Порядок вещей и до наших дней остаётся тот же: "Мы ходим верою, а не видением" (2 Кор. 5,7); "Ещё не открылось, что будем" (1 Иоан. 3,2).
"Водворяясь в теле, мы устранены от Господа" (2 Кор. 5,6). Но фактически, живя в Египте, духом мы уже переносимся в небесный Ханаан. Вера укрепляет сердце в мире невидимом и небесном, возносит его над всем земным, над царством мрака и смерти. Да исполнит нас Господь детской верой, которая пребывает у чистого источника вечной истины и, напоённая потоками воды живой, восстанавливает утомлённую душу и дарует человеку новую силу бодро продолжать свой путь к небесной родине.
В последних стихах этой главы мы находим поучение для себя в поступках Шифры и Фуи - женщин, боящихся Бога. Не страшась царского гнева, женщины эти решились не исполнять повеления Фараона; за это Бог "устроил дома их". "Я прославлю прославляющих Меня, а бесславящие Меня будут посрамлены" (1 Цар. 2,30). Да не изгладится пример этот из нашей памяти, дабы мы всегда сообразовывались с волей Божией во всех обстоятельствах жизни!
Глава 2,1-10
Эта часть книги Исход полна свидетельства о Божественной истине в трёх её проявлениях: силе сатаны, силе Бога и силе веры.
В последнем стихе предыдущей главы мы читаем: "Тогда Фараон всему народу своему повелел, говоря: всякого новорождённого у Евреев сына бросайте в реку. В этом сказалась сила сатаны. Река должна была сделаться могилой, смертью силился враг разрушить план Божий. Орудия, предназначенные Богом для выполнения его благих предначертаний испокон веков возбуждали к себе злобу змея. Так, в 4-й главе Бытия змей обращает особое внимание на Авеля, избранный сосуд Божий, посредством смерти стараясь устранить его со своего пути. В 37-й гл. Бытия в истории Иосифа снова перед нами открываются действия врага, прилагающего все усилия к тому, чтобы умертвить человека, избранного Богом для исполнения Его планов. Тоже мы видим в истреблении всего "царского племени" (2 Пар. 22), в умерщвлении младенцев Вифлеемских (Матф. 2); в смерти Христа (Матф. 27); во всех этих случаях враг старался смертью прервать течение действий Божиих.
Но, благодарение Богу, существует нечто сильнее смерти. Вся сфера действий Божиих, связанных с делом искупления, выходит за пределы владычества смерти. Когда вся сила сатаны истощается, начинает действовать Бог. Могила составляет конечный предел действий сатаны; затем начинается область действий Божиих. Блаженная истина! Сатана имеет власть над смертью; но Бог есть Бог живых; и Он создаёт жизнь, над которой смерть уже теряет свою силу, жизнь, посягать на которую сатана уже не может. Этот факт даёт сладкое успокоение верующему сердцу и среди царства смерти; без содрогания следит оно за тем, как сатана развёртывает перед ним всю свою силу; оно с доверием может ожидать могущественного вмешательства Бога, воскрешающего мёртвых. Спокойно смотрит оно на могилу, только что скрывшую любимое им существо, получая из уст Того, Кто есть воскресение и жизнь, верное обетование славного бессмертия. Зная, что Бог неизмеримо сильнее сатаны, оно может в мире ожидать полного проявления державной силы Божией, черпая в ожидании этом победу и мир, присущие ей. Первые стихи этой главы дают нам чудный образец этой силы веры.
"Некто из племени Левиина пошёл, и взял себе жену из того племени. Жена зачала и родила сына, и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца. Но не в силах долее скрывать его, взяла корзину из тростника и осмолила её асфальтом и смолой; и, положивши в неё младенца, поставила в тростник у берега реки. А сестра его стала вдали наблюдать, что с ним будет" (ст. 1-4). С какой бы стороны мы этот факт ни рассматривали, он весьма интересен для нас. Вера, мы видим, побеждает здесь природу и смерть, открывая Богу воскресения простор действий в сфере, присущей Ему, и путём, Ему благоугодным. В том, что младенец оказался в положении, в сущности, угрожавшем его жизни, отразилась, конечно, и явная сила врага. Меч, конечно, пронзил сердце матери при виде любимого сына, обречённого на смерть. Но, если сатане дано было действовать, если плоть скорбела, за тёмною тучею скрывался Тот, Кто оживляет мёртвых, освещая благодатными, живительными лучами обращённый к небу край мрачного облака; и вера не сомневалась в этом. "Верою Моисей, по рождении, три месяца скрываем был родителями своими, ибо видели они, что дитя прекрасно, и не устрашились царского повеления" (Евр. 11,23).
Благородный поступок дочери из племени Левиина заключает в себе святое повеление для нас. Её "корзинка из тростника, осмолённая асфальтом и смолою", свидетельствовала о том, что она непоколебимо верила, что существовало нечто, что могло защитить этого "прекрасного младенца" от вод потопа Ноя, "проповедника правды". Была ли вообще "корзинка из тростника" лишь выдумкой человеческой, созданной природной предусмотрительностью и изобретательностью матери, лелеявшей в своём сердце дорогую, но казавшуюся столь несбыточной, надежду вырвать своё сокровище из неумолимых рук смерти? Не являлась ли эта "тростниковая корзина" скорее орудием милосердия, созданным верою и предназначенным пронести "прекрасного младенца" невредимым через грозные потоки смерти в убежище, заранее ему уготованное по соизволению Бога живого? Эта дочь из колена Левиина, склонившаяся над младенцем и изготовляющая по вере ларец из тростника, являет собою эмблему веры: дерзновенно возносясь над землёй, царством смерти и запустения, вера с зоркостью орла пронизывает своим взором тёмное облако, окутывающее могилу, и предвидит последствия вечных советов Божиих, которые Иегова беспрепятственно развивает в сфере, куда не может более проникнуть ни одна стрела смерти. Опираясь на Скалу недосягаемую, вера прислушивается к шуму разбивающихся о подножие Скалы волн; и святым торжеством исполняется сердце.
Какую силу могло иметь царское повеление для души, небесно настроенной? Какое значение могло оно иметь для женщины, которая спокойно стояла пред "корзинкою из тростника", бестрепетно смотря в глаза смерти? Дух Святой открывает нам это: "Верою родители Моисея не устрашились царского повеления" (Евр. 11,23). Душа, хотя бы отчасти усвоившая себе, что значит общение с Богом, воскрешающим мёртвых, не страшится ничего; присоединяясь к торжествующей речи апостола, она восклицает: "Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа? Жало же смерти - грех, а сила греха - закон. Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!" (1 Кор. 15). Эти слова она может отнести к мученической смерти Авеля, к Иосифу, брошенному в ров, к Моисею в его тростниковой корзинке, к царскому племени, истреблённому рукою Гофолии, к младенцам Вифлеемским, умерщвлённым по приказанию жестокого царя Ирода; с особенною уверенностью может она произнести эти слова у гроба Начальника и Совершителя спасения нашего.
Но многие, может быть, не способны понять, каким образом изготовление "корзинки из тростника" могло быть делом веры. Многие, быть может, не способны идти дальше сестры Моисея, которая стояла "вдали, чтоб наблюдать, что с ним будет". В вопросе веры сестра Моисея, очевидно, не была на высоте его матери. И она, конечно, была полна глубокого интереса и нежного сострадания, которыми горели сердца Марии Магдалины и другой Марии, сидевших против гроба (Матф. 27,61). Но в женщине, решившейся доверить своего сына "корзинке", кроме этого глубокого интереса, этого нежного сострадания, было ещё нечто высшее, нечто небесное. Она, правда, не стояла вдали, чтобы наблюдать, что было с её ребёнком, и, как это часто случается, нравственная высота её веры могла показаться равнодушием; то было, однако, не равнодушие, а истинное величие, высокий уровень её веры. Если её материнская, природная любовь не могла удержать её у двери гроба, сила веры возлагала на мать Моисея исполнение в присутствии Бога дела, неизмеримо высшего; её вера должна была предоставить простор действиям Божиим; и Бог не замедлил проявить Свою силу.
