Таково было ужасное положение человека. Он утратил все: своё господство, сознание своего собственного достоинства, своё счастье, свою невинность, свою чистоту, свой мир и, что всего хуже, он делал Бога ответственным за своё несчастие (Б). Погибший, виновный пред Богом грешник, он ещё решался оправдывать самого себя и обвинять Бога.
Но именно когда до этого дошёл человек, тогда-то и начал Бог являть ему Самого Себя и развёртывать планы искупительной любви Своей; вот основание мира и счастия человека. Только когда человек покончит все счёты с самим собой, и не раньше, чем он это сделает, может Бог явить Себя ему таким, как Он есть. Для того, чтобы Господь мог и возжелал явить Себя, необходимо, чтоб совершенно скрылся человек со всеми своими самонадеянными требованиями, своим тщеславием и богохульными суждениями своими. Так в минуту, когда Адам скрывался за деревьями рая, Бог приступил к развитию Своего чудного плана искупления посредством семени жены; здесь познаем мы, что может дать человеку дерзновение с мирным и покойным сердцем предстать пред Богом. Мы уже видели несостоятельность совести в этом отношении. Совесть загнала Адама за деревья рая: познание Бога ведёт его в присутствие Божие. Совесть, давая человеку познания самого себя, преисполняет его ужасом; познание Бога таким, как Он есть успокаивает сердце человеческое. Вот истина бесконечно утешительная для души, удручённой бременем греха. Сознание того, что из себя представляю я, уничтожается сознанием того, что такое Бог; в этом-то и заключается спасение.
Встреча Бога и человека неизбежна: весь вопрос лишь в том, состоится ли эта встреча на почве благодати, или же на почве суда: точка встречи находится там, где Бог и человек являются тем, что они из себя в сущности представляют. Блажен, идущий на эту встречу путём благодати; горе тем, которые должны будут встретить Бога на суде. Бог занимается нами и поступает с нами согласно тому, что мы из себя представляем; пути же, которыми Он подходит к нам, определяются тем, что Он Сам есть. На кресте Бог посредством благодати снизошёл до глубины нашего греховного состояния не только с отрицательной, но и с положительной стороны; и следствием этого является дар мира. Если Бог пришёл отыскать меня в моем настоящем положении и Сам приготовил соответствующее средство спасения, то весь вопрос, конечно, раз и навсегда решён. Но всем тем, которые верою не взирают на Бога, давшего примирение посредством креста, предстоит вскоре с Ним встретиться на пути суда, дабы получить от Него возмездие согласно тому, что есть Бог и что из себя представляем мы.
С момента, когда человек приведён к познанию своего настоящего состояния, он не может найти покоя, пока не найдёт Бога, давшего спасение на кресте; тогда он покоится в Самом Боге. Бог есть покой и покров верующей души; да будет благословенно имя Его! Таким образом делам и праведности человека отводится раз и навсегда место, им подобающее. Люди, успокаивающиеся на своих собственных делах и на праведности своей, конечно, ещё не достигли истинного самопознания; это совершенно очевидно. Совесть, пробуждённая силою Духа Святого, не найдёт покоя ни в чем, кроме совершенной искупительной жертвы Сына Божия. Все усилия, употребляемые человеком для созидания своей собственной праведности, происходят лишь от ложного представления, которое они себе делают о праведности Божией. Через обетование, данное Богом относительно "семени жены", Адам должен был убедиться в несостоятельности опоясания из листьев. Великий подвиг, о котором шла речь, являл все бессилие человека совершить его. Необходимо было уничтожить грех; по силам ли было человеку это дело? Конечно, нет. Чрез человека ведь и пришёл грех в мир. Необходимо было "поразить змея в голову"; был ли человек способен на это? Конечно, нет. Сам он сделался рабом сатаны. Дело шло об удовлетворении требований Божиих; мог ли человек сделать это? Нет, это было немыслимо: он уже попрал требования Бога своего. Дело, наконец, шло об истреблении смерти: дана ли была на это человеку власть? Нет; на это у него силы не было: сам он грехом своим навлёк на себя смерть, вооружив её страшным жалом.
Итак, в какую бы ни обращались сторону, всюду бросается нам в глаза полное бессилие грешника, а следовательно и самонадеянное безумие всех тех, которые думают прийти на помощь Богу в чудесном деле искупления, как это делают все, полагающие своё спасение в чем-либо ином, кроме "благодати чрез веру".
Адам должен был видеть, и, милостью Божией, действительно осознал своё бессилие исполнить все, что следовало; но Бог открыл ему, что все дело, до последней йоты его, посредством семени жены совершит Сам Бог. Бог, одним словом, Сам берётся выполнить все дело; вопрос этот остаётся исключительно между Ним и змеем; потому хотя человеку и жене и пришлось, каждому из них отдельно и различными путями пожать горькие плоды их греха, однако именно Бог сказал змею: "За то, что ты сделал это" (ст. 14). Змей был виновником падения и несчастия человека; семя жены должно было сделаться источником искупления.
Адам выслушал это обетование и поверил ему; и, в силе веры, "нарёк Адам имя жене своей "Ева" [жизнь], ибо она стала матерью всех живущих" (ст. 20). С точки зрения природы человека, Еву следовало бы называть матерью всех смертных", но чрез обетование Божие вера видела в ней "мать всех живущих". Мать ... "нарекла ему имя: Бенони ("сын моего горя"). Но отец его назвал его Вениамином" ("сын моей десницы") (Быт. 35,18).
Сила веры дала Адаму возможность перенести ужасные последствия его греха; в бесконечном милосердии Своём Господь позволил ему быть свидетелем слов, с которыми Бог обратился к змею раньше, чем он заговорил с человеком.
Не будь этого, Адам неминуемо впал бы в отчаяние. Если б мы были призваны видеть самих себя такими, как мы есть, и не имели бы при этом возможности созерцать Бога таким, каким Он явил Себя для спасения нашего на кресте, нам не оставалось бы ничего, кроме отчаяния. Ни одно чадо Адама не может, не впадая в отчаяние, дать себе отчёт в том, что оно из себя представляет и как оно согрешило против Бога; только стоя у креста, обретает человек защиту и спасение. Вот почему надежда исключается из места вечного пребывания тех, кто отвергает Христа. Там откроются у людей глаза; там увидят они _самих себя в истинном свете, увидят, как много зла они творили, но при этом они утратят возможность искать себе облегчения и убежища в Боге. Тогда то, что Бог из Себя представляет, послужит для них причиной бесповоротной гибели также несомненно, как несомненно то, что теперь Бог представляет им вечное спасение. Святость Божия будет тогда вечно свидетельствовать против них, подобно тому, как теперь она составляет источник радости всех верующих. Чем более осуществляем мы теперь святость Божию, тем твёрже становится наша уверенность, что мы безопасны; но для отвергших благодать Божию самая святость эта, - о, как страшна эта мысль! - явится подтверждением их вечного осуждения.
Остановим теперь на минуту наше внимание на истине, вытекающей из 21-ого стиха: "И сделал Господь Адаму и жене его одежды кожаные, и одел их." Великий принцип праведности Божией в ярком освящении выступает в этом прообразе. Одежда, возложенная на Адама Богом, была настоящим покрывалом, скрывавшим наготу его, потому что Сам Бог уготовал одежду эту; напротив, опоясание из листьев смоковницы представляло собою одеяние недействительное и бесполезное, являясь изобретением ума человеческого. Кроме того, одежда, которою Бог прикрыл наготу человека, являлась плодом смерти; кровь была пролита, чего не случилось при изготовлении опоясания Адама. Так же и теперь праведность Божия явлена на кресте, тогда как праведность человека проявляется в делах рук его, запятнанных грехом. Облечённому в кожаную одежду Адаму уже не приходилось теперь скрываться за деревьями рая со словами: "Я наг." Грешник имеет полное основание пребывать в покое, когда верою он познает, что Бог облёк его одеждою искупления; но всякий покой, не основанный на этом деле Божьем, есть результат высокомерия или незнания об этом. Знать, что одежда, которую я ношу и в которой я представляюсь перед Богом, есть Его собственного приготовления, должно дать моему сердцу полный покой. И не может быть какого-либо истинного и постоянного покоя в чем-либо другом.
