Низкий, протяжный гул колокола ворвался сквозь растворенное по причине летней жары окно, прокатился по мрачной комнате, отразился от стен, заметался под сводчатым потолком.

Мэтр Гольбрайн оторвал взгляд от исписанных листков бумаги, небрежно разбросанных по широкой столешнице, пошевелил усами, сморщил нос, будто вдохнул тухлятины. Нахмурился.

За первым колокольным ударом последовал второй. Третий. И так до шести[1].

Второй профессор – кривоплечий, щуплый мэтр Носельм, которого развеселые студенты звали Гусем или просто Носом, – побарабанил пальцами по столу. Хмыкнул. Сказал, позевывая:

– Молодой человек, вы меня разочаровываете. Понятно, латонцы говорят: «Перед смертью не надышишься», но поимейте уважение к трем старым, больным ученым…

– И в самом деле, фра Антоло, – поддержал коллегу декан мэтр Тригольм. – Двух часов более чем достаточно… Извольте сдать работу.

Экзаменуемый нехотя поднялся, отложил абак и грифельную доску, исчерканную вдоль и поперек. Посыпал строчки, поблескивающие свежими чернилами, из мятой песочницы.

– Мэтр Гольбрайн, – виновато проговорил студент. – Я бы хотел еще раз проверить правильность вычислений.

– Нет уж, молодой человек, – въедливо произнес Гусь. – Порядок один для всех. Я не позволю тратить мое драгоценное время…

«Чтоб ты подавился своим языком, – подумал Антоло. – Можно подумать, тебя дома ждут. Если и ждут где-то, так в борделе на углу Прорезной и Портовой».

Студент медленно, словно еще раз обдумывая возможные ошибки и неточности экзаменационной работы, подошел к профессорскому столу. Уважительно, но без подобострастия поклонился декану, передал ему в руки листок.

Гольбрайн, покровительствующий молодому северянину, виновато развел руками. Мол, что поделаешь. Профессор хоть и слыл добрейшей души человеком по всему Императорскому аксамалианскому университету тонких наук, но скорее согласился бы искупаться у пирсов во время шторма, чем дал бы повод обвинить себя в проталкивании любимчиков к заветному ученому званию.

– Вы позволите, коллега? – Он протянул руку к листку, но Гусь опередил его, схватив бумагу с жадностью ростовщика, получившего наконец-то плату по расписке.

– Нуте-с, нуте-с… – забормотал профессор, едва не касаясь носом строчек и схем.

Фра Антоло упрямо развернул широкие плечи. В любой толпе на улицах Аксамалы он выделялся светлыми волосами и коренастым телосложением. Уроженцы Табалы – провинции, прилегающей к Внутреннему морю, – всегда отличались силой и упрямством. Или даже наоборот – упрямством и силой. Молодой студент, закончивший последний курс подготовительного факультета[2], не посрамил славных предков. Если вдруг что в голову втемяшится, то попробуй переубеди. А от желающих переубедить в университете отбоя не было. Это если не считать строгих профессоров. Потому Антоло и прослыл еще на младших курсах драчуном и беспутным малым. Приступив же к изучению музыки и получив право носить на поясе корд со строго установленной длиной клинка, табалец, сам того не заметив, стал душой компании таких же, как он сам, веселых школяров. Теперь уж с ним считались, и в драку по пустякам не лезли.

– Молодой человек, молодой человек, – покачал головой Гусь. Он, в отличие от декана, помнившего имя каждого студента, предпочитал обращаться ко всем одинаково и безлико. – Не ожидал. Вы меня разочаровали, клянусь всеми светилами! Столь откровенный бред… На что вы потратили отведенное вам время?

Студент, явно ожидавший подобной оценки от профессора, тем не менее набычился и твердо ответил:

– Ошибки быть не может. Я пять раз перепроверил.

– Пять раз? – Декан Тригольм всплеснул пухлыми ладошками. – К чему же такая скрупулезность? – Он повернулся к Носельму: – Вы позволите, коллега, взглянуть?

– Извольте! – Гусь протянул ему бумагу, удерживая кончиками пальцев за уголок, словно ядовитого паука.

Декан подвинулся ближе к бронзовому канделябру с пятью толстыми свечами, вытянул руки – как ни крути, а глаза с возрастом уже не те – и принялся читать.

Мэтр Гольбрайн осторожно приблизился, как будто боялся помешать, и, пристроившись за плечом Тригольма, тоже углубился в расчеты студента.

– Уж чего-чего, а этого задания вы могли ожидать… – продолжал разглагольствовать Носельм. – Даже того небогатого разума, что вмещается за вашими твердыми лбами, должно хватить, чтобы догадаться – каждого пятого попросят составить гороскоп на самого себя. А кто не способен на такую малость, как пошевелить мозгами, мог порасспросить старших студентов. Хотя куда там! Когда вы встречаетесь, у вас все мысли о вине, девках и кулачных боях… Не так ли, молодой человек?

Антоло не удостоил его ответом, сохраняя непроницаемое выражение.

Декан молча читал, шевеля губами. Гольбрайн хмурился и пожимал плечами. Потрескивали фитили свечей. Дрожало пламя, колеблемое легким сквозняком.

Гусь, наградив студента убийственным взглядом, принялся раскладывать в аккуратные стопки работы прочих студентов.

– Поразительно, фра Антоло, – произнес наконец декан. – Поразительно… Явных ошибок я не вижу… Однако же результат…

Табалец переступил с ноги на ногу. Слегка развел руками – мол, что поделать.

– Ваш асцендент[3] – Ворон?

Молчаливый наклон головы.

– Тем более странно…

Декан ткнул пальцем в листок, повернулся к Гольбрайну:

– Обратите внимание, коллега, на положение Солнца по отношению к Ворону.

– Если и есть неточность, то не более четверти градуса… – кивнул профессор. – Сигнификатор[4] Ворона определен совершенно правильно – не придерешься.

– А знак на купсиде[5]? – отрывисто бросил Носельм.

– Спорно… Можно, конечно, перепроверить…

– Рай-Шум, несомненно, не набрал полной скорости, – покачал головой Гольбрайн. – Но Солнце…

– Что Солнце? – возмутился Гусь. – Малая Луна!

– Вы, как всегда, преувеличиваете значение Малой Луны, коллега…

– Особенно в четвертом и шестом доме? – язвительно осведомился щуплый профессор.

– В шестом – несомненно, а вот в четвертом, пожалуй…

– А вход Большой Луны в знак Орла?

– Я думаю… – зашевелил усами Гольбрайн.

– А я думаю, коллеги, – положил конец спору декан, – не стоит устраивать научные диспуты, когда следует оценить правильность выполнения работы. Фра Антоло!

– Да, мэтр Тригольм.

– Будьте любезны подождать нашего решения за дверью. Признаюсь, случай весьма запутанный… Нам нужно посоветоваться.

Антоло поклонился и, развернувшись на пятках, стремительно покинул аудиторию. Больше всего ему хотелось напиться до бесчувствия, а еще лучше разбить кому-нибудь нос. Желательно профессору Гусю. Из-за глупых придирок выжившего из ума замухрышки торчать еще год на подготовительном факультете?! Позвольте не согласиться…

Толпившиеся в полутемном коридоре студенты, ожидавшие оценок, со всех сторон бросились к товарищу:

– Ну? Что? Как? Да рассказывай же!

Табалец обвел взглядом друзей.

Все тут. Никто не разбежался.

Гибкий, подвижный каматиец Вензольо; увалень, больше похожий на ручного медведя, уроженец лесистого Барна, Емсиль; кривоногий длиннорукий Бохтан из Окраины, потомок бессчетных поколений всадников и пастухов; изнеженный и женственный аксамалианец Летгольм, удивительно ловко управляющийся с кордом хоть правой, хоть левой рукой; т’Гуран – родом из Вельсгундских холмов – он единственный из всей компании имел право на дворянскую приставку к имени.