Да и вообще, может, я все же решусь и выйду за одного из сыновей барона. Вот тогда точно не придется считать каждую медную монетку и дрожать при мысли о зимнем холоде.

Поели мы вчерашние тушеные овощи, уже подсохшие по краям, запили их тепловатой водой из бочки и разошлись по спальням. Еды оставалось совсем ничего – на одних кореньях и крупе долго не протянешь.

И Анара во время ужина сообщила, ковыряя ложкой в миске:

– Завтра с утра к мельнику пойду. Муки взять надо – пару мешков. Подмастерье за медяшку довезет.

Я только кивнула, зная, что спорить бесполезно. Мельница здесь была одна на всю округу – старинная, с покосившимися крыльями, в семи километрах от нашего дома. Мельник, корявый старик с седыми, как лунь, волосами и вечно недовольным выражением лица, работал там, кажется, со времен основания деревни. Говорили, он помнил не только всех покупателей, но и сколько муки каждый брал десять лет назад.

С этими мыслями я и легла спать. Спала без снов, как убитая, проснулась утром от непривычной тишины – Анары дома не было. Она ушла затемно, чтобы к полудню вернуться с мукой.

Без нее дом сразу осиротел. Кухня, обычно наполненная звоном котлов и ее ворчанием, теперь казалась огромной и пустой. Я бродила между стола и печи, как потерянная, не зная, за что взяться. Руки дрожали, когда попыталась поднять ведро с водой – оно выскользнуло из пальцев и грохнулось на пол, обдав ноги ледяными брызгами.

– Черт! – вырвалось у меня, пока я вытирала лужу тряпкой. – Как же она все успевает?

Желудок сводило от голода, но я боялась даже прикоснуться к скудным запасам. В кладовке нашла только проросшую луковицу с длинными белыми корешками и горсть сушеных ягод, похожих на мышиный помет.

– Это все? – прошептала я, перекатывая на ладони сморщенные ягоды. Без нее я даже нормально поесть не могла.

Стало стыдно – на Земле я гордилась своей самостоятельностью, а здесь превратилась в беспомощного ребенка.

Попыталась разжечь печь, но сырые ветки только дымили, не разгораясь. Едкий чад заполнил кухню, слезы текли по щекам.

– Почему ничего не получается? – кашляла я, махая передником. – Почему я такая беспомощная?

Отчаяние подкатывало комом к горлу, но я глотала его, кусая губы. Нельзя распускаться. Нельзя.

Съев горькую луковицу, я села у окна и уставилась на дорогу. Каждый шорох заставлял вздрагивать: "Это она?" Но за поворотом показывались лишь вороны, клевавшие что-то в грязи. Солнце пекло немилосердно, а внутри меня все холодело.

– А если она не вернется? – пронеслось в голове. – Если я останусь здесь совсем одна?

Мне дико захотелось закричать, разбить что-нибудь, но я лишь впилась ногтями в ладони, оставляя красные полумесяцы на коже.

И когда через открытое окно наконец донесся скрип тележных колес, я почувствовала, как камень падает с души. Приехала! Вернулась! Да еще и с двумя мешками муки! Словно само солнце вдруг заглянуло в нашу убогую кухню.

С хлебом в доме жизнь стала если не веселей, то хоть немного вкусней. Анара испекла каравай и разломила румяную корочку, раздала нам по краюхе – мне побольше, себе поменьше. Мы макали хлеб в подливу от вчерашних тушеных овощей, и даже эта простая еда казалась праздником.

На следующий день, едва закончив завтрак – ячменную кашу с остатками меда, мы с Анарой отправились к мяснику. Он жил в ближайшей деревне, до которой было всего три километра – вдвое ближе, чем до мельника. Мясо в нашем доме появлялось редко, разве что когда барон присылал дичь – зайца или куропатку. А вот домашнюю скотину… Я уже и не помнила, когда в последний раз ела курицу или свинину. Наверное, еще на Земле, в том переполненном людьми торговом центре, где пахло жареным луком.

Дорога к мяснику петляла через заброшенное поле, заросшее репейником и чертополохом. Мы шли по узкой тропинке, обходя глубокие колеи от телег, заполненные дождевой водой. Анара несла на плече пустую плетеную корзину, я шагала рядом, вдыхая терпкий запах полыни и запоминая каждую кочку на пути. Вдруг пригодится. В этом мире лучше знать все дороги – мало ли что случится.

Деревня встретила нас клубами дыма из труб и едким запахом навозной жижи у скотных дворов. Мясная лавка ютилась на самом краю, рядом с кузницей, откуда доносился звон молота по наковальне. Над входом болталась вывеска с потрескавшимся изображением свиньи – когда-то ярко-красной, теперь выцветшей до грязно-розового.

Мясник, толстый мужчина с закатанными по локоть рукавами и окровавленным фартуком, рубил топором свиные ребра на дубовой колоде. На железных крюках за его спиной болтались тушки кроликов с неощипанными лапками и жесткие окорока, покрытые коркой соли. На прилавке стояла плетеная миска с яйцами – некоторые еще в курином пуху, и клетка с тощим петухом. Тот яростно бился о прутья, выщипывая перья на своей красной шее.

– Окорока подешевле, – сказала Анара, тыкая пальцем в самые жилистые куски. – И петуха возьмем. Старого, вижу, но на бульон сгодится.

Мясник фыркнул, вытирая пот со лба, но скинул цену на две медяки. В нашем положении каждая монета была на счету. Анара бережно уложила в корзину два окорока, завернутые в желтоватый пергамент. Жир проступал маслянистыми пятнами, а мясо пахло дымом и можжевельником – видимо, коптили по старинному рецепту. Яйца она перебрала своими корявыми пальцами, отложив три треснувших. Петуха связала за лапы грубой веревкой и сунула в мешок – тот захлопал крыльями, осыпая нас перьями и поднимая облако пыли.

Дома я развернула пергамент, пропитанный жиром и дымом. Окорока оказались жесткими, как старые подошвы, с прожилками сухожилий, но Анара только хмыкнула:

– Вымочим – размякнет.

Петуха она привязала во дворе к колышку вбитому возле сарая – тот орал на всю округу, хрипло и злобно, распугивая ворон. Яйца, пятнистые, еще теплые от куриного тела, я бережно сложила в плетеную миску, выстланную соломой.

– Серебрушку оставлю на соль, – сказала Анара, рассыпая медяки по столу и пересчитывая их корявыми пальцами. – А медяки… Может, на рынке пряжи купить. Шерсть хоть на носки, а то зима не за горами.

Я только кивнула, не споря. Экономная Анара, выросшая в этих суровых краях, знала цену каждой вещи. Ее руки умели выжимать максимум из самого скудного запаса.

На обед мы ели яичницу с луком – первую за долгие месяцы. Желтки, взбитые деревянной ложкой, шипели на чугунной сковороде, становясь ярко-желтыми, почти оранжевыми – не то что бледные магазинные с Земли. Я причмокивала, обжигая язык горячими кусочками, а Анара косилась в окно на петуха, который все еще орал во дворе:

– Завтра зарежу. Бульон сварим, мясо посолим. Хватит на неделю, если не жадничать.

Я с сомнением посмотрела на тощую птицу – его мяса, пожалуй, хватило бы разве что на пару скромных обедов. Но промолчала – Анара лучше знала, как растянуть провизию.

Поев, мы разошлись по комнатам. Анара засуетилась у печи, готовясь к вечерним хлопотам, а я поднялась в свою спальню, захватив с полки в книгохранилище потрепанный том в кожаном переплете – "Хроники Империи: от основания до наших дней". Книга пахла пылью и плесенью, страницы пожелтели по краям, но текст еще можно было разобрать. Устроившись на кровати, подложив под спину подушку, я начала читать, пытаясь понять мир, в который так нелепо попала.

Арганарасар, или Империя Множества Рас, как переводилось с орочьего наречия, был основан представителем династии орков – что казалось невероятным, учитывая нынешнее положение вещей. Автор писал сухим, бесстрастным языком, будто пересказывал детскую сказку: «Ольтарас, вождь орков Красных Холмов, разбил племя оборотней у бурной реки Тарн. Взяв в жены Нарину, дочь побежденного вождя с лунной меткой на плече, он заставил разрозненные племена склониться перед их кровавым союзом. Так родилась империя, где кровь оборотней течет в жилах правящего дома, а орки веками держат меч наготове».