Молодой человек с усиками оторвался от машинки и принялся что-то очень скоропалительно объяснять старику. Выслушав его, примарь послушно закивал головой и через Иона — он был спасением в такие моменты — ответил, что ездить на машине никуда не надо и что всё, что требуется, нам доставят сегодня же.
Раз так, старшина согласился, и они с Ионом двинулись назад в наше расположение. Правда, Ион уходил из примарии нехотя и шёл за Грищенко сумрачно задумчивым.
— Ты это чего, Ваня? — спросил его тот по дороге.
Ион вздохнул:
— Нехорошо придумал этот секретарь. Я не всё понял, что он там говорил примарю, но слышал: нехорошее. Вот увидите, товарищ старшина.
— Чего такого тут плохого-то может быть?
— Не могу сказать, — на ходу пожал плечами мальчик, — но что-то будет.
Юный переводчик оказался прав.
В том селе, где мы стояли, существовали свои, диковинные для нас порядки. Ни радио в крестьянских домах, ни уличного громкоговорителя там не было. Газеты привозили только в примарию, да и то не каждый день.
Про всякие новости деревенские жители узнавали иным способом.
Примерно этак к полудню или попозже в центре села, где высилась небольшая деревянная церквушка, появлялся низкорослый, седенький, очень худой человек в старой, с широченным верхом фуражке, сдвинутой на затылок. Когда-то, наверно, ярко-красная, она теперь имела цвет недоспелой немытой морковки.
На старичке был надет ношеный-переношеный форменный пиджак с медными пуговицами — наверное, с чужого плеча. Брюки уж совсем не форменные, неглаженые и до смешного короткие. Сапог у него не было и вовсе. Зато на фуражке красовалась большая, некогда золотая кокарда. Начинаясь с этой важной кокарды, внизу забавный старичок кончался босыми ногами, на которых не спеша вышагивал к центру села.
На боку у человека висел похожий на пионерский барабан. В руках были длинные барабанные палочки. Весь он казался мальчишкой, как в сказке, внезапно превратившимся в маленького старика.
Остановившись посреди пустынной площади, барабанщик упирал свой инструмент в худой живот и трижды, с перерывами, выбивал длинную дробь.
На призывный сигнал к церквушке торопливо сходились все, кто мог. Сбегались любопытные мальчишки и девчонки.
Приходили женщины с младенцами на руках. Приплетались старики и старухи.
Дождавшись минуты, когда сельчан перед ним наберётся достаточно, старичок в затрёпанном форменном пиджаке вынимал из кармана бумагу и, развернув её и надев очки, ещё раз ударял по барабану. Затем, неожиданно очень громко, он выкрикивал:
— Атентие!.. Атентие!
Что значило: «Внимание! Внимание!»
После этого следовали прочитанные по бумаге объявления. Каждое из них отбивалось точкой на барабане. Потом шли следующие объявления.
Наши солдаты называли старичка с барабаном «Последними известиями» или «Румынским радио». Но ведь это и в самом деле почти что так и было. От него в деревне узнавали все новости.
Из выкриков барабанщика здешним жителям стало известно, что Красная Армия сломила сопротивление гитлеровцев под Яссами и что Румыния будет теперь воевать с немцами. От него крестьяне услышали, что диктатора Антонеску больше не существует, и всё прочее, что происходило в стране.
Ион, как только увидел старичка в красной фуражке, сразу же потащил старшину на улицу, к церкви, куда сходился народ.
И не зря потащил.
Сельский глашатай дождался побольше народа, ударил в свой барабан и объявил:
— Внимание, внимание! Для компании Красной Армии, которая стоит в селе, нужны продукты: картофель, морковь, свёкла, лук и другие овощи, — а потому следует: немедленно, от каждого крестьянского двора доставить: картошки столько-то, свёклы столько-то и всякого другого перечисленного. Ещё принести по зарезанной курице или по два десятка яиц.
Сообщив эту последнюю новость, старичок в коротких штанах пробил на барабане отбой и зашагал по уличной пыли на своих босых ногах назад к примарии. Крестьяне покачали головами и пошли по домам выполнять приказ. Старшина с Ионом поспешили ко мне. Ион был в волнении. Он догадывался о каверзе секретаря, но теперь убедился, что так оно и есть. Понять не мог, почему это продукты требуют с каждого бедного двора, когда рядом большое боярское хозяйство. Там у помещика картофельные поля, и бахчи, и куринная ферма. В десять раз всего больше, чем у всех крестьян, если их добро собрать в одно, потому что они на его ещё и батрачат.
Старшина тоже недоумевал.
— Какие курицы, какие десятки яиц?! Я про то примарю ничего не говорил, товарищ капитан.
— Это не примарь. Примарь тут ничего не может, — горячился Ион. — Это всё секретарь. Примарь этого не придумает, а секретарь — да. Он боярина боится. Не даёт у того ничего взять. Про куриц он нарочно, чтобы вы рады были, когда принесут: примария добрая, а чтобы бедняки решили: вот какая плохая компания Красной Армии... Если она тут долго стоять будет, у нас и одной курицы не останется. Детям нечего будет есть.
Дело действительно принимало странный оборот. Я велел пригнать полуторку и вместе со старшиной и Ионом поехал на ней в примарию. И глава села и секретарь находились на месте.
Когда мы, все трое, вошли в показавшееся тёмным после солнечной улицы помещение, примарь, увидев меня, даже привстал, а секретарь сделал вид, что чрезвычайно занят, и, кивнув нам, принялся рыться в каких-то бумажках на своём столе.
При помощи Иона я спросил у старика, почему дано распоряжение собирать продукты с крестьян, а не со склада боярина. Ведь есть на то распоряжение румынских властей. Всё взятое оплачивается. Примарь не знал, что сказать. Забормотал непонятное и, не найдя объяснения, обратился за помощью к секретарю. Тогда тот, поднявшись и полувиновато улыбаясь, принялся оправдываться тем, что у него такого распоряжения нет.
Но я уличил его во лжи, напомнив, что это было напечатано в румынских газетах, и сказал, что нужно немедленно прекратить обирание бедняков сельчан, иначе я поеду к их городскому начальству и ему за самоуправство не поздоровится.
Молодой человек с усиками заметно струхнул. Быстрые его глаза забегали с меня на всех, кто тут был. Расстёгивая и снова застёгивая пуговицу своего плечистого пиджачка, он мелко закивал головой и передал через Иона, что он-де тут ни при чём, так распорядился примарь, но теперь он — секретарь — поедет с нами к управляющему боярским поместьем, пусть я там скажу то же самое, и продукты будут отпущены.
Мы потребовали, чтобы приказ, отданный жителям, был немедленно отменён. Тому, как мне показалось, обрадовался и старый примарь. Хриплым голосом он стал звать какого-то Корненлиу. Тут же из другой комнаты появился известный всем босоногий барабанщик. Примарь сказал ему, что делать, и «Последние известия», поспешно сходив за своей фуражкой и барабаном и отдав честь, побежал выполнять веленное стариком.
Минут через двадцать мы, теперь уже вчетвером, с секретарём, были на товарном складе поместья. Там увидели огромное количество приготовленных для отправки в город овощей. У склада стоял грузовичок, в кузов которого два темнолицых небритых дядьки устанавливали тяжеленные корзины с крупными, как блюдца, помидорами. Узнав, что на склад прибыли военные, сюда прибежал сам управляющий. Он был толст и распарен на солнце, хотя и носил панаму из лёгкой соломки. С синеватых его усов сбегали капельки пота. Когда секретарь сказал ему, зачем мы приехали, управляющий, казалось, не выразил удивления, а даже, наоборот, угодливо закивал головой и, несмотря на грузность своей фигуры, легко забегал, отдавая распоряжения грузчикам. Вскоре и в наш кузов были поставлены две корзины с помидорами. Потом старшина с одним из складских поехал на машине к другому сараю за картофелем. А управляющий стал выспрашивать меня, не нужна ли нам еще бочка вина.
