Весь этот непрерывный ряд размышлений тесно связан и полностью оправдывается двумя принципами, выраженными в "законе о мирной жертве".
В Лев. 7,13 мы читаем: "Пусть он приносит в приношение своё квасной хлеб, при мирной жертве"; однако в 20-м стихе говорится: "Если же какая душа, имея на себе нечистоту, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего." Здесь мы имеем ясное представление о грехе в нас и искуплении греха за нас. "Закваска" была позволена в знак того, что грех жил в природном естестве приносившего жертву. "Нечистота" не была допускаема, потому что на совести этого человека не должно было быть никакого греха. Если существует грех, не может быть и речи об общении.
Для истребления греха, который Бог видит в нас, Он даровал нам кровь искупления; вот почему о квасном хлебе мирной жертвы говорится следующее: "Одно что-нибудь из всего приношения своего пусть принесёт он в возношение Господу; это принадлежит священнику, кропящему кровью мирной жертвы." (ст. 14). Другими словами, "закваска" в природном естестве приносившего жертву уравновешивается "кровью" жертвы. Священник, которому принадлежал "квасной хлеб", должен был кропить кровью жертвы. Бог навеки удалил от нас наши грехи. Хотя грех ещё и живёт в нас, взоры Божий покоятся не на нем. Бог видит только жертвенную кровь; вот почему Он может долго терпеть нас и вступать в тесное общение с нами. Но если мы дозволяем греху, живущему в нас, принять вид "грехов", тогда необходимыми являются исповедание греха, прощение и очищение, прежде чем мы сможем вкушать мясо мирной жертвы. Истребление приносящего жертву ради оказавшейся на нем нечистоты теперь соответствует отлучению верующего от общения с Богом из-за неисповеданных им грехов. Искать общения с Богом, оставаясь под бременем наших грехов, значило бы иметь кощунственную мысль, что Бог может уживаться с грехом. "Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжём и не поступаем по истине" (1 Иоан. 1,6).
При свете этой истины мы легко поймём, в какое заблуждение мы впадаем, думая, что быть занятым нашими грехами - значит быть особенно духовным. Может ли грех, могут ли грехи когда-либо сделаться основанием или силою нашего общения с Богом? Конечно, нет. Напротив, мы только что видели, что до тех пор, пока грех стоит пред нами, наше общение с Богом нарушено. Общение может существовать лишь при нашем пребывании "во свете"; греха же в свете, несомненно, быть не может. Там ничего не видно, кроме крови, искупившей наши грехи и сблизившей нас с Богом, кроме Ходатая, пребывающего с нами. Грех навеки удалён с высоты, на которую мы вознесены, чтобы пребывать в святом общении с Богом. Что было основанием общения отца с блудным сыном? Было ли то жалкое рубище последнего? Или, быть может, рожки из дальней стороны? Нисколько. Ничто из принесённого сыном не имело значения. "Откормленный телец", усмотренный любовью отца, составлял их трапезу. То же относится к Богу и ко всякому истинному христианину. Они вечеряют вместе, питаются святым и возвышенным воспоминанием о Том, Чья драгоценная кровь навеки соединила их вместе, в свете, который никакой грех никогда не может омрачить. Не будем также воображать, что, постоянно вглядываясь и углубляясь в свои грехи, этим мы проявляем или развиваем в себе смирение. Не сообщая нам святости, это только сделало бы наш характер мрачным и меланхоличным; глубокое смирение истекает из иного источника. Когда в блудном сыне проявилось высшее смирение? Тогда ли, когда он "пришёл в себя", или же когда он очутился в объятиях своего отца и вошёл в его дом? Не очевидно ли, что благодать, возносящая нас на самые большие высоты общения с Богом, одна лишь способна довести нас и до глубочайшего смирения? Это вполне естественно. Смирение, производимое в нас прощением наших грехов, всегда будет глубже смирения, вызываемого в нас сознанием наших грехов. Первое вводит нас в общение с Богом; второе имеет дело с моим личным "я". Чтобы пребывать в истинном смирении, необходимо ходить с Богом с проникновенным сознанием дарованного нам пред Ним сыновнего положения. Он сделал нас Своими детьми; оставаясь в положении Его детей, мы пребудем в смирении.
Прежде чем закончить эту часть нашего изучения, я хочу остановиться на вопросе о трапезе Господней, которая, составляя одно из важнейших действий общения Церкви с Богом, может также быть рассмотрена в связи с мирною жертвою. Истинное вкушение трапезы Господней всегда будет стоять в зависимости от понимания её благодарственного значения. Это высшее проявление нашего благодарения Богу - благодарения за принесённую на кресте жертву. "Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение тела Христова?" (1 Кор. 10,16). Вот почему душа, обременённая тяжким бременем своих грехов, не может духовным образом приступать к трапезе Господней: её празднование свидетельствует о полном уничтожении греха смертью Христа. "Смерть Христову возвещает, доколе Он придёт" (1 Кор. 11,26). Смерть Христова, по суждению веры, есть конечная точка всего присущего нам ветхого естества; если же эта трапеза "возвещает" эту смерть, она является напоминанием о том славном факта, что бремя греха верующего было понесено Тем, Кто навек снял его. Она возвещает, что узы наших грехов, некогда тяготившие нас, навек порваны смертью Христа и никогда уже не смогут связать нас. С чувством радостной победы мы приступаем к этой трапезе. Мы оборачиваемся назад, останавливая свой взор на кресте, где сражение было дано и выиграно; и в то же время мы взираем вперёд на славу, в которую войдём, и на совершенные и вечные последствия Христовой победы.
Правда, в нас самих ещё живёт закваска, но на нас нет никакой нечистоты. Мы должны не углубляться в созерцание наших грехов, а обращать наш взгляд к Тому, Кто вознёс их на крест и Кто навсегда снял их с нас. Мы не должны "обманывать самих себя" ложным предположением, что в нас нет греха; но в то же время мы не должны и отрицать истину Слова Божия и силу крови Христовой, отказываясь от драгоценной истины, что грех более не тяготит нас, потому что "кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха". Прискорбно видеть, как многие, именующие себя христианами, неверно судят о значении трапезы Господней. Как этот, так и многие другие факты доказывают нам, до какой степени искажаются самые простые Евангельские истины. И всякий раз, когда эта трапеза вкушается не на основании уверенности в спасении души, не из сознания прощения грехов и освобождения от них, душа погружается во тьму. Символ совершенного искупления становится средством его достижения. Так неправильно понимаются установления Божий, так погружаются души во мрак, смущение и заблуждение.
Как не похоже на все это свидетельство чудной мирной жертвы! Эта последняя, по своему прообразному значению, показывает нам, что, как только кровь была пролита, Бог и человек, принёсший жертву, могли сообща в блаженном и мирном общении питаться этой жертвою. Мир основывался на крови; на этом же основании совершалось и общение. Малейшее сомнение в действительности благоволения Божия для мира наносило смертельный удар общению человека с Богом. Если мы прилагаем излишние усилия к заключению мира с Богом, мы становимся чуждыми общению с Ним и служению Ему. Если пролитие крови мирной жертвы ещё не совершилось, мы не можем питаться ни "грудью потрясения", ни "плечом возношения". С другой стороны, если кровь была пролита, мир уже заключён. Бог Сам заключил его; для веры этого достаточно; и, следовательно, верою мы имеем общение с Богом в свете и радости совершившегося искупления. Мы приобщаемся к радости Самого Бога о деле, сотворённом Им. Мы питаемся Христом во всей полноте и во всем блаженстве, связанных с присутствием Божиим.
