— Ну, ладно, что тебе?

Он опять вытянулся и опять пальцы к пилотке.

— Позвольте мне, чтобы погоны, как у солдата, и звезду, вот сюда.

Показал на пилотку надо лбом и снова руки по швам.

— Погоны? — говорю. — А что же старшина, ведь он тебя в солдатское одевал.

— Товарищ старшина говорит, что это только капитан может тебе позволить погоны носить, а товарищ ефрейтор Ушаков — он смеётся, сказал: «Без погон какой ты солдат, Ион».

— Ох, — говорю, — хитёр твой старшина.

Я отлично понял, зачем он подослал ко мне Иона. Грищенко, конечно, очень хотелось надеть на парня погоны, о чём тот только и мечтал. Однако сам старшина превращать румынского юного добровольца в советского бойца не решился. Вот и сообразил: пусть я разрешу.

— Ну, хорошо, — сказал я. — Хватит тебе тянуться. Лучше скажи: в школе ты учился?

— Учился много, гос... товарищ капитан.

— Сколько же лет?

— Все бы четыре класса кончил, если бы не стал батраком. С этой весны я батрак.

Решил его не огорчать и не говорить, что «все четыре класса» — совсем не много. Но ведь это было в румынской деревне. Тут и четыре года проучиться бедняку не просто. Но Ион и сам в том разбирался.

— Дальше бы я не учился. Дальше учить у мамы денег нет.

— Понятно, — кивнул я. — Ну, а если бы ты выучился, кем бы ты потом хотел стать?

— Я бы шофёром хотел. На машине стал бы ездить. — Помолчал и добавил: — Если бы потом мама денег на учение меня шофёром собрала.

— А дорого это стоит?

Он вздохнул:

— Дорого. У мамы столько денег нет. Может быть, бог поможет, она когда-нибудь наберёт денег, или я сам заработаю. Заплачу за то, меня и научат.

Не стал я его больше задерживать. Велел сказать старшине, что разрешаю, пусть выдаст ему погоны и красноармейскую звёздочку. Ион от счастья, наверное, не почувствовал ног. Поблагодарив меня на прощанье, опять не удержался от «господина» и, забыв о военных порядках, совсем по-мальчишески выскочил на улицу.

Говоря всерьёз, разрешение моё было легкомысленным. Делать из румынского мальчика нашего солдата, хотя бы пока только внешне, у меня не имелось никаких прав. Но ведь шло наступление наших войск. Кто тут в чём станет разбираться. Да и мог ли я отказать парню в таком его необоримом желании?

Надо было потом видеть, как стремился он во всём походить на настоящего солдата. Завидев меня и других наших командиров, старался приветствовать по-строевому, как научил его старшина. Проходил мимо, повернув голову в сторону встречного офицера, прижав к бедру левую руку, а правую приложив к пилотке, теперь уже по-нашему, со всеми сомкнутыми пальцами.

Был он усердным. Приказы, как и полагается, выполнял немедленно и бегом. Словом, появился среди бывалых сапёров, что прошагали сюда от Волги, молоденький солдатик, со рвением относящийся к боевой службе.

Хваткий Грищенко сделал Иона кем-то наподобие своего адъютанта, благо мальчишке такое положение очень понравилось. Но вообще-то, мне казалось, старшина испытывал к Иону Петреску, которого он сразу же переименовал в Ваню, не начальнические, а скорее отцовские чувства, или, сказать вернее, относился к нему как к младшему братишке, потому что в отцы Иону по годам наш Грищенко ещё не подходил. Зато во всех наших взводах большинство солдат были людьми уже в возрасте, мобилизованными на войну колхозниками или мастеровыми. Дома многие из них оставили семьи с детьми, и потому Ион, парнишка смышлёный и отзывчивый, им нравился. Кто-то подарил ему сбережённый ещё с мирных дней значок с ленинским профилем. Ион наколол его на гимнастёрку и с гордостью носил, хотя о Ленине услышал впервые, только попав к нам.

Но о своей стране, пусть он не прошёл и четырёх классов школы, знал Ион не так уж мало. Достав карту Румынии, каждому, кто был готов его слушать, показывал, где на ней Молдова, Мунтения и Трансильвания. Как через страну протекает Дунай, где горная сторона, где леса и откуда добывают нефть. И хоть жилось маленькому батраку у себя на родине несладко, был он юным патриотом своего народа и гордился им.

— А вот это, — пояснял он, показывая на восточный край румынской земли, — наше Чёрное море.

— Нет, — возражал ему повар — ефрейтор Ушаков, с которым они вели частые беседы, — Чёрное море наше, Ваня.

Но Ион стоял на том, как его, видно, учили, и упрямился:

— Нет, что вы? Это наше море, румынское.

Поделить Чёрное море они не соглашались, хотя, разумеется, наш Ушаков, до войны шеф-повар ресторана в никому не известном городе Почепе — человек немолодой, неглупый, с хитринкой в глазах, — спорил с мальчишкой из весёлого озорства, добродушно подсмеиваясь над тем, как тот горячился, не уступая кашевару Чёрного моря.

Ещё, оказалось, был Ион мастаком в познании истории своей страны. С удовольствием рассказывал, откуда произошли румыны и про старинных господарей, как раньше назывались тут короли. Про Штефана Третьего и Михая Храброго. Кто из них объединил румынские земли, кто сражался с турками. И ещё про одного господаря — Александра Кузу, который завоевал для румын Молдову и Валахию. По рассказам Иона выходило, что румынский народ только и делал, что издавна с кем-то сражался, пока окончательно не обрёл своих собственных королей. Правда, почему-то — этого Ион объяснить не мог — румынские короли происходили не из румын, а не то из немцев, не то из англичан, которые каким-то образом превратились в румын. Тут с ним спорщиков не находилось.

Как переводчик в те дни Ион был незаменим. Понадобится кому-то сделать покупку, брали его с собой. Наши торговаться не привыкли и готовы были заплатить в магазине, сколько с них спрашивали. Но Ион этого делать никому не давал. Он начинал торговлю и вёл её с хозяином любой лавки так умеючи, что тот всегда ему уступал. Какая-нибудь опасная бритва, самопишущее перо или двустороннее зеркальце шли чуть ли не в половину от запрошенной цены. Это его умение выгодно покупать приводило в неописуемый восторг нашего старшину, который и сам не любил ничем разбрасываться понапрасну. Он любовался покупательской хваткой Иона и, поглядывая на него, как бы говорил: «Видали, какого я отыскал парня: клад! Что бы мы без него делали?»

Да уж, что-что, а местные порядки недавний батрачонок знал. Когда нужно было провести какие-либо переговоры, и я, и Грищенко непременно брали с собой Иона.

По делам размещения части и прочим вопросам, связанным с нашей жизнью в селе, ходили мы с ним в примарию — по-нашему сельский Совет. Там сидел примарь — опять-таки, если по-нашему, председатель сельсовета.

Все и всё будто бы зависело от него. Но Ион по этому поводу имел своё мнение. Он говорил, что невзрачный, бедно одетый старик на самом деле ничего не значит. На деле всем тут распоряжался секретарь примарии — быстрый молодой человек городского вида, с усиками птичкой, который сидел против старика и всегда с деловым видом что-то печатал на пишущей машинке. Он, а не худой седовласый примарь решал все сельские дела. Он да ещё местный жандарм, который теперь с утра до вечера был занят тем, что выискивал разбежавшихся по домам румын-фронтовиков, чтобы возвратить их назад, в армию. Дело в том, что те пришли к заключению: поскольку русские гонят немцев на запад, им, румынским солдатам, на войне больше делать нечего и можно вернуться к своим семьям.

В те самые дни понадобились овощи для нашего солдатского котла. Имелся приказ во время наступления снабжаться овощами на месте. Глупо было бы возить издалека картошку или, скажем, лук и брюкву, которых, как и яблок и слив, да и всего остального, в то лето урожай был в Румынии богатейший. Конечно, на всё взятое выдавался документ, чтобы потом армейское интендантство уплатило сполна, как полагалось.

Старшина отправился в примарию, взяв с собой в переводчики неизменного Иона. При его помощи он объяснил там, зачем пришёл, и спросил, куда нужно будет подогнать машину, чтобы взять овощи.

Как-то очень неуверенно сидящий на своём месте примарь ничего не ответил, а стал смотреть на секретаря, что скажет по этому поводу тот.