<p>
— Разумеется, Великий, — медоточиво улыбнулась женщина. — Хотя мне и жаль, что ты не доверяешь моим суждениям.</p>
<p>
Аданэй помолчал, а в груди начала поднимается злость.</p>
<p>
— Однажды я уже доверился твоему суждению, — наконец выдавил он. — Когда вы с Ниррасом предложили отдать Вильдэрина Линнету Друкконену. Казалось, тогда это тоже было «разумное» решение. А теперь его кости гниют под завалами на шахте!</p>
<p>
Гиллара замерла, как будто эти слова ее ударили. Она медленно опустила кубок, округлила глаза и, будто не до конца веря услышанному, прошептала:</p>
<p>
— Что ты сказал? Шахта? Он погиб?.. Я… я не знала. Суурриз свидетель — я не хотела этого! Я думала, он в безопасном месте... Разве я могла предугадать?</p>
<p>
Пальцы женщины медленно обвели край кубка, затем она вздохнула — устало, чуть горестно, словно его упрек ее ранил.</p>
<p>
— Я не отрицаю, это действительно мы с Ниррасом посоветовали… И последствия оказались ужасны. Но решение принял ты сам, Великий. Мы всего лишь предложили путь, который тогда казался нам самым милосердным. Ты ведь мог и отказаться. Мог сказать «нет».</p>
<p>
Она посмотрела на него с легкой укоризной, словно напоминая: царские решения — это всегда царская ответственность.</p>
<p>
— Вот именно поэтому сейчас я сам разузнаю все об этой племяннице Нирраса. Разве не с этого мы начали? Ты посетовала, что я не доверяю твоим суждениям. Я объяснил почему. </p>
<p>
— Справедливо, — покачала головой Гиллара. — И все же я искала тебя не за тем, чтобы спорить о прошлом. Я тревожусь за Нирраса, — сказала она с доброжелательным беспокойством. — Он чувствует, что ты реже с ним советуешься, а какие-то важные дела решаешь с Хаттейтином. Даже сейчас, с этой поездкой в Эхаскию… Он боится, что теряет твое доверие, а вместе с ним — и ясность в происходящем. — Она сделала паузу и опустила взгляд, как будто не решаясь продолжить, но все-таки продолжила: — Ты ведь знаешь, он может быть грубоватым, не таким сладкоречивым, как Хаттейтин. Но Ниррас предан тебе и династии Уллейта. И мы прошли с тобой слишком многое, чтобы сейчас отчуждение переросло в недоверие между нами. Я честна с тобой. И хочу, чтобы мы все были опорой друг другу.</p>
<p>
Аданэй не сразу ответил. Он смотрел на Гиллару, на ее спокойное лицо, на изящный поворот кисти, когда она снова подняла кубок. Женщина, как всегда, казалась ласковой, теплой, почти родной. Вот только под шелками заботы таилось что-то опасное, чего он уже не мог забыть. Не после того, как царевна Латтора погибла сразу же, как стала неудобной. Не после того, как Гиллара уговорила его отдать Вильдэрина Друкконену, а теперь делала вид, что удивлена его смертью.</p>
<p>
Она может сколько угодно говорить о верности и доверии, о том, что они «прошли многое вместе», — но мед ее слов собран с мертвых цветов, а у клинка, которым однажды отрубили чужую руку, есть история, даже если сейчас он выглядит безобидным.</p>
<p>
— Как хорошо ты умеешь убеждать, Гиллара, — с примирительной улыбкой сказал Аданэй. — Мне даже хочется верить, что в твоих словах нет скрытого смысла. И если ты говоришь, что Ниррас тревожится, я отнесусь к этому серьезно. Нам и правда следует держаться вместе. И я подумаю обо всем, что ты сегодня сказала.</p>
<p>
Гиллара чуть склонила голову, на лице промелькнула тень довольства. Наверное, она решила, что убедила его или почти убедила. Аданэй не стал ей в этом мешать. Он все еще не мог открыто бросить ей вызов. Пусть думает, что все под контролем.</p>
<p>
Напоследок он все-таки пригубил вино, похвалил его вкус и вышел, оставив женщину одну среди сумрака, тишины и обмана.</p>
<p>
</p>
<p align="center">
***</p>
<p align="center">
</p>
<p>
Следующим утром Аданэй проснулся чуть свет, но не потому, что выспался — его разбудила глухая, смазанная тревога. Всю ночь его терзали сны: спутанные, ускользающие, обрывочные. Мутные образы то всплывали, то снова тонули в темной дремоте. Там были Элимер, который о чем-то шептался с Гилларой, и Вильдэрин в пугающем образе доходяги Ви, и какие-то змеи и кубки с ядом, а он сам бродил по дворцу и никак не мог найти выход в сад, в который ему почему-то срочно надо было попасть.</p>
<p>
Пробуждение тоже вышло муторным. Он сел на кровати, помотал тяжелой головой и позвал Парфиса. Мальчишка быстро сбегал на кухню за теплой водой для умывания. Обычно к пробуждению Аданэя она уже была готова, но на этот раз прислужник не ожидал, что царь встанет так рано.</p>
<p>
Аданэй одевался молча, почти безотчетно, позволяя Парфису застегивать фибулы и браслеты, расправлять ткань и подбирать украшения. По ходу дела мальчишка делился последними дворцовыми сплетнями — про нового раба для утех, которого из невольничьей залы забрал себе один из вельмож, а потом вернул в негодном состоянии, про шепотки из купален, про то, кто с кем виделся на террасе в общественном крыле.</p>
<p>
Аданэй почти не слушал. Его взгляд все чаще скользил в сторону, к двери: хотелось скорее выбраться из покоев, чем-то занять себя, наполнить это утро хоть сводкой с границ, хоть казенными отчетами — чем угодно.</p>
<p>
— Пойду к Халлену, — бросил он Парфису, и тот понимающе кивнул.</p>
<p>
А вот сам Аданэй не вполне понимал, зачем ему сейчас понадобился хранитель архива. Разве что проверить генеалогические свитки родов Уллейта и Каттас, посмотреть, что там за дальняя родственница. Ну и еще Халлен всегда поднимается на рассвете, а значит, и сейчас уже бодрствует. </p>
<p>
Аданэй вышел из своих покоев и привычным путем направился по коридору в общественную часть дворца. Слева текли узорчатые арки галереи, а утренний свет скользил по мозаичным стенам и мраморной плитке. Все здесь было знакомо, он проходил так десятки раз — коридор, галерея, мимо бывших покоев Лиммены, тупичка с нишей в стене… В этот раз что-то было не так, чего-то не хватало. Он остановился. Повернул голову и сразу понял. Статуя. Ее не было. Бронзовый юноша с поднятыми вверх связанными руками исчез. Он же был так важен… Аданэй только сейчас понял, что после возвращения из Лиаса начал воспринимать эту скульптуру как надгробие, которого никогда не будет на настоящей могиле Вильдэрина.</p>
