Какое удивительное смешение "благости и строгости обнаруживается в этих нескольких словах! Мы здесь становимся свидетелями "истребления" народов ханаанских, "мера беззаконий которых наполнилась"; рядом же с этим мы видим пред собою трогательное доказательство Божественной любви в отделении городов убежища для убийцы в день его бедствия, когда он убегает от руки мстителя за кровь. Суды Божий и благость Божия - и то, и другое дышит Божественным совершенством. Бывают случаи, при которых Божия благость оказалась бы лишь потворством злу и превозношению ума человеческого, что несовместимо с владычеством Божиим. Если люди воображают, что могут свободно грешить, потому что Бог милосерден, то рано или поздно они узнают, как жестоко ошибаются в этом отношении. "Итак видишь", говорит Апостол, "благость и строгость Божию" (Римл. 11,22). [Слово, переведённое выражением "строгость", в подлиннике обозначено словом, которое в буквальном смысле слова значит "истребление".] Господь, конечно, истребит злых, пренебрегающих Его благостью и Его долготерпением. Он, благодарен Ему, долготерпелив и многомилостив. В течение долгих лет Он терпел беззакония семи народов ханаанских, пока их нечестие не дошло до неба, и сама земля не отказалась терпеть их грехи. Бог долго терпел нечестие преступных городов долины, и, найдись в Садоме и Гоморре хотя бы десять праведных, Он ради них пощадил бы эти города. Но день пламенной мести пришёл, и они были "разрушены".
Так когда-нибудь случится и с неверным Богу христианским миром: "Ты будешь отсечён" (Рим. 11,22). Время возмездия грядёт, - то будет страшное время; одна мысль о нем заставляет сердце содрогаться.
Но, заметьте, как сияет "благость" Божия в первых строках нашей главы. Посмотрите, как Бог заботится о том, чтобы сделать город убежища как можно доступнее для убийцы. Три отделённых для этого города должны были находиться "среди земли", а не по её краям и не в уединённых частях страны. Но это ещё не все; сказано: "Устрой себе дорогу". Кроме того: "Раздели на три части всю землю твою". Все устраивалось так, чтобы убийце легко было убежать. Господь соблаговолил принять в расчёт тревогу сердца, овладевшую "прибегшим взяться за предлежащую надежду" (Евр. 6,18). Город убежища должен был находиться "близко от убийцы, как "правда Божия" близка к бедному погибающему грешнику, так близка, что он обращает голос свой к "не делающему, но верующему в Того, кто оправдывает нечестивого" (Римл. 4,5).
Особенно веет благодатью от постановления: "Устрой себе дорогу". Оно чудно согласуется с Богом всякой благодати, - "с Богом и Отцом Господа нашего Иисуса Христа". Тот же Бог, Который по праведным судам Своим, истреблял все народы земли Ханаанской, милостиво встречал убийцу. "Итак видишь благость и строгость Божию".
"И вот такой убийца может убегать туда и остаться жив; кто убьёт ближнего своего без намерения, не быв врагом ему вчера и третьего дня; кто пойдёт с ближним своим в лес рубить дрова, и размахнётся рука его с топором, чтобы срубить дерево, и соскочит железо с топорища и попадёт в ближнего, и он умрёт, такой пусть убежит в один из городов тех, чтобы остаться живым; дабы мститель за кровь в горячности сердца своего не погнался за убийцей и не настиг его, если далёк будет путь", - дивная, трогательная благость Божия, - "и не убил его, между тем как он не подлежит осуждению на смерть, ибо не был врагом ему ни вчера и третьего дня. Посему я и дал тебе повеление, говоря: отдели себе три города" (ст. 4-7).
Здесь нам даётся самое обстоятельное описание человека, для которого был предназначен город убежища. Если он не подходил под эту категорию людей, город оказывался для него бесполезным; в противном же случае он мог быть полностью уверен, что Бог всякой благодати подумал о нем и уготовил убежище, укрываясь в котором, случайный убийца оставался в безопасности. Лишь только он преступал ворота города убежища, он мог свободно дышать, мог отдохнуть от страха за его стенами. Меч мстителя мог настигнуть его там: и волос с его головы не мог упасть.
Он был в безопасности, в полнейшей безопасности; и в этой безопасности он был к тому же твёрдо уверен. Он не только надеялся на спасение, - он нимало в нем не сомневался. Он находился в черте этого города, - этого было достаточно. Пока ему ещё не удалось достигнуть города, сильная тревога, сомнение, страх и томительная борьба наполняли сердце. Он бежал, ища спасения своей души, помышляя только о нем одном. Мы не можем себе представить, чтоб убийца останавливался в пути, чтобы рвать цветы, росшие по краям дороги. "Цветы!" - воскликнул бы он, - "к чему мне в эту минуту цветы? Моей жизни угрожает опасность. Я бегу от руки мстителя за кровь, и, если я прерву свой стремительный бег для того, чтобы собирать цветы, враг может настигнуть меня. Нет, город убежища составляет единственную цель всех моих надежд; кроме этого, ничего привлекательного или интересного для меня в эту минуту не существует. Все мои мысли направлены к одному, - к тому, чтобы спастись".
Но с той минуты, как он входил в ворота города, он обретал спасение: в этом он был уверен. Откуда он знал это? Свидетельствовали ли ему об этом его чувства, его личный опыт, убеждали ли его в этом какие-либо доказательства? Нет, он знал это из слова Божия. После отчаянных усилий, которые он делал для спасения своей жизни, появлялись, конечно, и чувство успокоения, и личный опыт, но не эти впечатления составляли основание его уверенности в спасении, причину мира его души. Он знал, что он спасён, потому что ему сказал это Бог.
Благость Божия спасала его. Слово же Божие давало ему эту уверенность. Мы не можем представить себе, чтобы вошедший в город убежища убийца выражался относительно уверенности в своём спасении так, как это делают большинство христиан. Он не считал самоуверенностью со своей стороны своё твёрдое убеждение, что в черте города он находится в полной безопасности. Если бы кто-либо обратился к нему с вопросом: "Уверены ли вы, что вы здесь в безопасности?" - "Конечно", ответил бы он, "как же мне не быть в этом уверенным? Разве я не убийца? Разве я не убежал в этот город убежища? И разве Иегова, Бог завета нашего, не сказал: "Пусть убежит туда, чтобы остаться живым?" Да, я, благодарение Богу, нимало не сомневаюсь в своей безопасности. С большим трудом мне удалось здесь укрыться. Меня часто терзала мысль, что мститель за кровь успеет меня догнать, и я уже считал себя погибшим; но в бесконечной благости Своей, Бог сделал этот город таким доступным, и путь к нему таким удобным, что, вопреки всем моим сомнениям и страхам, я благополучно добежал до него. Борьба окончена: из сердца исчезла всякая тревога. Теперь я могу вздохнуть свободно, могу без малейшего страха жить в этом месте благословений Божиих, хваля Бога нашего завета за то, что, по великой милости Своей, Он уготовил это чудное убежище для такого жалкого убийцы, как я". Может ли читатель сказать то же самое относительно своего безопасного положения во Христе? Спасён ли он, знает ли он это? Если нет, Дух Святой да откроет его душе всю глубину поразительного прообраза убийцы, достигшего города убежища. Да познает он "твёрдое утешение", которое составляет неоспоримое достояние, Божественный удел всех, "прибегших взяться за предлежащую надежду" (Евр. 6,18).
При дальнейшем изучении нашей главы мы увидим, что вопрос о городах убежища касался не только спасения убийцы. В этом отношении, мы видели, было усмотрено все; но при этом должна была соблюдаться слава Божия, земля Божия не должна была омрачаться преступлениями, правосудие же владычества Божия должно было сказываться всюду и везде. Все это должно было оставаться неприкосновенным, - иначе исчезла бы уверенность в безопасности убийцы в городе убежища.
