— Да не со мной, с ней.

Гости повернулись к котлу, в котором на поверхности воды маячили два выпуклых глаза. Лягушка не рисковала высовывать голову целиком и осторожно осматривалась. На лицах дружинников обозначились улыбки.

— Наслушались сказок, — проворчала старуха. — Готовы всех жаб перецеловать, лишь бы на халяву царевну заграбастать. Лентяи! Царевны то вокруг вас ходят. Их только глупые, да слепые не видят. А вы всё за морем надеетесь сыскать. А что там за морем? Ерунда и бестолковки. Ни бедра крепкого, ни колена круглого, да и за пазухой — окромя креста ни хрена не сыщешь!

Она сгребла травы в ступку, кинула сверху затёртый до блеска пест и зашаркала к треноге. Приблизившись, окунула руку и ловко выудила лягушку из воды. Зелёная добыча дёрнула лапищами и затихла в цепкой длани старухи. Пальцем поманив водоноса, Агафья всучила квакушку молодцу и, направилась к столу.

— Отнеси обратно. — бросила она через плечо. — А будешь возвращаться, дверь приткни поплотнее.

Гридень поспешил выполнять. Пока бегал к бочке, бабка похрустела пестиком в траве, тряхнула ступу и, удовлетворившись результатом, отставила в сторону. Проковыляв за печь, долго гремела чем-то костяным, деревянным и железным. Наконец вынесла странный масляный светильник с болтающимися по трём сторонам цепочками. Умело приладила концы цепей к крючьям треножника и светильник оказался точно под дном котла. Зацепив с печной полки связку лучин, выбрала одну, потоньше. Ткнула в угли, пождала пока займётся и бережно понесла огонёк к фитилю. Довольно хмыкнула, когда вспыхнувшее пламя колыхнулось раз-другой и уткнулось в выпуклое дно.

Вернувшись к столу, собрала несколько странных стеблей с почерневшими соцветьями и, тронув их пламенем лучины, пошла вкруг треножника. Воздух начал наполняться густым горьковатым запахом. Каждый круг погружал пространство избы в голубоватый туман. Муромец, стоявший возле дремлющего Эрзи, повертел головой, прислонился к брёвнам и тоже прикрыл глаза. За последние дни спать приходилось мало и Лёшкина маета изрядно утомила немолодого богатыря.

Мокша, привыкший к бабкиной волшбе, довольно поглядывал на молодых парней, что застыли у стен с остекленевшими глазами. Один Лёшка в нетерпении следил за действиями старухи: его горькую кручину не пробивало даже заполнившее избу марево. Мокша приблизил лицо к уху Поповича и со знанием дела объяснил:

— Ща будем смотреть, где Извек ошивается. Может что и увидим…

— Вы-то увидите? — перебила Агафья сварливым шёпотом. — Да у вас и средь бела дня глаза будто гонтой обшиты, под собственным носом ни рожна не видите, пока рожей не ткнуть…

Мокша почтительно приложил руки к груди.

— Вот ты, разума наша, и ткни перстом, где надо поглядеть, а уж мы расстараемся.

Мрак в избе всё сгущался, пока соцветья не дотлели и бабка не ткнула стебельки в воду. Высыпав содержимое ступки на ладонь, повыдёргивала крупные кусочки и черенки, с оставшимся вернулась к треноге. Сотворив одними губами короткий наговор, сдула с руки в котёл. Чешуйки молотой травы разбежались по поверхности, полностью прикрыв воду.

— Так кого говорите ищете? Извека чтоль?

— Его! — с готовностью откликнулся Мокша. — Или его конягу! А где конь, там и хозяин отыщется.

— Ну, Извека так Извека.

Старуха нагнулась у котла. Пальцами, не боясь обжечься, вытянула фитиль подальше. Лепестки на поверхности чуть колыхнулись, в середине обнаружился маленький тёмный прогал. С каждым мгновением чёрный глаз воды разрастался, пока все лепестки не прижались к краям котла.

— Поглядим где проехал. — вздохнула Агафья и, сложив руки на груди, прищурилась. Мокша вытянул шею, вытаращился на тёмную гладь. Лёшка подался вперёд и замер, вглядываясь в призрачные сполохи поднимавшиеся со дна. Скоро оба рассмотрели еле различимую картинку, что росла, становилась ярче, отчётливей. Глаза едва успевали схватывать меняющиеся изображения.

Поначалу шли знакомые места, да безлюдные дороги. За ними промелькнули толстые изумлённые лица проповедников нового бога, пару раз показалась морда Ворона, которую сменили рожи степняков и какая-то маленькая весь. Один лишь раз вода осветилась прелестным девичьим личиком, обрамлённым чудесными волосами и опять потянулись дороги, поля, леса.

Бабка озадаченно крякнула, но следующая смена картинок заставила затаить дыхание. Скалы застило* роскошным столом, над которым показалось жёсткое сухощавое лицо. Следом обрисовалась оторочившая поле кайма леса, хари лихих людей и невеликое городище с характерными сторожевыми башенками. Лёшка встрепенулся, но озадаченно закусил губу. То, что увидели дальше, удивило ещё больше. В немыслимом хороводе закружились невиданные рогатые рожи, брызги крови, кучерявый детина с шестопёром и окровавленный старик на жертвенном камне. Затем блеснула стоячая вода, на миг застыл мальчонка в медвежьей душегрейке и белая голова конеподобного зверя. Появилась морская гладь, берег, две фигурки у костра, колченогий зверь, пробитый прутом, понурое, безмерно уставшее лицо, и зелёные весёлые глаза под огненно рыжими прядями волос.

Агафья всхлипнула, но тут же забыла как дышать, когда в чьих-то крепких ладонях показалось крупное яйцо. Непонятное метание тёмных пятен внезапно сменилось пространством, заполненным конным войском, поверх всего стриганули уши Ворона, полыхнул огонь, ощерилось лошадиное лицо могучего воина и… снова поля, стёжки, лесные просеки. Картинка постепенно спуталась, пошла рябью и потухла.

Бабка, остолбенев, молчала. Мокша таращился, как отрок, равно готовый сменить воду или вскопать огород. Лёшка же продолжал пялиться в воду. Судя по глазам, с отчаянным усердием обмозговывал увиденное. Старуха поправила платок и затушила фитиль.

— Ну и вляпался… — обронила она хрипло. — Поглядим теперь куда поедет.

Она взболтала воду, выловила неутонувшие ошмётки, швырнула размокшее месиво на пол и замерла над успокаивающейся водой.

Показалась уже виденная скала, стол, который прежде был завален роскошной снедью, явил опрокинутые кувшины и раздавленные заморские плоды. Аскетическое лицо теперь явно отдавало синевой. Туча пыли поднятая стаей степняков, река за деревьями, гибкий силуэт длинноволосой девки в странно коротком платье…