<p>
Аххарит слегка приподнял бровь и, конечно, все правильно понял.</p>
<p>
— Падение не всегда бывает громким, Великий. Несчастный случай или болезнь могут тихо уничтожить любого человека.</p>
<p>
Аданэй помолчал, многозначительно глядя на рыжего бастарда, а затем, в противовес взгляду, небрежно пробормотал, как если бы говорил о погоде:</p>
<p>
— Это так… Не угадать, когда и кого настигнет болезнь или смертельная случайность. Я слышал, что Линнет Друкконен в последнее время неважно себя чувствует.</p>
<p>
На лице Аххарита мелькнуло что-то похожее на восхищение — или азарт. Он чуть наклонился вперед.</p>
<p>
— Ему следовало быть осторожнее и лучше следить за своим здоровьем. Ведь даже таких богатых и влиятельных людей может сгубить нежданная хворь. Вопрос только — как скоро?</p>
<p>
— Болезнь забирает свою жертву, когда сочтет нужным. Может быть, ей понадобится месяц. А может быть, и полгода. Главное, что она неотвратима.</p>
<p>
Аххарит сдержанно усмехнулся, а Аданэй вдруг поймал себя на мысли, что принятое решение убить Друкконена руками хитроумного бастарда немного его успокоило. В том, что Аххарит найдет способ выполнить негласное поручение таким образом, чтобы смерть вельможи не выглядела странной, он не сомневался. Торжества, впрочем, не ощущал. Но Рэме будет довольна. И этот… как его… Ровван Саттерис, который хотел шахту себе. После смерти Друкконена Аданэй позаботится, чтобы дочь и другие наследники усопшего, тоже замешанные в гибели Вильдэрина, не заполучили рудник себе. Пусть продают, и лучше всего за бесценок.</p>
<p>
— Болезнь, разумеется, будет неотвратима, — пообещал Аххарит, выдернув его из мыслей.</p>
<p>
Аданэй одобрительно улыбнулся, а рыжий бастард наклонил голову и чуть сдвинулся, как если бы собирался уходить. В это мгновение дверь приоткрылась — почти неслышно, как всегда у него получалось, в проеме возник Парфис.</p>
<p>
— Великий, там господин Оннар. Спрашивает, можно ли сейчас… или позже.</p>
<p>
— Позже, — отозвался Аданэй, не глядя на прислужника. — Пусть подождет.</p>
<p>
Парфис кивнул и тут же исчез. Аххарит проводил его взглядом и негромко сказал:</p>
<p>
— Этот мальчишка хочет казаться бестолковым, но это не так.</p>
<p>
Аданэй скупо кивнул.</p>
<p>
— Я знаю. Именно поэтому он бывает полезен.</p>
<p>
— Любопытно, как он делает вид, будто ничего не понимает. А на самом деле слышит и видит больше, чем должен. Сейчас это на пользу. Но однажды может стать опасным.</p>
<p>
— Тогда приглядись к нему. Только не пугай.</p>
<p>
Аххарит снова склонил голову и на этот раз действительно ушел. Аданэй остался один и снова отвернулся к окну. День уже почти стерся, и солнечный огонь сменился пеплом вечера.</p>
<p>
</p>
<p align="center">
***</p>
<p>
</p>
<p>
В следующие дни Аданэй избегал Аззиру. Не заходил в ее покои, не спрашивал о самочувствии, не посылал вестей. Даже изредка сталкиваясь с ней в коридорах, только сдержанно приветствовал и шел мимо. Он сам себе объяснял это гордостью, но, по правде говоря, в его молчаливом бегстве куда больше было страха.</p>
<p>
Он злился и на нее, и на себя за то, что не может вырваться, и на свои мучительно противоречивые чувства. С каждым днем он понимал все яснее: как судьбы не миновать, так не убежать и ему от зеленоглазой ведьмы. Хоть душу рви, а не убежать. В памяти то и дело всплывал ее взгляд — тягучий, пронизывающий насквозь. Он срывал все покровы, заглядывал в такие глубины души, которые даже самому Аданэю казались неизведанными. Он хотел бы стереть ее взгляд из памяти, забыть голос, излом губ, полустоны и полуулыбки, но все это возвращалось снова.</p>
<p>
«Ты моя болезнь, — обращался он к ней в своих мыслях, — от тебя нет лекарства. Ты пламя для мотылька и глоток вина для пьяницы. Будь проклят тот день, когда я захотел увидеть лицо жрицы! А ведь ты предупреждала… Ты всегда предупреждаешь…»</p>
<p>
Вечером он велел Парфису не пускать к нему никого и лег спать, но все равно долго не мог заснуть. А наутро не выдержал и пошел к ней. Не потому, что забыл ее беспощадные слова. Не потому, что хотел ее видеть. Просто не мог иначе.</p>
<p>
У дверей ее покоев стояли две жрицы. Рядом суетилась прислужница с таким видом, будто не до конца понимала, что происходит и что ей делать. За дверью слышались тихие оклики, быстрые шаги, а в дальнем конце коридора мелькала женская фигура — служанка или еще одна жрица. Что-то было не так…</p>
<p>
Он шел быстро, широким шагом, но чем ближе становилась дверь, тем тяжелее делались ноги. Сердце колотилось, но Аданэй не знал, чего боится — просто чувствовал нарастающую жуть.</p>
<p>
Одна из жриц шагнула вперед, преградив дорогу.</p>
<p>
— Великий, — она поклонилась, — мы как раз собирались сообщить тебе: у повелительницы начались роды.</p>
<p>
— Я как чувствовал, — прошептал Аданэй. — Пусти меня к ней!</p>
<p>
Он сам не понял, как эта фраза вырвалась у него изо рта. Всем известно, что когда женщина рожает, граница между мирами истончается, дверь приоткрывается, и это может быть попросту опасным для незащищенных. Жрицу его слова тоже изумили, она даже потеряла дар речи на несколько мгновений. Наконец выдавила: тихо, осторожно, будто говорила с безумцем. </p>
