Череда облаков неслась по небу, словно табун разгоряченных коней, то открывая, то пряча Большую Луну, сиявшую в три четверти. Вдоль пустыря скользили тени, придавая ему сходство с мохнатой шкурой охотничьего кота из тех, что разводят в Барне для добычи медведей. Нужно двигаться по краю, придерживаясь густого мрака от заброшенных зданий, да к тому же стараться перебегать вслед за облаками, и тогда, пожалуй, из дома никто не увидит. Даже если кто-то будет нарочно следить за улицей сквозь щели в ставнях.

Кир вытащил корд – обнаженное оружие всегда придавало ему уверенность, – вздохнул, мысленно попросил Триединого о помощи и шагнул…

Вернее, попытался шагнуть.

Внезапно жесткая ладонь закрыла ему рот, а сильные пальцы вцепились в запястье вооруженной руки, выкручивая ее.

Ах, так? Нападать?

Парень ощутил злость, мгновенно изгнавшую остатки страха и нерешительности.

Врешь, не возьмешь! Не студентишко какой-то и не горожанин зажравшийся. Потомственного дворянина, благородного т’Кирсьена делла Тарн, с младых ногтей готовили к армейской службе, учили драться и с оружием и без оружия.

Он лягнул каблуком, целя неизвестному напавшему по голени. Одновременно локтем левой руки резко ударил назад – туда, где должно находиться солнечное сплетение врага. Это должно было сработать – ведь простой, не обученный приемам рукопашного боя человек прежде всего попытался бы оторвать чужую ладонь ото рта и удержать корд в руке. Нападавший не должен ожидать контратаки.

Замысел молодого человека удался ровно наполовину. Каблук лишь скользнул по вовремя отставленной ноге противника, зато локоть врезался в грудину. За спиной хрюкнули, ладонь от лица убралась. Кир попытался развить успех, подныривая под вцепившуюся в его запястье руку. Если все пойдет удачно, можно поменяться с нападающим местами.

Незнакомец не дал себя подловить, словно деревенского простачка. Он двигался быстрее и был, чего уж там греха таить, гораздо сильнее. Широкий шаг вправо, рывок. Чтобы не растянуться на земле, Кир засеменил, взмахнул свободной рукой и тотчас за это поплатился. Напавший плавно вписался в его движение, добавил разворотом корпуса скорости.

Парень на краткий миг увидел промелькнувшее вплотную сосредоточенное лицо, прищуренные глаза и сошедшиеся на переносье брови, а потом почувствовал, как кулак со стиснутой рукояткой корда уходит вверх и за спину. Попытался догнать заваливающееся туловище, но безуспешно.

Бережно придерживая за запястье и вывернутый напряженный локоть – еще чуть-чуть придави, и хрустнет, – незнакомец уложил его лицом вниз, в колючие стебли репейника. Неуловимым движением опустился рядом, отобрал оружие, не затратив ни малейших усилий – острая боль в суставе не оставляла ни малейшей возможности для сопротивления, – и неожиданно выдохнул хриплым шепотом:

– Именем Империи ты арестован. Сопротивление бесполезно!

Именем Империи? Значит, это не заговорщик, не айшасианский шпион, не сумасшедший сектант-мясник!

Несмотря на трагизм ситуации, Киру захотелось облегченно вздохнуть, но вышло нечто напоминающее всхлипывание или предсмертный вскрик.

– Тихо! – прошипел незнакомец, недвусмысленно давая понять, что в случае чего может снова рот зажать.

Кто же он? Стражник? Как бы не так. Не родился еще тот городской стражник, который вот так запросто скрутит гвардейского офицера. Значит, сыск? Уголовный или, того хуже, тайный сыск, то бишь контрразведка? Вот влип так влип…

Словно в ответ на его мысленные вопросы мужчина ловко перекинул ногу через предплечье Кира и защемил запястье молодого человека бедром и голенью, освободив таким образом руки. Тут же под лунным светом появилась бронзовая бляха с барельефным изображением инога[12] – герб и символ тайного сыскного войска.

– Тебе лучше не сопротивляться, парень, и задуматься о сотрудничестве. Глядишь, вместо виселицы огребешь пожизненное… – сыщик говорил ровно, словно и не было стремительной схватки.

Да и то сказать… Что ему, обученному усмирять матерых шпионов из Айшасы – родины многих боевых искусств, – поединок с парнем, который мечом махать наловчился, но по сути своей зеленый, как молодой огурец? Вся потасовка-то заняла времени, пожалуй, не больше, чем курильщику нужно для хорошей затяжки.

– Зачем следил за профессором? Кто поручил? Отвечай!

Как говорится, куй железо пока горячо. И сыщик свято исповедовал эту немудреную истину. Преступник ошеломлен, растерян, может такого наболтать, чего никогда не скажет при допросе честь по чести в тюремной камере.

– Никто не поручал, – ответил Кир, как на исповеди.

– Не ври!

– Слово чести. Я сам.

– Сам следить решил? Это что за игра новая, а, малыш? – Сыщик наклонился, заглядывая молодому человеку в глаза. Заглянул, прищурился, сморгнул. По лицу его пробежала легкая волна узнавания, потом недоумения.

– Сдается мне, малыш, что я тебя видел…

– Конечно, – Кир кивнул, сразу решив для себя, что юлить и запираться бесполезно. Лучше уж разрешить туго затянувшийся узел судьбы одним ударом остро отточенного клинка. А сыщика он тоже узнал. Они частенько встречались в «Розе Аксамалы». Если бы тогда знать, что этот седоватый мужчина с профилем, словно высеченным из гранита, служит в тайном сыске… Он захаживал два-три раза в декаду, выпивал стаканчик вина, беседовал о том о сем с фритой Эстеллой. Т’Кирсьен принимал его за отставного военного, возможно, из не слишком удачливых кондотьеров, который подбивает клинья к зажиточной и вполне недурной собою хозяйке борделя. А что тут такого? Дело житейское. А он, оказывается, сыщик! В таком случае существует лишь два правдоподобных объяснения его визитов в бордель. Либо пенсион у выслуживших срок сыскарей весьма невелик, и тогда верно первое предположение, либо…

– А вы тоже за ним следили? – ляпнул Кир наугад.

– Тебе что за дело? – легонько оскалился контрразведчик и вдруг кивнул. – Точно! Вот кто ты такой! Т’Кирсьен делла Тарн, разыскиваемый за пьяный дебош, учиненный в день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно?

– Да живет… – по давней привычке согласился Кир. – Да. Это я.

Прожив в «Розе Аксамалы» девять дней, в покои фриты Эстеллы Кир попал впервые, а потому чувствовал себя не в своей тарелке. Приволокли, будто котенка за ухо, и собираются тыкать носом в лужицу на полу.

Чтобы немножко отвлечься от невеселых мыслей, он попытался рассмотреть убранство: тяжелые бордовые занавеси, по которым стелились диковинные цветы, вышитые золотой нитью; резной комод с бронзовыми канделябрами в виде двух вставших на дыбы кентавров, сжимающих в мускулистых руках факелы; серебряное, изумительно тонко отшлифованное зеркало; шкуру белого медведя на полу – обитатели Гронда ломят за такие цену, превышающую небольшую деревушку где-нибудь под Верной. Откуда у самой обычной бордельмаман, пускай ее заведение и весьма преуспевающее, столько денег?

Фрита Эстелла свернулась в обшитом бархатом карле[13]. Будто кошечка из охотничьей породы голубятниц. Раздраженно постукивала веером себя же по колену и все время отводила взгляд в сторону.

На краешке кровати примостилась тихая и непохожая на себя Флана. Рядом с ней, прижавшись плечом к плечу, Лита, которая так и норовила съежиться и стать незаметной.

У двери, засунув большие пальцы за пояс, стоял Ансельм, здешний охранник и вышибала. Он оперся плечом о стену, окидывая всех скучающим взглядом из-под полуприкрытых век.

Посреди комнаты на медвежьей шкуре сидел, скрестив ноги, контрразведчик. Кир видел, что подметка на левом сапоге сыщика протерлась и в дождь должна протекать, серый камзол нуждается в хорошей чистке, а на штанине расплылось жирное пятно. По крайней мере, хотелось верить, что это жир, а не кровь.

Вот так вот закончилась для молодого человека ночная встреча. А поделом! Ишь ты! Возомнил себя умником, способным раскрутить дело о шпионах, предотвратить государственный переворот. Хорошо еще, что отделался намятыми боками и стыдом, когда Мастер – так представился Киру контрразведчик – привел его в «Розу Аксамалы».