Это случилось восемь веков назад. С тех пор в империи на троне прочно обосновались драконы. Лишь изредка их кровь разбавлялась – то оборотническими генами, то орочьими. Но в основном правили именно те, кто мог взлететь под облака.

Карта в конце книги, выцветшая от времени, все же позволяла разглядеть контуры: Арганарасар напоминал спрута, раскинувшего щупальца. Столица Вальтара, окруженная тройными стенами, сидела в центре, как жирный паук в паутине дорог. От нее территории расходились лучами – к Дымным горам на востоке, где копошились в шахтах каторжники, добывая железо; к Трясинам Вейна на юге, где в туманах скрывались драконьи кланы; к Чернолесью на западе, где прятались последние дварфы-изгои. Наши земли помечались на самом севере – стилизованным клинком, вонзенным в пустоши. Крошечная сноска поясняла: «Холодные степи, бедные ресурсами. Население: люди, орки-переселенцы, беглые оборотни без стаи».

Империя росла, как ядовитый сорняк. Каждая победа добавляла новый лоскут к ее пестрому ковру. Оборотни-правители заключали браки с дочерьми покоренных вождей: то с драконьими наследницами, чья кожа переливалась чешуей, то с эльфийскими принцессами, чьи уши заострялись кверху. Их дети рождались сильными, но чудовищными – ходили слухи, что младший сын императора Тарна II имел чешую вместо кожи на спине и выдыхал клубы едкого дыма.

Наши края присоединили всего полвека назад при нынешнем императоре Галдраке. Книга восхваляла его: «Мудрый правитель, обративший дикие земли в процветающую провинцию Арнак». Но я-то видела эти «дикие земли» – скудные поля, где с трудом росла орчишка, чахлые леса, кишащие нежитью, и полупустые деревни, где каждый третий дом стоял с заколоченными окнами. Барон Арнакский, дальний родственник императора, был здесь единственной властью. Империя исправно собирала налоги, но не присылала ни солдат для защиты, ни лекарей во время мора. Живи как знаешь.

Я перевернула страницу. Пожелтевшая гравюра изображала коронацию Ольтараса: оборотни в звериных шкурах кланялись орку в грубых доспехах. На полях чья-то старая пометка выведена дрожащей рукой: «Ложь. Орки предали нас первыми». История здесь, похоже, писалась не чернилами, а кровью и предательством. Но кому верить – официальной хронике или этим исцарапанным каракулям – я не знала. Одно было ясно: в этом мире правда всегда имела три стороны – их, нашу и кровавую.

Целых двое суток нас с Анарой никто не тревожил. Мы занимались домом и огородом, проверяли подрастающий урожай в саду, ели свежий хлеб и подкопченное мясо, сознательно избегая разговоров о том, что принесет нам ближайшее будущее.

Те два дня текли медленно, как густая смола на солнцепеке. Каждое утро начиналось одинаково – мы с Анарой обходили грядки, проверяя, как орчишка потихоньку выпрямляется после дождя, а нарта пускает новые, сочные листья. Поливали из старого ведра с отбитым краем, воду таскали из колодца – ржавая железная цепь скрипела так, что звук разносился по всему двору. Потом Анара, засучив рукава холщовой рубахи, копала землю у покосившегося забора, пытаясь посадить последние луковицы с проросшими корешками, а я, стоя на коленях, выдергивала упрямые сорняки, которые лезли даже сквозь щели между камнями. Мои руки покрылись сетью мелких царапин от репейника, но хоть работа отвлекала от навязчивых мыслей, так и норовивших испортить настроение.

В доме царила уборка. Я выметала клочья паутины из темных углов, где они висели, как седые бороды, а Анара, перепачканная сажей, чистила печь березовой золой. Посуду мыли в жестяном тазу, мутную воду потом выливали под корни яблони – "чтоб не пропадало", как говорила Анара. На обед мы обе ели вчерашний хлеб, размоченный в наваристом петушином бульоне. Мясо приходилось долго жевать – жесткое, волокнистое, но зато давало ощущение сытости. Не одними же тушеными кореньями питаться.

Вечерами я читала на покосившемся крыльце, пока Анара, сидя на ступеньках, чинила старую ивовую корзину, периодически перебраниваясь с ней на своем гортанном орочьем наречии – то ли ругалась, то ли заговаривала.

Все было тихо и мирно, что вызывало у меня странное чувство – смесь облегчения и тревожного ожидания. Как будто эта идиллия была лишь передышкой перед новой бурей.

А на третий день ко мне пожаловали гости. Внезапно. Так сказать, без объявления войны. Я никого не ждала и не приглашала. Мне хватало общества книг и Анары. Да и кого можно приглашать в эту развалюху с древней мебелью и практически полным отсутствием посуды? Я же со стыда сгорю, просто сидя за столом с кем-то более богатым и нарядным.

Но судьба, как я уже поняла, не интересовалась моими планами и желаниями. И потому в один из дней, после обеда, к подъезду моей усадьбы подъехала карета. Большая, новая, с неизвестным гербом на дверце.

Она была черной, как смоль, с окнами из матового стекла. На дверцах – герб: серебряный дракон на синем фоне, держащий в пасти кольцо. Колеса с медными шинами блестели на солнце, лошади – вороные, в упряжи с бронзовыми бляхами. На козлах сидел кучер в ливрее, а рядом – слуга с тростью.

Карета остановилась так близко к воротам, что колеса вмяли грязь в рыхлую землю. На дверцах, под гербом с драконом, блестели бронзовые заклепки в форме когтей. Лошади, вороные с белыми «носками», тяжело дышали – на шеях у них выступила пена. Кучер, краснощекий детина в ливрее с золотым шитьем, бросил в сторону усадьбы презрительный взгляд. Его спутник, слуга с тростью из черного дерева, поправил перчатку и постучал рукоятью в дверцу.

Барон Алексис вылез первым, неуклюже выпрямляясь в дверном проеме. Его зеленоватая кожа блестела на солнце, клыки торчали из-под губы, как у старого кабана. На нем был камзол из грубого бархата, перетянутый ремнем с медной пряжкой – явно парадный, но уже потертый на локтях. За ним последовал незнакомец: стройный, в плаще из сизого шелка, отороченном горностаем. Его лицо, бледное и гладкое, словно вырезанное из слоновой кости, не выражало ничего, кроме легкой скуки. На пальце – перстень с аметистом, который ловил солнечные лучи, бросая лиловые блики на ступени.

Я прижалась к оконной раме, стараясь не шевелиться. Барон что-то говорил, размахивая руками в сторону огорода, но слова терялись за стеклом. Незнакомец кивал, поправляя кружевной манжет. Его взгляд скользнул по облупившимся ставням, пустым цветочным горшкам у крыльца, задержался на трещине в стене – будто оценивал стоимость развалины.

«Зачем он здесь? – ёкнуло у меня в груди. – Если это сваты, то где подарки? Если сборщик налогов – где охрана?»

Раздумывала я несколько секунд, не больше. Все равно ведь вломятся в дом, раз приехали. Тот незнакомец выглядел решительным. Вряд ли они появились здесь, чтобы постоять перед закрытой дверью, развернуться и уехать.

Так что я, в своем домашнем и не особо чистом платье, сама вышла им навстречу. Открыла входную дверь, встала на пороге, вопросительно глядя на нежеланных гостей.

И? Что интересного мне сейчас расскажут? Ради чего вы проделали долгий путь, господа аристократы?

Барон вышел вперед, как старый знакомый, слегка поклонился мне.

– Ваше сиятельство, позвольте представить вам графа Арчибальда шорт Нортанского.

И уже гостю:

– Ваша светлость, перед вами герцогиня Виктория горт Артова.

Угу. Нищая герцогиня, у которой только и есть, что титул. Впрочем, сейчас меня беспокоило вовсе не мое благосостояние.

Шорт – приставка перед фамилией у драконов, причем чистокровных. Считай, высшая раса, надменные умники, которым ни до кого нет дела. И что такой высокородный тип забыл в моем доме?

После приветствий мы втроем зашли в дом, уселись гостиной. Она, несмотря на вчерашнюю уборку, все равно дышала бедностью. Солнечный свет из окна падал на потертый ковер, выцветший до неопределенного серо-коричневого оттенка. Диван с просевшими пружинами был накрыт выцветшей скатертью, чтобы скрыть дыры на обивке. На столе стоял глиняный кувшин с полевыми цветами – единственная попытка украсить комнату. Запах сырости смешивался с ароматом сушеных трав, которые Анара развесила у камина для защиты от моли.