По пути к деканату у меня лихорадочно бьётся сердце. Коридор кажется нескончаемым, любопытные взгляды ощутимо жгут кожу.

Шаг. Ещё один.

Мне нужно успокоиться. Я не сделала ничего предосудительного: на провокации не поддавалась, и места в аудиториях намеренно занимала лишь те, на которые не позарится местная знать.

У дверей, помимо слизня Тимура, стоят ещё трое: среди них узнаю председателя совета и двух амбалов, которые вечно таскаются рядом с Морозовым. По мере моего приближения они перестают переговариваться, и все как один таращатся на меня.

Отвернувшись от них, я дважды стучу в дверь. Приходится сжать пальцы в кулаки, чтобы не дрожали. Что я там говорила Леону? «Всё не так плохо, как могло показаться в начале?» «Справляюсь?»

Ни черта я не справляюсь.

– Входи, Лия, – строго произносит деканша, сверля меня неприязненным взглядом.

Вошедшие следом Тимур и председатель встают по бокам, словно приставы, готовые в любой момент заковать меня в наручники.

– Могу я узнать, по какому поводу меня вызвали? – осведомляюсь я, изо всех сил имитируя попранное человеческое достоинство.

– На тебя поступила серьёзная жалоба. Обвинение в распространении экзаменационных материалов за деньги, – Амбридж выразительно сдвигает очки на кончик носа. – Возможно, в том вузе, где ты училась раньше, такие методы заработка считались нормальными, но здесь такое не пройдёт. На время проведения проверки ты отстраняешься от занятий. Если вина подтвердится – будешь отчислена.

Онемев от шока и неверия, я ловлю ртом воздух. Если в прошлый раз жалобы имели под собой хоть какую-то основу, то это обвинение просто высосано из пальца! Какие ещё экзаменационные листы? Какой заработок? Да у меня едва денег на кофе хватает!

– Вы просто отстраняете меня от занятий из-за липового обвинения, даже не желая узнать моё мнение? То есть, кто угодно может постучать к вам в кабинет, наговорить небылиц, и вы запросто отстраните студента от занятий? – растерянно лепечу я.

– У того, кто написал на тебя жалобу, есть доказательства. В противном случае ты бы не стояла здесь.

– И какие, чёрт возьми, это доказательства? – взрываюсь я, выходя из оцепенения. – Я и месяца не проучилась здесь. Откуда мне, по-вашему, взять экзаменационные задания?!

– Вот это совет и будет проверять, – сухо произносит Амбридж.

– Совет?! – Я оглядываюсь по сторонам. – Совет, который чуть не отправил меня на принудительную терапию без каких-либо на то оснований?!

– Я не знаю, о чём ты говоришь. Совет университета избран общим голосованием, и у меня нет оснований ему не доверять. А вот студентке, на которую с первого дня одна за другой поступают жалобы, – есть.

Я пытаюсь вдохнуть, но не выходит. Я привыкла думать, что люди, имеющие отношение к сфере образования, наделены особой мудростью и высокими моральными качествами. Но эта мерзкая тётка ничем не отличается от быдловатых мажоров, которые кичатся деньгами родителей и их связями. Нет, она гораздо хуже, потому что закрывает глаза на происходящий беспредел.

– Вы не можете не знать о иерархии между студентами, – в отчаянии шиплю я. – Вы прекрасно понимаете, почему именно на меня, как вы выразились, одна за другой поступают жалобы. Вы считаете нормальным, что в университете прямо под вашим носом процветает рабовладельческий строй?

– Я сказала всё, что хотела, – отрезает деканша. – Тебя оповестят об исходе разбирательства. Можешь идти.

Словно в тумане я поворачиваюсь к выходу. Перед глазами встаёт воодушевлённое лицо мамы, когда она говорит, что гордится мной. Но что я могу сделать против сфабрикованного обвинения? Где искать справедливость, если сам декан университета не заинтересован в правде?

В коридоре, как назло, собралась целая толпа. Хотя о чём я? Все они пришли сюда намеренно, чтобы лицезреть, как система раздавит непокорную новенькую.

Ещё никогда я так не была близка к тому, чтобы разреветься на публике. Не потому, что я слезливая слабачка, а от вопиющей несправедливости. Так нельзя… Нельзя обращаться с живыми людьми. Я не имею меньше человеческих прав только потому, что у моей семьи недостаточно денег.

– Снова нарушаешь закон, Лия? – раздаётся знакомый гнусавый голос. – Очень непредусмотрительно с твоей стороны.

Глядя в ухмыляющееся лицо Морозова, я думаю, что если реинкарнация действительно существует, то лучшее, что светит ему в следующей жизни – это родиться мокрицей. Какая-нибудь домохозяйка при взгляде на него брезгливо скривится, со всей дури лупанёт по башке тапком и смоет в унитаз.

– Ты полный придурок, в курсе? – цежу я, наплевав на тон и выражения. Какая к чёрту разница, если меня всё равно отчислят? Последнее – лишь вопрос времени.

Почуяв запах крови, толпа начинает возбуждённо гудеть.

– Что ты сказала, дешёвка? – рычит Морозов.

– Я сказала, что ты перекачанная груда мяса в безвкусной толстовке, не имеющая ни малейшего понятия о чести и достоинстве, – выплёвываю я. – Что ты теперь сделаешь? Обвинишь меня в поджоге университета?

Побагровев, Морозов угрожающе шагает ко мне. Внутренности сжимаются от ужаса. Он выглядит так, словно готов меня ударить.

– Отойди от неё, – звучит громко и требовательно.

Резко повернувшись на голос, я вижу Леона. Его лицо напряжено, взгляд мерцает.

– Не вмешивайся, – шипит бугай, отрывая взгляд от меня. – Ваша прислуга перешла все границы и должна быть наказана.

– Я думаю, что границы перешёл ты, – подчёркнуто нейтральным голосом парирует Леон. – И тебе пора остановиться.

С неохотой отступив от меня, Морозов саркастично смеётся.

– Ты прекрасно знаешь, как здесь всё устроено. Тот, кто намеренно не следует правилам, должен быть готов к последствиям.

Леон переводит взгляд на меня, и я отчётливо вижу в его глазах борьбу. Он словно не хочет вмешиваться, но и стоять в стороне тоже не может.

– То есть, ты признаёшь, что намеренно подставляешь Лию?

– Брось, – в голосе Дениса звучат миролюбивые ноты. – Мы все знаем о твоих принципах. Так для чего вести этот бесполезный диалог?

Тимур подходит к Леону, осторожно трогая его за плечо.

– Леон, Дэн прав. Это не твой конфликт. Ты всегда держался в стороне, и тебя уважают за это. Пусть так и остаётся.

Моё сердце готово выпрыгнуть из груди. Наверное, так ощущают себя приговорённые к казни, уповающие на чудо.

– Так и есть, – соглашается Леон. – Принципы на то и принципы, чтобы им не изменять. Но эта девушка живёт в нашем доме, и я чувствую за неё ответственность.

Толпа начинает шептаться. Денис перестаёт улыбаться, его быдловатое лицо приобретает налёт снисходительности.

– К чему ты всё это говоришь? Готов публично взять её под защиту?

Его голос звучит так, словно он не особо верит в подобный исход событий.

– Именно это я и говорю, – Леон подходит ко мне и берёт под локоть. – С этого момента Лия находится под моим покровительством. Любая попытка её унизить или подставить станет личным оскорблением для меня. Надеюсь, это ясно всем.

Воцаряется гробовая тишина, сквозь которую я слышу собственное неровное сердцебиение.

Морозов несколько секунд сверлит Леона взглядом и цедит сквозь зубы:

– Надеюсь, ты обсудишь это с моей сестрой.

Едва Денис уходит, жужжание шепотков многократно усиливается.

– Идём, – Леон подталкивает меня вперёд, вытряхивая из немого оцепенения.

Сердце тарахтит, как дряхлый автомобильный мотор, ладони вспотели. Без преувеличения – я только что пережила одну из самых напряжённых сцен за всю свою жизнь.

Взгляды расступающейся толпы прилипают ко мне, как мухи на ленту. Одни смотрят с неверием, другие – с нескрываемой неприязнью, третьи (и все без исключения женского пола) – с завистью.

– Леон! – подобострастно верещит слизняк Тимур вдогонку. – Хотел спросить, а ты…

– Не сейчас, – отрезает Леон, продолжая решительно шагать по коридору.