых и наиболее доверенных монахов-рыцарей. Или проводил проповеди после служб, собиралось послушать которые становилось лишь больше и больше желающих. Как круги расходятся по воде, так и слухи о проповеднике расходились вокруг Реймса по окрестным селениям.

Лишь в начале июня они выдвинулись в Париж. Сборы прошли как-то буднично, но их уже фактически караван стал похож на купеческий. Несколько повозок, очень много лошадей. Однако и куча вооружённых людей при них. Не все в сопровождении Петра были войнами. Много было и простых крестьян, монахов, нищих. Пётр не гнал никого, но, похоже, какие-то указания на этот счёт получили сопровождавшие его рыцари. По крайней мере, так подумал Александр, когда те на первой же стоянке стали чуть не пинками прогонять простой люд. Возмущённые люди было стали взывать к своему кумиру, но тот молился в роще на удалении и не слышал их. Или делал вид, что не слышал, как опять же подумалось Александру, которому безобразная сцена была неприятна, но он посчитал себя не вправе вмешаться.

Дорога из Реймса до Парижа обычно занимала у путников несколько дней, но для их каравана она растянулась почти на две недели. Они останавливались в любом более или менее крупном поселении. Петра даже принял в своём замке граф Вермандуа.

Мощное укрепление со рвом, высоким валом и деревянными стенами, из которых выделялись бочкообразные каменные башни — замок в Шато-Тьерри, принадлежал графу с именем Гуго и титулом графа Вермандуа, герцога де Валуа. Гуго был младшим братом короля Франции Филиппа. Александру было очень интересно посмотреть на младшего сына предыдущего короля Франции Генриха и русской княжны Анны Ярославны, дочери самого Ярослава Мудрого. Но графа Гуго удалось увидеть лишь издалека, так как сопровождение Петра никто никуда не приглашал. Граф резко выделялся из своего окружения тем, что носил лишь усы, и был чисто выбрит. Усы были огромные, чем-то похожие на таковые у запорожских казаков. Мужчина был высок и явно силён. Однако он благочестиво поклонился Петру, хоть и не стал ни вставать на колени, ни целовать ему руку, как делали многие почитатели монаха. А затем они зашли в замок, и более ничего Александр увидеть не смог, так как их не только не пустили внутрь, но даже и не соизволили покормить. Пришлось всем вставать на постой в домах жителей, так как места в маленьком гостином дворе им не хватило.

В Шато-Тьерри они провели целых три дня, а потом, похоже, Пётр хозяину замка просто наскучил. По крайней мере, Пётр пришёл к своим спутникам и дал распоряжения собираться в явно расстроенных чувствах, что не укрылось от немного позлорадствовавшего этому Александра. Потом он, правда, устыдился своих чувств и помолился за их предводителя. Элезар же, в отличие от Александра, не замечал ничего. Он просто искренне радовался возвращению Петра, которого юноша, сам себе не признаваясь, уже ассоциировал с отцом. Поэтому он с радостью исполнял все его поручения и стремился войти в ближний его круг наряду с двумя другими суровыми войнами, что вновь, после возвращения Петра из замка, заняли место теней за спиной проповедника.

Лишь 20 июня они, наконец, достигли пригородов Парижа, остановившись в местечке Бонди. Городок или скорее селение, было окружено глухими лесами и ничем не примечательно, кроме развалин старой римской усадьбы. Среди развалин этой усадьбы отправился перед сном побродить романтично настроенный Элезар, пока его друзья готовили ужин в разбитом на поляне рядом с Бонди лагере. Стоя у развалин и смотря на звёзды, он всё же услышал, как кто-то идёт за стеной, которая его прикрыла. Юноша уже было хотел окрикнуть нечаянного соседа, подумав, что, наверное, Александр ищет его, чтобы позвать перекусить, но услышал незнакомые голоса двух человек. Видимо, второй ждал подошедшего. По счастью, бродящего по ночам романтика Элезара они не услышали и не замечали.

-Ну что, они там собираются спать? – задал грубым, хриплым голосом на франкском вопрос один из двух незнакомцев.

-Да, уже жрут. Да и в пиве себе не отказывают. Спать будут как убитые. Точнее убитыми и будут – хохотнул своей довольно глупой, но показавшееся самому себе остроумной шутке второй.

-Тише ты! Не хватало, чтобы Габриэль узнал о нашей маленькой подработке. Он чётко сказал, что монаха трогать нельзя. Но мы и не будем. Только избавим от серебра – сам же довольно громко засмеялся «хриплый»— Расскажи лучше, не будет ли опасна охрана?

-Броня и оружие в повозках. Повозки стережёт один юнец, который и на воина-то непохож, больше на монаха.

«Это они об Александре» — догадался Элезар.

-Отлично. Тогда ближе к рассвету тихонько прихлопнем дурня, когда он уснёт. А если сменится и сторож спать не будет, то у Гастона арбалет, а у костра сторожа видно как на ладони. Справимся и так. Затем берём спящих в ножи. Главного их, который в шатре, не трогать! Уводим повозки и лошадей и дать дёру до заимки. Всё выгорит!

-Всё будет отлично, Хриплый, как всегда.

Элезар даже усмехнулся, что прозвище разбойника, а это явно были именно они, совпало с тем, как он называл его в мыслях.

Когда шаги этих двоих стали удаляться, то юноша рванул в сторону лагеря. Однако не успел он сделать и десятка шагов, как скорее почувствовал, чем услышал, что кто-то находится сзади. Начав оборачиваться и уже хватаясь за кинжал, он ещё успел услышать свист рассекаемого чем-то воздуха, но уже не увидел, как кто-то обрушил на его голову дубинку, так как мгновенно потерял сознание.

Александр прошёлся вокруг костра, присел на седло и взглянул на огонь. На сытый желудок тянуло в сон. Хотелось лечь хотя бы даже и на землю, опереть голову об тоже седло…

Встряхнувшись, он попытался отогнать накатывающую на глаза тяжесть. Но лишь широко зевнул. Попробовал прикрыть глаза не засыпая, а просто дать отдохнуть отяжелевшим векам. Голову откинул чуть назад. На секунду стало очень хорошо. «Можно посидеть так немного и станет полегче, сон уйдёт» — подумал Александр.

Через мгновение он проснулся от того, что упал на жёсткую землю спиной, а копьё ударило его по носу.

Чертыхнувшись и тут же попросив у Бога прощения, он поднялся, потирая одной рукой ушибленную спину, а другой нос.

Если бы слух его был получше, то он бы услышал смешки двух разбойников, наблюдавших за ним из куста с недалёкой опушки.

Подняв копьё, Александр снова широко зевнул.

-Да что же такое… — пробормотал он по-русски и начал расхаживать в круге света, посматривая по сторонам и бурча себе ругательства под нос.

Сменить его после полуночи должен был Элезар, но тот куда-то запропастился, и монах злился на друга, вслух проговаривая, что он думает о его молодёжных похождениях. Подозрения и предположения крутились вокруг темы разврата и алкоголя. И Александр не знал, на что раздражается больше, на то, что его не сменили или что друг не предложил ему выпить вместе.

Несмотря на проявившуюся в последнее время, удивительную в том числе и для него самого, рассудительность, Александр оставался ещё очень молодым человеком. Воспитание в религиозной семье и даже скорее в религиозной среде не сделали его ни ханжой, ни занудой. Ему одинаково привычны были и молитва, и шутка. От сверстников собственного времени его отличала разве что меньшая инфантильность. Но и ему она была присуща, как бич поколения. Отсутствие действительно серьёзных потрясений и чего там греха таить, достаточно благополучная финансово жизнь отчасти лишают необходимости брать ответственность за свои поступки. А нужда – это двигатель прогресса. Если не нужно принимать решения, то и привычки их принимать не выработается.