– Выпьем с нами, Шон!

– Спасибо, я воздерживаюсь.

– Какой-то он неконтактный…

– У них гормонов нет, чтоб водку переваривать. Пьют напёрстками, потом неделю отходняк.

Строго осмотрев царящее вокруг безобразие, Шон протиснулся к Владу. Если он сердился, то виду не подавал. Держался сухо, говорил коротко:

– Наши девушки очень напуганы. Может, вызвать военную полицию?

– Никак не возможно. Боевое братство, нерушимые традиции. Придётся считаться. Ты хочешь летать в Троице?

Шон улыбнулся, но как-то так, что Владу стало неловко за происходящее. Однако, свой дом надо отстаивать!

Вьет скрылся в каюте.

Трезвый Сокол озирал окружающий дым-коромыслом. Всё шло, как задумано. Может, водка и яд, но у неё два неоспоримых достоинства – во-первых, на халяву лом проскочит, а во-вторых, с ней риска однозначно меньше, чем с кумаром.

Азиаты, похоже, забаррикадировались изнутри. Койки в холле трещали под весом сидящих – те, вшестером обняв друг дружку за плечи, раскачивались вправо-влево и орали песню времён Третьей Мировой:

Может мы обидели кого-то зря –

Сбросили полсотни мегатонн

Пусть горит и плавится теперь земля

Там, где был когда-то Вашингтон!

«Правильно мы американов не позвали. Точно бы обиделись, полезли в драку. А чтоб унять, скажем, чёрного Смита, нужно двое наших плюс Тойво. Или один Локс».

Влад хвалил себя за то, что настоял на пункте «Баб не приглашать!» Мужики сами могут заводиться – только держись!.. Когда гремят воинственные гимны, дамы лишние. Незачем им видеть, как мужчин пробивает на слезу и на брудершафты с поцелуями взасос. Опять-таки, мало эстетики в одноместном туалете, куда вынуждены шнырять люди, у которых вместе на душе 96 давящих литров пива.

– Ракитин, что это у тебя блестит? Фирма?.. золото?

– Нет, сплав какой-то.

Пухов взял брелок, уставился в зеркальную грань:

– О, вот так харя!.. но харя не моя. Перебор. Надо залить минералки.

– Ты, главное, не буянь. Зачем ты Тойве в нос салатом тыкал?

– Состав объяснял. Тереус, рыба не рыба, с Голды… Слушай! Ты в Кошкин Дом ходил, там такая голдинка живёт! Божья птаха. Стрижка-мальчишка, забирает – ой!

– Про Кошкин Дом – мол-чать!

– Носик, глазки… конфетка. Ты, слышно, на Иньяне девушку завёл? Туда бы лечь в госпиталь. Вирхов кормит с планетарных огородов… Я тыщу лет не ел капусты, настоящей. Ненавижу гибриды. Как сено жуёшь…

– Смотри, Густав с Лёшей толкует. Иди к ним.

– А! точно. Не знаю – куда хочу? Иньян забодал, Землю видеть не могу. Ты был в Воронеже?

– Брянский я. Иди, иди. Левой, правой, ать-два…

– Дай ещё раз зеркальце. Мне оттуда кивнули. О, вот оно!

– Убери башку, вдвоём не помещаемся.

Немигающий выпуклый глаз, как рыба с Голды, проплыл за гладью и сгинул. Пухова качнуло. Он ушёл, на ходу споря с кем-то:

– Центавра Голд, ага! и Кальяна… никуда ты не поедешь. Лучше вдрызг разбиться, чем этих маразматиков… Мозги в дырочку, как сыр. Котлеты, да, конечно! Прионы с мясом и тереус, вот тебе салат…

– Густав! ты мне брат! Давай.

– Давай, Ал-лёшка. Прозит!

– Не лессте к вьетам, они против.

– Никогда! Никогда я азиатку не зажму. Мне мешает cultural disconnect.

– Влад! – Отто побелел, покрылся крупными каплями пота, но крепко держал выправку и стакан в руке. – Я должен сказать правду – ты прекрасный устроитель камерадшафтсабенда. Ты угощаешь на славу. Я наблюдал ваш полёт, отстрел мишеней… Имею честь обратиться с просьбой. Готов предложить себя в Троицу, если… ты понял.

– Спасибо, друг; я запомню.

– Пойми, я стремлюсь к этому вовсе не из тщеславия, хотя… У вас отточенная техника. В Троице больше шансов… – Отто мучительно сглотнул, в глазах его появилось ожесточение. – Я хочу сражаться, Влад. Я поселился на Красном луче. Когда надо, я уйду от Макартура.

– Учтём, – пообещал Сокол, втайне тронутый искренностью немца. Не перевелась ещё порода крестоносцев, отстоявшая Европу.

– Камрады!! – возгласил Отто, звучным голосом и поднятым стаканом привлекая общее внимание. – Я предлагаю спеть в память о наших павших и выпить за них.

Шум в холле смолк; лица повернулись к говорящему. Отто продолжил – уже тише:

– Я прибыл сюда с четырьмя друзьями. Из них остался только Густав… Петер Глут – погиб в бою. Герт Ольшак – подбит дрейфером, не дожил до прилёта спасателей. Моника Андре – она с трудом добилась, чтобы стать истребителем…

Пока он перечислял потери, воцарилось полное молчание.

Влад поискал на столе шоколад. Всё сожрано подчистую! Пришлось неслышно скользнуть в каюту и взять плитку из тайного резерва. Знают же, подлецы – Сокол поминает только горьким шоколадом, – и ни кусочка не оставили! Ничего не жалко для товарищей, пусть трескают, хоть лопнут.

– Я обещаю. Я встречу «линзу», которая подстерегла её. Сожгу «линзе» движок, пристыкуюсь и сделаю то, что было с Моникой – вскрою пилотскую капсулу и вырву оттуда эту тварь. Я хочу видеть, как это сдохнет. Больше ни одна наша девушка им не достанется. Если промахнусь – пожалуйста, сделайте за меня.

Потемневший Густав запел:

Auf Deck, Kameraden, all auf Deck!

Heraus zur letzten Parade!

Der stolze «Warjag» ergibt sich nicht,

Wir brauchen keine Gnade! 5

Впервые за вечеринку все пели одно и вместе. Душевный подъём был велик – хор слышали двумя этажами выше и ниже, несмотря на звукоизоляцию.

Не скажет ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы Русского флага,

Лишь волны морские прославят навек

Геройскую гибель «Варяга»!

Расходились долго, с непременным «на посошок», освободившись от тяжёлой накипи на сердце и выплеснув сжатые в душе эмоции. Напоследок, весёлыми ногами топая по коридорам, делились мнениями:

– Надо чаще собираться!

– А он премилый человек, этот ужасный Сокол!

– Не зря говорят: «Загадочная русская душа». Не угадаешь, что в них таится.

– Только с жилой площадью у них плохо. Для таких добрых товарищеских встреч необходимо более простора.

Видимо, боевые песни ариев и их дружеские разговоры дошли до ушей вьетов. Или на них произвёл впечатление вид холла со сломанными нарами и пейзаж в сортире. Так или иначе, на следующий день, в субботу, младший капитан Ле Куанг Шон подал рапорт с просьбой рассмотреть возможность скорейшего переселения куда-нибудь в другое место.

* * *

Эта суббота выдалась знаковой. Ночью в Красном луче у Сокола произошёл невиданный загул, перекрывающий тусовку Райта так, что догонять без толку. Честь рыжего флайнг-офицера как организатора была уязвлена бесповоротно. Но анонимный вброс в помойку Живой Сети метил прямо в сердце союзных войск; он был пощёчиной всем, уважающим Устав.

Некий глумливый остряк разместил на помойной страничке Дополнение к Действующему Уставу, в котором значилось буквально следующее:

«Для борткотов и локсов отдание чести является не обязательным ввиду их особой специфики.

Борткотам и локсам разрешено ношение Орденов международного и национального достоинства на шейной бархотке (см. Поправки к статутам Крылатой Звезды и др. в Вестнике Совета Обороны)».

После этого даже стишок о страсти Райта к Бармаглоту пошёл за пустяк.

– Ес-с-с!! – завопила Маха, вскинувшись со стула и размахивая телефоном. – Обоих приложили, уау! Йо-хо-хо!

– Где? Дай!

– Кыш, овцы паршивые! Я… Локсу скину!

Через минуту из своей пещеры вышел распалённый Локс:

– Кто мне это бросил? Считаю до трёх, уже два с половиной.