<p>
– Зачем тебе это понадобилось?! Нельзя было дать ей умереть спокойно?</p>
<p>
– Прости меня… и не злись, пожалуйста. Сама не знаю, что на меня нашло, – вздохнула Гиллара, страдальчески нахмурила брови и даже ссутулилась. – Я хотела только убедиться, что она и правда… близка к смерти. И конечно, я не должна была все это ей говорить и тем более упоминать тебя… Но как увидела ее, так сразу вспомнилось, как она была жестока и несправедлива ко мне и моей дочери. Такая ярость вдруг накатила! Она же столько раз пыталась убить нас чужими руками, и если бы не Ниррас… И после всего этого моя дочь еще и… – Гиллара не договорила, повернулась к дочери и спросила с подозрением: – Ты ведь что-то для нее сделала, да?</p>
<p>
– Не для нее, – откликнулась Аззира безжизненным голосом. – Мне нет до нее дела. Для него.</p>
<p>
– Своего супруга?</p>
<p>
– Кого?.. – переспросила эта странная женщина, будто не понимая, о чем ее спрашивают. Затем бросила на Аданэя мимолетный и безразличный взгляд, как если бы он был подсвечником или кушеткой. – Нет, до него мне тоже дела нет.</p>
<p>
– Благодарю за откровенность, – фыркнул Аданэй, но она и бровью не повела.</p>
<p>
– Так для кого тогда? – с раздражением уточнила Гиллара.</p>
<p>
Аззира слегка нахмурилась, словно пыталась что-то припомнить, но, судя по дальнейшим словам, у нее не получилось.</p>
<p>
– Не знаю… Не могу вспомнить его имя…</p>
<p>
– Ладно, моя девочка, – Гиллара, досадуя, махнула рукой. – Ступай пока отдохни, а нам надо побеседовать.</p>
<p>
Аззира ушла – вяло, как сомнамбула. Куда именно, Аданэй не поинтересовался. Тем более что Ниррас подозвал Аххарита – рыжий бастард недавно стал главой стражи и сейчас отирался неподалеку в ожидании приказа советника.</p>
<p>
– Поставь у входа больше надежных людей, – велел ему Ниррас. – Пусть никого не впускают и не выпускают, даже лекарей. Только моего слугу – и никого больше. До тех пор пока она не отправится к предкам. А как умрет, дай знать и сразу зови всех, кого полагается.</p>
<p>
Аданэй хотел бы возразить, но теперь, когда из-за необдуманной мести Гиллары царица узнала, кто он такой, нельзя было допустить, чтобы она кому-нибудь успела это открыть. Для этой новости еще не время. Пусть ни у семейства Аррити – родичей Лиммены, ни у родичей Маррена до поры не возникает сомнений, что на трон взойдут Латтора и ее муж.</p>
<p>
– Да, вот еще что… – присовокупил Ниррас. – Если страдания Великой затянутся, облегчи их.</p>
<p>
– Это вот совсем ни к чему! – резанул Аданэй.</p>
<p>
– Хочешь, чтобы она терзалась от боли и мучилась от нашего с тобой предательства как можно дольше? – уточнил Ниррас, хотя вопрос был, конечно, риторический.</p>
<p>
– Обожаю подлую и грязную работу, – с ухмылкой ввернул Аххарит.</p>
<p>
– Ладно, не кривляйся, – поморщился Ниррас. – Я в последний раз даю тебе подобное поручение. И только на крайний случай. – Он перевел взгляд на Аданэя и с убедительностью в голосе повторил: – Только на самый крайний случай, так что не тревожься ты так. Я тоже, в общем-то, не желал ей зла по-настоящему.</p>
<p>
Стоящая рядом Гиллара хмыкнула, но промолчала, после чего Аданэй с Ниррасом отправились в комнату советника, а женщина ушла к себе: до времени их не должны были видеть вместе слишком часто или слишком многие.</p>
<p>
</p>
<p align="center">
***</p>
<p>
</p>
<p>
Когда стервятники убрались из покоев и оставили ее одну, Лиммена ощутила себя полностью обессиленной и бессильной. Опустошенной. Раздавленной. Но если душевная пытка только началась, то хотя бы боль в теле немного утихла, словно большая ее часть излилась на них – тех, кто ее предал. На Нирраса. И на Айна… Аданэя… будь он проклят!</p>
<p>
Свекровь ее предупреждала: «Запомни, мы, цари, умираем в окружении стаи стервятников. Редко кто искренне плачет о нашей смерти». У ложа Лиммены стервятников оказалось не так много, зато отборные.</p>
<p>
Дыхание ей по-прежнему давалось с трудом, в груди хлюпало и хрипело, но мысли прояснились, а боль и правда вдруг отступила. Пока. Несомненно, она просто затаилась, чтобы потом нахлынуть с новой силой, но сейчас дала передышку, и у Лиммены даже получилось ненадолго задремать – на несколько минут, вряд ли больше. Очнувшись, она невидящим и неподвижным взглядом уставилась в потолок.</p>
<p>
Царица жалела, что отказалась от милосердного яда, не желая уходить раньше срока, но теперь уже не могла до него добраться: шкафчик с вожделенными склянками, спрятанный за гравюрой, находился в соседней комнате, но ей и с постели-то было не встать. А преданных царице слуг сюда, разумеется, уже не пустят.</p>
<p>
На глазах выступили слезы отчаяния: как она могла быть такой слепой? И что теперь будет с Латторой? Конечно, влиятельные родичи Лиммены и Маррена не дадут ее в обиду, но жизнь дочери больше никогда не будет такой безмятежной, как раньше, и ей постоянно придется всех опасаться и жить в страхе. И все это из-за самообмана и слабости ее матери! Как можно было настолько беспечно отдаться своей страсти? Как можно было не заподозрить, что Айн – это Аданэй? Пусть в диком Отерхейне не принято писать портреты, зато ей описывали внешность обоих наследников, и Айн совершенно точно подходил под описание Аданэя. Конечно, по одному лишь описанию сложно кого-то опознать, тем более если этот кто-то считается мертвым. Но Лиммена-то не простая обывательница, праздно выслушивающая рассказы о чужеземце, она – царица, и должна была догадаться.</p>
<p>
Неспроста Айн-Аданэй не давал ей перебирать и расчесывать свои волосы. Вильдэрин всегда любил, когда она это делала, жмурился от удовольствия и улыбался, а вот Айну не нравилось. Так он заявлял. Теперь ясно: боялся, что она заметит знак династии. Зато теперь, наверное, всем его покажет… Дикарское отродье!</p>
