Рюмкин с ним раньше выступал на манеже. Жили они подолгу в разных городах, в общежитиях при цирках, где никого не только учёным псом не удивишь, а и спящим в одной постели с дрессировщиком тигрёнком или, и того пуще, разгуливающим по комнате на ногах-палках страусом. Потому что звери тут — те же артисты. Никто в цирковом общежитии не обижается, если среди ночи картаво вскрикнет попугай или послышится рёв чем-то недовольного мишки.

Дома Тимоша был тихим, почти никогда не лаявшим псом. На арене — умелым партнёром клоуна. Он мог хоть полчаса ходить на задних лапах. Стоило Рюмкину зазеваться, Тимоша стаскивал с него шляпу-котелок и, подкинув её вверх, умудрялся подставить под неё голову. Потом отнимал у клоуна тросточку и, повесив её на переднюю лапу, барином, с длинными ушами разгуливал перед публикой. Он умел среди разбросанных по манежу картинок с буквами находить нужные и выкладывать слово «спасибо!». Мог считать до десяти не хуже начинающего первоклассника. Тимоша ещё громко скулил на весь цирк «Очи чёрные», когда Иван Аполлонович наигрывал эту песню на скрипке.

Но прошли годы. Появились молодые дрессировщики с десятками ловких и сообразительных собачек. Рюмкин ушёл из цирка. Но и они с Тимошей не пропали — стали выступать с акробатами, жонглёрами и фокусниками на сцене в различных клубах. Так и называлась их разъездная группа: «Цирк на сцене».

Всё было бы хорошо. Хозяин пса любил путешествовать и не отказывался куда бы то ни было ездить. Тем более туда, где ни зимой ни летом настоящего цирка не бывало, а посмотреть гимнастов, смешных клоунов и дрессированных зверюшек хотелось и детям и взрослым. Рюмкин был лёгок на подъём. Он ведь с шести лет выбегал на манеж вместе с братьями-акробатами. Был с детства приучен кочевать по дорогам и спать под брезентовым потолком на ящиках с цирковым багажом. Ну, а в нынешних-то условиях — в тёплых домах, с горячей водой! — что тут не ездить?!

Да, всё бы хорошо, если б только не одно огорчительное обстоятельство.

Дело в том, что ещё недавно, когда с гостиницами было туго, Рюмкин с Тимошей, не требуя для себя особых удобств, пребывали в поездках на частных квартирах. Конечно, и другие артисты тогда жили кто где и собирать их, если это вдруг срочно, требовалось время. Ну а теперь чуть ли не в каждом и небольшом городе гостиница, иногда и преотличная. На гастролях все живут кучно. Понадобится собраться вместе, пять минут — и готово! Да и худо ли, номера с ваннами, с душами... Словом, всем хорошо и удобно.

Да, всем, кроме Рюмкина.

Худо было Ивану Аполлонычу с его верным псом. Чем лучше гостиница, тем труднее приходилось этим уже немолодым — одному по-людски, другому по-собачьи — участникам представлений.

Существует у нас такой неколебимый закон: проживать с собаками, кошками или другими какими-нибудь зверями в гостиницах не разрешается ни под каким видом. Тут, как ни проси дирекцию, сколько ни уверяй, что у тебя самый приличный и образованный пёс на свете, — ничего не поможет. Запрещено, да и только!

Бывал я за границей. Там другое дело. Там плати деньги и живи хоть с гадюкой. Конечно, при условии, что она никому не наделает вреда. Но уж сдерут с тебя за змею в номере — будь здоров!

Но вот с собаками... Не знаю, возможно, они там воспитаны по-другому, но против них, я замечал, никто ничего не имеет. Даже в самых шикарных отелях. Да и как же иначе? Состоятельные американки или англичанки непременно путешествуют со своими собачонками, а бывает, и с разными мартышками. На этот случай в богатых отелях имеются и специальные собачьи постели и посуда. Но то за границей.

Знал я одного знаменитого писателя из Франции. Он куда ни ездил, с ним всегда два чёрных пуделя. Приплыл этот писатель и к нам в Ленинград. Поехал в гостиницу. Вручили ему ключ от номера, а тут как раз директор. К своему ужасу, видит: идёт турист по коридору, попыхивает трубкой в зубах. Впереди несут чемоданы, а за гостем, бесшумно ступая по ковровой дорожке, бегут две до невозможности мохнатые большие собаки. Бедный директор не знал, что и делать. С одной стороны, иностранец, да ещё знаменитый. Нужно наше гостеприимство показать. С другой — два таких пса, что никакими правилами не предусмотрено. Как тут поступить? Не строить же во дворе собачью будку. Да и не известно ещё, согласится ли француз расстаться с пуделями. И решил директор сделать вид, что никаких собак он в гостинице не примечал. И служащим отдал распоряжение: нет их. Никто не видел. Так с пуделями, которых будто и не было, прожил иностранный гость несколько дней и дальше с ними уехал — в Москву.

Но то француз-знаменитость со сверхпородистыми собаками, а тут наш Иван Рюмкин с Тимошей. Нечего и надеяться, что на него дирекция или служащие закроют глаза. А уж как не хотелось Ивану Аполлонычу жить отдельно от товарищей-артистов. Все они будут вместе, в гостинице, а Рюмкин со своим любимым псом пропадай где-нибудь в чужой квартире, да ещё в той, куда пустят. Потому что теперь у каждого ковры и фасонная мебель. Иные хозяева про собаку и слышать не хотят.

Но на то он и был находчивый клоун, чтобы сыскать выход. Рюмкин построил из фанеры вместительный ящик, с виду чемодан-кофр, в каких известные артисты перевозят сценический гардероб. Сверху, как полагается, ручка. Стенки покрасил в коричневый цвет, под кожу, а по бокам разрисовал цветными кругами. Весёлый получился чемодан. Сразу видно: цирк приехал. Среди ярко накрашенных кругов темнели и совсем небольшие кружки чёрного цвета. На самом деле они были дырками. Чёрными получались, потому что в ящике тьма. Через эти прорезанные кружочки и проходил воздух, чтобы упрятанный в чемодан Тимоша не задохнулся. Так по секрету и перевозил с места на место Иван Аполлоныч своего четвероногого партнёра.

Подойдёт к гостинице машина с артистическим багажом. Музыканты понесут барабаны, разные инструменты в футлярах, звуковые колонки. И Рюмкин тащит раскрашенный ящик, спешит с озабоченным лицом. Дескать, там у него такое, что другому и доверить нельзя. Люди смотрят: серьёзный человек. Никому и в голову не придёт, что у него там в чемодане.

В номере клоун — дверь на ключ и выпустит пса, чтобы поразмялся. Умный Тимоша, пока Рюмкин чемодан не открывает, сидит в нём: ни скульнёт, ни гавкнет. Понимает, чего это может им с хозяином стоить. Горничная придёт номер убирать — пёс вынюхает чужого, совсем затаится. Женщина наведёт порядок и с секретного чемодана смахнёт пыль, ничего не заметит неладного. Потому что Тимоша в эту минуту будто и дышать перестанет.

Правда, коридорные в гостиницах да и швейцары внизу удивлялись: зачем беспокойный жилец по нескольку раз в день свой размалёванный ящик таскает туда-сюда. Бывало, кто-нибудь любопытный и спросит:

— Скажите, пожалуйста, товарищ артист, что это у вас в вашем интересном сундуке такое?

Иван Аполлоныч вскинет на спрашивающего пытливый взгляд. Уж не догадываются ли о его тайне? Потом пригладит ладонью седую чёлочку — без грима он на клоуна вовсе не походил — и ответит:

— Там у меня сложная аппаратура для выступления. Я с ней, что ни день, должен репетировать.

Ему говорят:

— Так вам бы и оставлять её на сцене. Вон же музыканты, как свезут свои барабаны, назад не притаскивают.

На неприметном лице Рюмкина дрогнет вежливая улыбка.

— Что вы, — скажет. — Это же не барабан. Там у меня дорогостоящая, хрупкая вещь. Без моего личного присмотра никак оставлять нельзя.

Ну, кто спрашивал, решит, что Рюмкин, видно, какой-нибудь замечательный иллюзионист, а в сундуке и есть те самые тайны, про устройство которых никто, кроме самого артиста, ничего знать не должен. Иной его и пожалеет про себя. «Вот ведь, — подумает человек, — фокусник, а и ему на жизнь зарабатывать непросто».

Иван Аполлоныч меж тем уйдёт от опасных вопросов, поднимется к себе, освободит Тимошу. Потом закроет дверь на ключ и заспешит в буфет. Оттуда принесёт бутылку молока, булочку, бутерброды с колбасой. Опять дверь на замок, теперь уж с внутренней стороны, и покормит своего любимца.