– Госпожа, вам понадобится моя помощь? – спросил Котти, когда остальные вышли из хижины.

– Нет, спасибо. Мы все устали, так что иди домой.

– Ну, спокойной ночи. – Он попрощался с девочками и скрылся в темноте.

Хотя на дворе стоял май – а в Новом Южном Уэльсе в это время довольно прохладно, – вечер был удивительно теплым, и Котти совсем не хотелось возвращаться в таверну, где он все еще жил, хотя Муры продали ее Роберту Беллеру и отбыли в Англию. Их очень расстроило нежелание Котти ехать с ними, хотя сейчас он порой жалел, что остался. Беллер не отличался добрым нравом, пил и ругался. Котти не выносил его и старался как можно реже попадаться на глаза.

Уже несколько минут как начался комендантский час, и, стало быть, Котти следовало вернуться в таверну, ведь удача не всегда будет ему сопутствовать: когда-нибудь его могут схватить и наказать плетьми или заковать в колодки, и все же, несмотря на это, он не торопился возвращаться туда, где раньше ему было тепло и уютно. Безнаказанно нарушая комендантский час, Котти считал себя смелым и гордился этим.

Губернатор Филипп обещал, что комендантский час вскоре будет отменен, потому что, как он с гордостью заявлял, правительству в значительной мере удалось приструнить бандитов и грабителей. Это утверждение вызывало у Котти большие сомнения, но и комендантский час не решение проблемы, как считали многие. Особенно были недовольны владельцы таверн: необходимость закрывать заведения в столь раннее время наносила им существенный ущерб.

Котти миновал темную рыночную площадь и свернул в переулок. Хоть луна и светила не очень ярко, стоявший на якоре невдалеке от причала корабль он смог разглядеть. Утром Котти уже здесь побывал и разузнал, что у первого помощника капитана имелось три бочонка рома, не внесенных в судовую опись, и он хотел их продать. Завтра ночью Котти намеревался отправится за ними на своей лодке.

Услышав звук шагов по деревянному настилу, парнишка успел нырнуть в тень, и солдат с мушкетом на плече, не заметив его, протопал по причалу к морю, окинул взглядом залив, сплюнул в воду и прошествовал обратно. Котти же, решив больше не испытывать судьбу, стараясь держаться в тени, двинулся к «Короне».

В таверне было темно, если не считать тусклого огня свечи, мерцавшей в окне какого-то из задних помещений. Тихо пробравшись вдоль стены здания, Котти свернул в свой чуланчик и, закрыв за собой дверь, зажег свечу. С Мурами он всегда чувствовал себя спокойно: они ни за что не стали бы вторгаться в его владения, поэтому единственным запором на двери был прикрепленный изнутри кусок сыромятной кожи. Но Беллеру Котти не доверял.

И словно в подтверждение его мыслей, раздался громоподобный удар, дверь распахнулась настежь, и в проеме возник сам Беллер: средних лет, тучный, с выпученными, налитыми кровью мутными глазами, лысый как коленка и дышавший как паровоз.

– А, явился наконец! – прорычал он. – Опять болтаешься где-то, нарушаешь комендантский час?!

Котти с отвращением посмотрел на неопрятного пьяницу:

– Почему вы решили, что я что-то нарушаю?

– Да я твою лачугу проверяю каждую ночь и знаю, что тебя здесь не бывает.

– Вы не имеете права! Это мое жилище!

– Ничего подобного! – расхохотался Беллер. – «Корона» и все прочее имущество принадлежит мне, и я распоряжаюсь им по своему усмотрению. Это относится и к тебе, приятель.

– Неправда! – воскликнул Котти. – Я не осужденный и не приписан к вам. Я свободный человек!

– Свободный человек! Вот смех-то!.. Когда я покупал «Корону», мне было сказано, что тебя отдают вместе с ней.

– Я работал у Муров за еду и жилье, так же как и у вас, господин Беллер.

– Что-то я не вижу от тебя, малыш, никакой работы: ты все время где-то шляешься, в том числе и по ночам. Пора с этим кончать. Хорошая порка напомнит тебе, кто здесь хозяин, а кто мальчик на побегушках. – И, зловеще ухмыляясь, он принялся расстегивать ремень.

– Нет! – Котти вжался спиной в стену. – Вы не посмеете!

– И кто же мне помешает, скажи на милость? – Сняв ремень, Беллер шагнул к мальчику.

Котти пошарил за спиной и нащупал прислоненное к стене топорище, которое держал на всякий случай, такой, как сегодня, и брал с собой, когда отправлялся за контрабандными товарами.

Беллер и не думал останавливаться, и тогда Котти занес над ним топорище.

– Ты не посмеешь! – Беллер замер на месте, выпучив глаза от изумления.

– О, еще как посмею! – Котти зло усмехнулся и поднял топорище повыше. – Только троньте меня, и узнаете.

– Смотри, как бы тебя за это публично не высекли! – Беллер отступил на шаг, и в его поросячьих глазах мелькнул страх.

– Я вам не принадлежу!

– Ах ты, наглый щенок! Как разговариваешь со своим хозяином?

– Хозяином? – Котти рассмеялся ему в лицо. – Господин Беллер, вы что-то там себе навоображали!

Владелец таверны с угрожающим видом шагнул вперед, но Котти крепче сжал топорище, и тот, побагровев от ярости, отступил, но процедил сквозь зубы:

– Чтоб сегодня же убрался отсюда! А вот когда будешь подыхать с голоду и запросишься обратно, я покажу тебе, как нужно себя вести.

– Да с радостью! Уж лучше буду голодать, но никогда не вернусь к вам.

– Ну-ну, посмотрим, голодранец! – заметил Беллер с ухмылкой и вышел из чулана.

Котти осмотрелся. Собрать то немногое, что у него было: кое-какую одежду, несколько личных вещиц и самое ценное – мешочек с монетами, закопанный в углу чулана, – недолго. Выглянув наружу и убедившись, что Беллер ушел, Котти быстро откопал свои сокровища и бережно спрятал в узелок с одеждой.

Хоуп проснулась от собственного крика и ощутила, что по лицу текут слезы. Девочка попыталась вспомнить сон, ввергший ее в такое отчаяние, но он улетучился, неуловимый, как дым. Она чувствовала себя покинутой, забытой и одинокой.

Приподняв голову, она оглядела хижину: мать и сестра ровно дышали во сне, не потревоженные ее криком. Сквозь щели (как бы тщательно Котти ни заделывал их, вскоре появлялись новые) в хижину просачивался слабый утренний свет. С восходом солнца Фейт уже должна быть на работе, а она все еще крепко спала, хотя обычно к этому времени готовила завтрак. Хоуп так не хотелось ее будить, но если она опоздает на работу, хозяин строго ее накажет! Девочка быстро выбралась из постели и, взявшись за край гамака, слегка его качнула.

– Мама!

– Что случилось, детка? – тревожно спросила Фейт, протирая глаза.

– Уже рассвело, мама.

– Верно! Боже мой, я же проспала! А что разбудило тебя, родная?

– Мне приснился сон, плохой…

Фейт пригладила спутанные после сна волосы дочери.

– Это ничего: всем нам время от времени снятся плохие сны.

Ей и самой, даже когда она падала от усталости, часто снились сны – настоящие кошмары, – в которых ее преследовали нищета и голод.

– А сейчас мне пора приниматься за дело, иначе мы останемся без завтрака.

Выбравшись из гамака, Фейт сбросила ночную рубашку и сразу облачилась в рабочую одежду. Хоуп тем временем тоже оделась и спросила:

– Разбудить Чарити?

– Нет, пусть еще немного поспит, а ты сходи-ка за водой, пока я буду разводить огонь.

Хоуп взяла выдолбленное из ствола дерева ведро и вприпрыжку направилась к выходу из хижины. Открыв дверь, она уже хотела шагнуть наружу, но вдруг приглушенно вскрикнула и отступила назад.

– В чем дело, Хоуп? – в испуге подбежала к ней Фейт.

– Взгляни!

Осторожно выглянув наружу, она увидела, что кто-то растянулся у самого входа, и решила, что это один из забулдыг спьяну перепутал хижины, Фейт быстро оглянулась по сторонам в надежде найти какое-нибудь подобие оружия, но тут фигура приподнялась.

– Котти! Боже мой!..

– Простите, если напугал вас, госпожа, – робко улыбнулся паренек. – Меня выгнали из «Короны», но было слишком поздно и я не решился будить вас: думал, что проснусь раньше.