<p>
– Мог бы и предупредить… – обмолвился он.</p>
<p>
Ниррас засмеялся и замахал руками.</p>
<p>
– Ничего-ничего. Сейчас уже пришло время. Давайте мы все вместе это обсудим.</p>
<p>
Оннар все еще настороженно и с недоверием посматривал то на главного советника, то на Аданэя, но также в выражении его лица угадывался интерес.</p>
<p>
– Подумай, друг мой, – заговорил Ниррас, – что нас ждет, если царями станут Латтора и Маррен? Долгая, муторная и бесконечная борьба за влияние на них, постоянные заговоры, а то и междоусобицы... Все это ослабит Иллирин, а заодно, может, и нас с тобой. А нам бы лучше, наоборот, объединить силы, у нас тут Отерхейн под боком скалится… Но если на престол взойдут Аззира Уллейта и Аданэй Кханейри как ее муж, то волноваться придется уже Отерхейну, а не нам. У них, а не у нас начнутся междоусобицы, и мы этим воспользуемся. Сам посуди: за мной войско, за тобой торговцы, а значит, деньги. А у них с Аззирой, – он кивнул на Аданэя, – царственная кровь. Иллиринская и отерхейнская.</p>
<p>
Беседа продлилась около двух часов. Оннар сомневался, Ниррас увещевал, Аданэй отмалчивался, понимая, что до поры до времени лучше, чтобы Оннар видел в нем только послушного исполнителя их воли.</p>
<p>
В конце концов Ниррасу удалось убедить союзника, что воцарение кханади и царевны – благо и для тех, кто их поддержит, и для Иллирина. После того разговора Оннар изменил свое отношение к бывшему рабу и стал вполне любезен и обходителен. Теперь на Последнем Совете можно было смело рассчитывать на его поддержку.</p>
<p>
У входа в залу, где должна была состояться церемония, Аданэй помедлил. Он впервые оказался в этом огромном помещении, где проходили советы времен безвластия и встречи между правителями государств. Оно было полупустым и совсем не походило на прочие помещения дворца – нарядные, изысканные, яркие. Неспроста эта зала называлась Сумеречной.</p>
<p>
Посередине торчали два каменных кресла на возвышениях, расположенных друг напротив друга. Между ними тянулись длинные гранитные скамьи без спинок. Они выглядели так, словно были врезаны в мраморный пол и росли из него. По углам стояли четыре мраморные статуи грозных полузабытых богов, раскрашенные в темные краски и олицетворяющие власть, правосудие, воинственность и смерть.</p>
<p>
Больше ничего: ни ковров на полу, ни гобеленов, ни картин на стенах, ни даже оружия. Ни намека на красоту и роскошь, столь любимые в Иллирине, что, впрочем, можно было объяснить долгой историей этого государства, на протяжении которой обычаи, предпочтения и образ жизни иллиринцев видоизменялись. Скорее всего, внешний вид этой залы был отголоском давно минувших времен, но до сих пор сохранялся в обрядовых целях. Возможно, такова была задумка древних жрецов, чтобы смертные – даже цари – чувствовали свою ничтожность перед богами.</p>
<p>
Аданэй ощутил себя неуютно, но быстро справился с собой и оглядел присутствующих. На одном из гранитных кресел на возвышении невозмутимо сидела Хранительница короны – старуха, призванная во время перемен беречь знаки власти: два царских венца и нагрудную цепь с печатью.</p>
<p>
Латтора и Маррен восседали на скамье по правую сторону от хранительницы. Оба, разумеется, не сомневались, что их объявят царями.</p>
<p>
Четыре кайниса – с ними Аданэй прежде не встречался, – обменивались с Ниррасом многозначительными взглядами.</p>
<p>
Здесь же находились и советники – они сидели по левую сторону от Хранительницы. Одни смотрели на Аданэя с надеждой, другие – с затаенным злорадством: видимо, полагали, что бывшему рабу недолго оставаться в высшем обществе, и скоро он отправится в изгнание вместе со своей женой-царевной. Там же, рядом с советниками, с властным видом сидели главы рода Аррити и рода Таннар, пожилые уже люди, но исполненные достоинства и не сомневающиеся в собственном могуществе. Аданэй тщетно пытался отыскать в облике Уммона Аррити сходство с Лимменой, вроде как приходившейся ему племянницей, но так и не нашел ничего общего.</p>
<p>
Он не сразу заметил еще одно лицо – Маллекши, жрицы богини– матери. Увидев же, удивился: что она здесь делает, какое отношение имеет к этой церемонии.</p>
<p>
Аззира уселась подле Маррена и Латторы, вызвав у последней едва ли не ужас. Сегодня Аданэй впервые внимательно разглядел жену. Она не походила на Гиллару. Та, несмотря на возраст и седину, оставалась красавицей, дочь же была невзрачной, тусклой. Не безобразной, нет – скорее, никакой, безликой. Она даже не нарядилась и не украсилась перед советом и рядом с прочими иллиринцами выглядела серым пятном, бледной молью. Невысокая, худощавая, с черными волосами, плотно скрученными на затылке, в слишком простом для царевны платье из светлого льна. Лицо неподвижное, словно окаменелое, взгляд равнодушный, губы плотно сжаты. Она ничем не напоминала ни девочку с рисунка, показанного когда-то Вильдэрином, ни загадочную отроковицу из его же рассказа.</p>
<p>
Аданэй опустился рядом с женой и продолжил разглядывать людей, находящихся напротив. От наблюдений отвлек голос Хранительницы Короны:</p>
<p>
– Здесь собрались те, кто решает судьбы. Пришло время говорить, и время отвечать, – начала она церемониальной фразой. – Я возглашаю: настало время призвать Царей.</p>
<p>
Латтора и Маррен поднялись, поддерживающий их советник Кхарра и родичи внимательно следили, чтобы они вели себя как положено. Надо думать, с Латторой заранее отрабатывали, как она должна себя вести на Последнем Совете, иначе девушка вряд ли смогла бы стоять с таким гордым видом, торжествующе поглядывая вокруг.</p>
<p>
– Цари пришли, – сказала Хранительница короны. – Покоритесь ли вы им, призванные решать судьбы?</p>
<p>
Если бы все шло, как задумано, то вельможи все как один должны были подняться, возгласить «Покоряюсь!», и преклонить колени. И кто-то так и сделал: советник Кхарра, управитель казной, один из кайнисов и еще несколько высокородных вельмож и высших чиновников, не говоря уже о Уммоне Аррити и родном деде Маррена. Но остальные остались сидеть и вразнобой произнесли «нет».</p>
<p>
