— Отлично, — прошипел я сквозь зубы, глядя на это спящее чудо в розовом. — Теперь у меня дома живет сирена. И, кажется, я начинаю понимать, почему Лиза сбежала в Тибет. Мне срочно нужен план. План по нейтрализации этой... мифутки. И, кажется, мне нужна няня. Срочно. Иначе я сам сбегу в Тибет. Или на Марс.

После ночи, проведенной в объятиях детской истерики и под аккомпанемент шепелявых требований "шказки" (что бы это ни значило), я понял одно: мой мир, выстроенный на логике и стальных нервах, дал трещину. Трещину размером с Великую Китайскую стену, и по ней ползла маленькая, розовая, шепелявая мифутка. Мне нужна была няня. Срочно. Как воздух, как новый контракт на миллиард, как возможность выспаться хотя бы до семи утра.

Мой помощник Игорь, который после вчерашнего выглядел так, будто сам провел ночь в Тибете, но не в поисках себя, а в поисках смысла жизни, получил четкое задание: найти няню. Лучшую. Самую квалифицированную. Ту, что сможет справиться с четырехлетним экспертом по вредности. Я дал ему карт-бланш и пригрозил, что если он не найдет мне эту чудо-женщину, то его следующая командировка будет на Марс, без обратного билета.

Игорь, надо отдать ему должное, подошел к делу с присущей ему педантичностью. Утром следующего дня мой пентхаус превратился в филиал кастинг-агентства для нянь. Это был парад абсурда, достойный пера самого Беккета, только с большим количеством розового цвета и детского шепелявенья.

Первой явилась некая мадам Полянская. Сухощавая, как ветка саксаула, с пучком на голове, который, казалось, был зацементирован намертво. Она вошла, словно полководец на поле боя, с папкой, полной сертификатов, и взглядом, способным заморозить даже кипяток.

— Здравствуйте, Максим Игоревич, — ее голос был резким, как звук отбойного молотка. — Я – Антонина Петровна. Мой опыт работы с детьми – двадцать пять лет безупречной службы. Я воспитала трех олимпийских чемпионов по художественной гимнастике и одного вундеркинда, который в шесть лет знал таблицу Менделеева наизусть.

Я кивнул, пытаясь скрыть зевок.

— Отлично. А с мифутками вы работали?

Анна Петровна нахмурилась.

— С кем?

— С моей дочерью, — я кивнул в сторону Анютки, которая сидела на диване, обняв своего плюшевого медведя, и изучала Антонину Петровну с таким же интересом, с каким я изучал отчеты о падении акций. — Она… специфическая.

Антонина Петровна подошла к Анютке.

— Анна, — произнесла она, словно отдавая приказ. — Подойдите сюда. Будем заниматься английским. В четыре года дети должны знать английский!

Анютка моргнула.

— Тетя, а почему у тебя такие шшрашные зубы? Ты длакон?

Анна Петровна поперхнулась воздухом. Я чуть не задохнулся от смеха. Ее идеально зацементированный пучок, казалось, слегка пошатнулся.

— Что за глупости, дитя! Я не дракон! Я – педагог!

— Тети должны быть доблыми, а не длаконами! — заявила Анютка, и я почувствовал, как уголки моих губ предательски поползли вверх. Моя мифутка – безжалостный критик. И, кажется, она была права. Эта Антонина Петровна была "драконом" до мозга костей.

Антонина Петровна, видимо, не привыкшая к такой прямолинейности, побледнела, потом покраснела и, наконец, выдала:

— Я… я думаю, этот ребенок требует… индивидуального подхода. И, возможно, экзорциста.

Она развернулась и, не попрощавшись, вылетела из квартиры, словно ее подбросило катапультой.

— Поздравляю, — сказал я Анютке. — Ты провалила экзамен. Одна сбежала.

Следующей была некая Кристина, с ног до головы обвешанная гаджетами. Ее телефон постоянно пищал, она каждые пять секунд делала селфи, а ее губы были надуты так, что казалось, она только что съела осиное гнездо.

— Привет, малышка! — пропела она, пытаясь сделать селфи с Анюткой. — Давай сделаем классную фотку для моего инстаграма!

Анютка отпрянула.

— Тетя, а почему у тебя такой рашпухший рот? Ты ешь много конфет? Или тебя укусила оша?

Кристина замерла с телефоном в руке.

— Что? Нет, это… это филлеры! Модный тренд!

— А у меня нет филлелов, — заявила Анютка. — Я мифутка. И я не люблю, когда меня фоткают. Я люблю, когда мне шказки читают.

— Сказки? Фу, это так скучно! — Кристина закатила глаза. — Давай лучше тикток снимем!

Анютка посмотрела на меня.

— Папа, а тетя глупая?

Я пожал плечами.

— Возможно, Мифутка. Возможно.

Кристина, обиженная до глубины души, что ее модные тренды не оценили, тоже быстро испарилась, оставив после себя лишь легкий шлейф приторных духов и ощущение, что я только что пережил нападение стаи инстаграм-блогеров.

Потом была няня, которая панически боялась детей. Да-да, вы не ослышались. Она пришла, села на самый край стула, и при каждом движении Анютки вздрагивала, словно ее ударили током.

— Анюта, — прошептала она, прикрывая рот рукой. — Не подходи близко. У меня… аллергия на детский шампунь.

Анютка, естественно, тут же подскочила к ней.

— Тетя, а почему ты боишся? Я не кушаюсь! Я доблая мифутка!

Няня завизжала, как чайник, и выбежала из комнаты, споткнувшись о мой дизайнерский ковер.

К обеду я был готов выть. Мой пентхаус, обычно тихий, как склеп, превратился в проходной двор для фриков. Я сидел в своем кресле, потягивая кофе, который уже давно остыл, и смотрел на Анютку, которая, казалось, наслаждалась этим парадом ужасов.

— Папа, — сказала она, глядя на меня своими огромными глазами. — А почему все тети такие кишлые? И шшрашные?

— Потому что, Мифутка, — ответил я, чувствуя, как мой сарказм достигает апогея, — хорошая няня – это мифический зверь. Как единорог. Или как моя способность сварить яйцо.

Я уже почти потерял надежду. Думал, может, стоит нанять телохранителя для Анютки? Или отправить ее в Тибет к Лизе? Но потом вспомнил, что Лиза там "ищет себя", и, скорее всего, не найдет.

Ночь после парада нянь-фриков была хуже, чем битва при Ватерлоо, если бы Ватерлоо происходило в моей спальне, а Наполеон был четырехлетней девицей, требующей "шкашки про динозавров" и "чтобы папа не был таким кишлым". Я не спал. Совсем. Мои веки были тяжелыми, как чугунные гири, приваренные к глазным яблокам, а мозг, обычно острый, как бритва, способная разрезать атом пополам, сейчас напоминал пережеванную жвачку, которую забыли на солнце. Анютка, эта маленькая, розовая, шепелявая диверсия, эта атомная бомба в розовом комбинезоне, всю ночь звала маму, а потом, когда поняла, что мама в Тибете и на зов не явится, начала рассказывать мне свои "шкашки". Это были не просто сказки. Это были эпические полотна о летающих единорогах, которые питаются радугой, о говорящих ящерицах, способных высиживать яички в кустах, и о принцессах, которые умеют варить борщ лучше, чем моя бывшая домработница. К пяти утра я был готов обменять свой пентхаус на койку в психиатрической клинике, лишь бы поспать хотя бы час. Или хотя бы пять минут. Или просто перестать слышать про единорогов.

Утро началось с того, что я чуть не вылил кофе на Игоря. Мой помощник, бедняга, выглядел так, будто сейчас убежит, он явно боялся моего помятого вида, потому что достанется, как обычно, именно ему. Его безупречный костюм тоже был слегка помят, а волосы торчали во все стороны, как у напуганного ежа.

— Максим Игоревич, — пробормотал он, дрожащим голосом, который, казалось, принадлежал призраку. — Я… я продолжаю поиски. Но… кажется, рынок нянь исчерпал себя. Все агентства разводят руками. Говорят, ваш запрос… специфический.

— Исчерпал? — мой голос был похож на скрежет несмазанных шестеренок, на звук ржавой пилы, которая пытается распилить алмаз. — Игорь, если ты не найдешь мне няню, я лично отправлю тебя на Северный Полюс. Без зарплаты. Без еды. И без обратного билета. Ты будешь там жить с белыми мифутками и рассказывать им свои проблемы. И, поверь, это будет хуже, чем слушать шкашки Анютки.