— Натан Григорьевич, пощадите! Смотрите-ка, имя-отчество вспомнила.

— Ладно, — говорю, — мне не тебя, мне врача подводить не хочется.

И в магазине — по моему требованию — комедия:

— Товарищи покупатели! Оболгала я его. Не он зубы вставлял.

В помещении хохот. Противно. Ухожу. Свидетелей более, чем достаточно.

Как-то под конец рабочего дня вваливается красавец-цыган. Под черными усами белая кипень улыбки.

— Дорогой, сделай мне золотые зубы. Я обалдеваю.

— Да вы что! Они же у вас один к одному.

— Обычай у нас такой. Уважать больше будут.

— Нет-нет, уходите. С золотом не работаю.

— Отплачу по-царски, на всю жизнь запомнишь.

Это я и без него понимаю.

— Сейчас же уходите!

Он лезет за пазуху и достает огромный золотой крест. В церкви украл или просто на время дали?

— Вот. Зубы сделаешь, остальное тебе.

270

Зубы — грамм тридцать пять, в кресте — грамм триста не меньше. Даже обидно, каким дураком меня считают.

— Убирайтесь немедленно! — говорю я.

— Не хочешь — как хочешь.

И он прячет крест обратно за пазуху. Город маленький. Знакомлюсь случайно (или не совсем случайно) с начальником ОБХСС. Едем на рыбалку. Уха, водочка. Полуобняв меня за плечо, он грозит пальцем:

— А ты хитрый еврей — я тебя сколько раз подлавливал…

Отстраняюсь с почти непритворной обидой:

— За что же вы хотели меня погубить?

Добродушно смеется. Симпатяга. Рубаха-парень.

— У тебя своя контора, у меня своя. Преступлений давно нет. Скажут, что плохо работаю.

ПАМЯТНИК –

Недавно Евтушенко опубликовал в «Литературке» статью. Автор сокрушается, почему в Москве еще не поставили памятник поэту Ярославу Смелякову.

А года за три до этого видел я Смелякова на экране телевизра. Он сел к столу, сердито посмотрел в нашу сторону и начал:

— В силу своего таланта, смею думать немалого…

После этой фразы слушать его всерьез мы уже не могли. Незадолго до смерти Смеляков в узком кругу прочитал стихотворение о том, как бедная русская женщина ходит стирать белье к богатой еврейке. Заканчивается оно четверостишьем:

"И не знает эта дура,

Моя грязное белье,

Что в России диктатура

Не евреев, а ее".

271

А правда, и чего это до сих пор не поставлен ему в Москве памятник?

ЭКСПЕРИМЕНТ –

Врач-психиатр говорит приятелю:

— Хочешь, я покажу тебе, как живуч антисемитизм?

Они входят в палату, где на постели сидит человек — ко всему безучастный, уставившийся в одну точку.

— Здравствуйте, — говорит врач.

Больной не отвечает.

— Как вас зовут? — спрашивает врач.

Больной молчит.

— В каком году вы родились?

Молчание.

— Где вы сейчас находитесь?

Никакой реакции.

— Кто я?

И мгновенный ответ:

— Жид.

ВАШ СЫН ПРИНЯТ –

Набирают детей в школу с математическим уклоном. (Математической она становится с девятого класса.)

Директор:

— Какой национальности ваш сын?

Отец:

— Как это какой? Я еврей, мать русская. В метрике национальность не указьшается. Исполнится шестнадцать — выберет.

Директор:

— Ну а все-таки?

Отец:

272

— Да что «все-таки»? Я же объяснил! (раздраженно): Ну пусть будет русский, какая разница!

Директор (с облегчением):

— Ваш сын принят.

НЕ ПОВЕЗЛО –

А вот отдел кадров научно-исследовательского института. Требуются специалисты. На столе обреченно лежит заявление. Идет беседа — интеллигентная, чуть ироничная:

— С папой у вас всё в порядке — русский, член партии, преподавал марксизм… А вот с мамой не повезло — еврейка.

Объяснили добродушно и на работу, разумеется, не взяли.

ВИЗА-

Лиля ехала в такси по Москве. На коленях у нее была сумка, битком набитая материалами для "Евреев в СССР".

Шофер — огромный мужчина в страшном, негнущемся от времени и грязи пальто довоенного покроя, с волосатыми ушами, с широким корявым лицом (не лицо, а будка) — безшибочным профессиональным чутьем распознал иногороднюю.

Когда они свернули с Охотного ряда на Калининский проспект, он вдруг сказал:

— А вот приемная Верховного совета. Здесь евреи забастовку устраивали.

— Как это забастовку?

— А так — пришли в приемную, и всё. А тут, напротив, — он кивнул на Ленинскую библиотеку, — тоже двое сидели. У меня мимо несколько рейсов было, я их сам видел.

— Откуда же вы знали, что они бастуют? Сидели и сидели.

Шофер удивился:

273

— Как откуда? Да об этом вся Москва говорит!

— А я из Ленинграда, — сказала Лиля.

— Что же вы, Би-Би-Си не слушаете?

— Мы не можем, — соврала Лиля, — у нас забивают.

— А я люблю, — сказал шофер. — Вернешься со смены, включишь приемник, и все тебе новости — и про Вьетнам, и про Никсона. А про евреев целых три дня передавали.

Лиле стало смешно — особенно, когда она подумала о содержимом своей сумки. Но разговор мог оказаться провокационным (половина шоферов — стукачи) и она продолжала валять дурака.

— Зачем же они бастовали?

— Как зачем? Визу требовали.

— Какую визу?

— Ну, визу, — шоферу явно нравилось иностранное словечко, и он выговаривал его протяжно, отделяя слога, с удовольствием и уважением. — Они хотят уехать, а их не отпускают.

— Зачем же им уезжать? — придуривала Лиля.

Шофер совсем рассердился. Он даже руль выпустил от негодования.

— Ну как вы не понимаете? Они же евреи. Это мы с вами просто так работаем. А они ученые, в НИИ. Вот их и не выпускают, не дают визу.

В его словах не было и тени антисемитизма.

— Да вы что, — спросил он, — и про Сахарова не слышали? И тут Лиля не выдержала. Ей надоело быть провинциалкой и круглой идиоткой.

— Про Сахарова немного слышала, — сказала она.

— Ну вот видите, — обрадовался шофер. — Жене Сахарова дали визу, а ему нет. И евреев некоторых отпускают. Я их каждый день на аэродром вожу. А других — умных — тех, конечно, подержат.

И снова щегольнул словом:

— Но это не насовсем. Года через три им тоже дадут визу. Выходя из машины, Лиля щедро выложила лишний полтинник.

274

ГДЕ ГАРАНТИЯ? –

Неугомонная Мариэтта Шагинян, писавшая книгу о семье Ульяновых, откопала в ленинградском Центральном архиве любопытный документ — ходатайство какого-то губернатора о принятии в петербургский университет братьев Бланк "из крещенных евреев".

Когда она сообщила об этом Суслову, тот тяжело опустился на стул и воскликнул: "Этого нам еще не хватало!"

Злые языки утверждают, что знаменитый ленинский жест закладыванье больших пальцев под мышки, за проймы жилета — безусловный национальный признак: так делают евреи, танцуя "фрейлахс".

Страну облетел издевательский стишок:

"Где гарантия, что жид

В мавзолее не лежит?

Евреи, евреи —

Везде одни евреи!"

ХАЛА-

Хала, хрустящая, румяная хала — как я любил ее в детстве! Не повезло бедной. Не понравилось еврейское, имя. Да, она продается по-прежнему, но теперь она уже не хала, а плетенка.

Кушайте на здоровье!

Не так ли с актерами, музыкантами, деятелями культуры? Сколько имен продаются в другой упаковке!

Владимиру Ароновичу Фрумкину, ведущему по телевизору серию молодежных передач, предложили называться Владимиром Александровичем.

Это была последняя капля.

— Не могу больше — душно! — сказал Володя, бледный от ненависти.

Через некоторое время ему удалось эмигрировать.

А переменил бы имя, как хала, — глядишь — может быть, еще пару лет и поработал бы.

275

ТОЛЬКО БЫ НЕ ЕВРЕИ! –

Когда мы узнаём об угоне советского авиалайнера, или о поимке шпиона, или о каком-либо другом преступлении, у нас в голове одна мысль: "Господи, только бы не евреи!"