И вдруг это письмо.

А потом Миранда отправилась навестить Мэг и узнала о ребенке. Сначала ему в голову пришла дикая мысль, что это его дитя, но Миранда объяснила, что они вернулись домой, чтоб девочка родилась в Англии, и это означало, что зачатие произошло в феврале или марте. То есть Мэг сбежала из Кихола, чтобы прямо упасть в объятия Чарльза Ковака.

Он с трудом избавился от этой мысли и попытался сосредоточиться на работе. Ему нужна была мастерская. Его обуревала жажда работы, он был убежден, что, будь у него мастерская, он смог бы завершить двойной портрет Миранды-Мэг и даже выразить словами саму мысль любить сплав из двух женщин.

Через два дня безуспешных попыток работать в номере отеля, он позвонил в «Макивойс». Была середина дня, и он надеялся, что Чарльз Ковак обедает. Когда в трубке раздался девичий голос, он без проволочек приступил к делу.

– Я по поводу дома миссис Ковак. Я знаю, что он сдается на короткое время, и я хотел бы знать, не свободен ли он сейчас.

Его взгляд упал на ковер в спальне гостиничного номера, и он обнаружил, что закапал его краской. Девушка ответила:

– Ах, конечно, сэр. Этим занимается сам мистер Ковак в отсутствие своей жены. Я вас сейчас соединю.

Питер собрался было сказать, что дело не в этом, но в ту же минуту в трубке послышался бас. Питер стиснул трубку руками. Это был муж Мэг, отец ее ребенка.

Ковак произнес:

– Моя секретарша передала мне, что вы интересовались домом моей жены. Он действительно будет свободен три недели между арендами. Хотите взглянуть?

Питер колебался, он едва не нажал на рычаг. Затем, с трудом удерживая злобу, он, прерывисто дыша, заявил:

– Ковак? Мы пока не знакомы. Я зять Мэг, Питер Сноу.

После мгновенной паузы раздался озабоченный голос Ковака:

– Все в порядке? На прошлой неделе я получил письмо от Мэг – там все было отлично.

– Да. Извините, совсем не собирался вас волновать. – Миранда его предупредила, что этот тип ведет себя как завоеватель Мэг. – Дело в том, что Миранда вовлекла меня в этот фестиваль, который она устраивает, а мне нужно где-то работать, рисовать. И мне пришло в голову, что дом Мэг вполне подойдет. Я его видел всего дважды, но мне почему-то стукнуло в голову, что это была бы превосходная мастерская.

– Ах, простите. Ну конечно. – Раздался звук, как будто он прочищал горло. – Да. Там задняя стена вся стеклянная. Правда, из-за этого шумновато.

– Я помню. – У Питера появилось сумасшедшее желание выпалить, что он-то знает Мэг давным-давно, но он понял, что это прозвучало бы нелепо и смешно.

– Ну… Конечно, мне не следовало напоминать вам о том, что вы и без меня знаете. Хотите встретиться со мной там? Или вы заедете сюда, когда понадобятся ключи?

– Я позвоню. Ближе к вечеру.

– У меня назначена встреча на это время.

– Тогда не могли бы вы оставить их у секретарши? – Это прозвучало чересчур бесцеремонно, и Питер издал извиняющийся смешок. – Просто, понимаете, если я где-нибудь не приткнусь, я просто сойду с ума!

– Разумеется. А как насчет… вы знаете, где включается отопление?

– Да. Отлично знаю. – Питер и представления об этом не имел, но, уж конечно, он меньше всего желал, чтобы Чарльз Ковак водил его по домику Мэг. Питер воображал Ковака таким, каким он представал на обложках своих книг: громадным, древним, не признающим условностей, только и дожидающимся, чтобы что-то случилось и можно было прибрать к рукам Мэг.

– Тогда… ну тогда все о'кей. – Теперь голос Ковака прозвучал неуверенно. Он еще раз прочистил горло и произнес: – Если я смогу что-то сделать – как-то помочь, – позвоните мне?

– Спасибо. – И превосходно. Иными словами, если сам Питер не позвонит, больше никаких контактов не будет. Да, это-то и чудесно.

Питер кое-как запихал в сумку свои вещи и, скомкав несколько салфеток, оттер ими испачканный пол. Эту мысль послали ему небеса; то, что дом пустовал, было предопределено свыше. Он начнет работать там, где работала Мэг, будет спать там, где спала она. Он был взбудоражен до дрожи, когда оплачивал гостиничный счет и ловил такси.

Как и было условлено, Чарльз оставил ключи от дома в Килбурне у секретарши, сам же задержался в кладовой на лестничной площадке одной из многочисленных лестниц, ведущих в офис. В двери было что-то вроде глазка, как раз на высоте роста Чарльза. Чувствуя всю глупость своего положения, Чарльз упрямо продолжал сидеть в засаде и ухитрился три секунды лицезреть Питера, поднимавшегося по ступенькам, и еще три секунды, когда он шел вниз.

Потом Чарльз присел на груду картона и уставился на грязный пол между своими ботинками одиннадцатого размера. Мэг как-то назвала Питера «истинным художником», и Чарльз успел понять почему. Тонкое, опушенное бородой лицо, длинные пальцы могли принадлежать кому угодно, но от самой фигуры Сноу исходила такая энергия, которая свидетельствовала о внутреннем его горении. За шесть секунд наблюдения Чарльз сумел почувствовать, что этот человек буквально горит желанием достичь своей цели. Но Чарльз и сам был «истинным художником», чтобы узнать эту энергию.

Было и еще нечто, замеченное Чарльзом. Чарльз с такой силой смежил глаза, словно пытаясь вытравить из глаз увиденное. Но это не помогло. Малышка Эми, с ее неописуемыми коричневато-мышиными волосиками и ее почти карими глазами, была, без сомнения, дочерью Питера Сноу.

Чарльз положил голову на скрещенные руки.

Остаток пасхальных каникул Питер работал как одержимый. Он окончил свой двойной портрет Мэг-Миранды. И наконец, удовлетворенный, что ему удалось ухватить суть обеих, он занялся другими картинами.

Купание в бухте Ланна – он назвал эту картину «Головастик»; женская фигура, стоящая у двери рыбного погреба; женщина развешивает одежду для проветривания; женщина задумчиво вглядывается в окно… Шесть картин были полностью завершены к моменту окончания срока его пребывания в Лондоне. Он был истощен. Позвонил Миранде:

– Любимая, я работал как одержимый, совсем забыл связаться с вами. Простишь?

– Питер, не болтай ерунды. Я сама такая. Точно такая же. Послушай, ну как ты там?

– Отлично. Я работал, даже как-то иначе, чем обычно, так мне кажется. А ты как?

Миранда засмеялась.

– А я работала как раз как обычно, как раньше! Любовь моя, это было чудесно. Я чувствую себя такой… воскресшей!

Он ответил:

– И слава Богу. У тебя и голос ликующий. – Но он чувствовал себя совсем иначе, словно он умер. – А как там дети?

– В конце недели Мэг привезет их домой. Так что в понедельник они будут готовы отправиться в школу.

– Ты хочешь сказать – она привезет их в Лондон?

– Нет. В Кихол, дорогой мой! Она привезет их сюда.

– Не обязательно. Я сам могу поехать в аэропорт и принять их с рук на руки.

– Ну, на самом-то деле она сказала, что побудет здесь – правда, всего несколько дней. Я же не знала, что ты тоже вернешься домой, и я попросила ее, не сможет ли она… Дело в том, Питер, что кое-что произошло. «Третейский судья» гастролирует в Плимуте. В «Плейхаузе» будем давать «Сон в летнюю ночь». Олли предложила мне роль Паутинки. Питер, это же фактическая возможность оказаться в деле. Я не могла отказаться. Представь, как был бы доволен Брет…

– Дорогая, Брет умер! – Но Питер не мог не рассмеяться. Было так необыкновенно слышать прежнюю Миранду. Словно груз свалился у него с плеч. Если она сможет быть счастливой и независимой, это означает, что он мог бы… возможно, предпринять что-нибудь лично для себя. Поговорить с Мэг?..

– Но не для «Третейского судьи»! – Она тоже рассмеялась, зная, что ему приятно слышать ее такой. – Любимый, но это же невероятно, что Олли предложила мне такую возможность! Она всегда была как-то настроена против меня. Это значит… это значит, что она приняла меня, и даже больше! Она действительно хочет меня!

– Господи, да, конечно же, она хочет тебя – ты же Миранда Пэтч! – Он вдруг задумался. – Дорогая моя, можно мне приехать и посмотреть! Я хочу нарисовать тебя в твоей новой роли Паутинки.