– Нет. Потому что я здесь. Удерживаю эту крепость для тебя. Я прожила свою жизнь так, как мечтала прожить, поэтому точно так же можешь и ты.

– Возможно. Во всяком случае, я напишу свою книгу. И оставлю Питера и Миранду. Я посадила свой сад.

Эми добавила:

– И завела нового друга.

С теплотой в голосе Мэг воскликнула:

– Да! И это, пожалуй, самое важное!

В тот вечер они отправились встречать паром и позаимствовали ослов миссис Таксос, чтобы доставить на них заказанные припасы. Мэг была охвачена идеей новой книги, и между остановками, во время которых она любовалась захватывающими дух окружающими пейзажами и понукала ослов, обсуждала ее с Эми.

– Для этого мне придется нарисовать каждую из скульптур в твоем саду, – сказала Мэг, задыхаясь не столько от возбуждения, которое сулила предстоящая работа, сколько от того, что размеры ее увеличились вдвое по сравнению с тем, какой она приехала на остров, а подъем теперь казался в два раза круче прежнего.

– Я назову эту книгу «Каменный сад», и все каменные фигуры будут иметь свои имена… Не кажется ли тебе, что попытка выразить все это словами может оказаться приторно-слащавой?

– Вовсе нет, если за дело возьмешься ты. У тебя есть дар, позволяющий убрать всякую приторность из твоих рассказов. Некоторые из твоих лунных лучей-детей оказались такими шалопаями.

Мэг разразилась смехом.

– Разумеется, я покажу тебе каждый свой рисунок и текст.

Эми задумчиво проговорила:

– Ты не успеешь закончить эту книгу до рождения ребенка, поэтому тебе придется вернуться сюда.

– Обязательно. А как же! А книга будет для детей постарше. Я хочу рассказать, как эти существа всегда жили в камне, а ты выпустила их на свободу. Ну как?

– Звучит немного пугающе.

– Вот именно.

– Что ж, во всяком случае, получится не приторно, не так ли?

– Нет… послушай, этот холм стал еще круче, чем когда я приехала на остров.

– Точно, а в 1929 году он вообще был пустяшным подъемчиком.

Они рассмеялись и не проронили ни слова, пока не достигли плато и не разгрузили поклажу. Эми хлопнула ослов по спинам, и те двинулись в обратный путь по дороге, а они молча смотрели, как серые силуэты двинулись домой в надвигающиеся сумерки.

Эми, взглянув на вещи, сказала:

– Я заберу их завтра. Сегодня я что-то устала. Пройдя шага три по обглоданной траве, Эми обернулась.

– Сегодня утром я получила еще одно письмо от Ковака.

– У него все в порядке?

Единственное, о чем не упоминала Мэг, это о сделанном Чарльзом предложении. Ей хотелось, чтобы он никогда не делал ей предложения. В действительности это обернулось тем, что Эми получала письма от Чарльза, а она нет.

– Судя по всему, хорошо. Предлагает тебе как можно скорее прилететь домой.

– Что-то он слишком суетится. Я не собираюсь бесцельно сидеть на месте.

– Да. Особенно если твоя подруга… Джилл – кажется, так? – поселилась в твоем доме. Тебе придется остановиться в отеле.

– Вот черт.

– Совершенно верно.

Стало почти темно; Эми вырисовывалась силуэтом на фоне темной травы, растущей на плато. Голос ее, казалось, звучал независимо от тела.

– Возможно, тебе следует знать кое-что. Понимаешь, Ева, возможно, не рассказывала ему. В случае если со мной что-нибудь случится, он так и не узнает. Да, мне кажется, я не нарушаю конфиденциальности. Кто-нибудь другой – кто-нибудь, не являющийся членом семьи, должен знать.

– Эми, давай зайдем в дом. Я зажгу лампу и мы сможем…

– Нет. Пора идти домой. – Она немного помолчала, затем добавила: – Понимаешь, муж Евы ушел от нее, когда она увлеклась Андроулисом. Вполне естественно, на мой взгляд. Они не любили друг друга. Между ними был брак по договоренности. Они поженились сразу же после окончания школы в Вене. Странно, не правда ли? Именно поэтому Андроулис устроил нас здесь. Меня с ней. Вроде подружек.

Мэг молчала, не спуская взгляда с фигуры Эми. Это она слышала и раньше. Треугольник. Андроулис, Эми и Ева. Такой же, как Питер, Миранда и Мэг.

– Здесь на вилле родился ребенок. Ева должна была сохранить престиж там, в Будапеште. Ее семья… они знали, разумеется, но они не приняли бы публично сына Андроулиса.

– Итак… Чарльз, это Чарльз Андроулис? А вовсе не Ковак?

– Этого не знал никто. Только Андроулис, Ева и я. Я не знала, каким образом Ева уладит это со своим мужем, но она сумела. Чарльза вырастили… по договоренности.

Мэг думала, что ей следует ответить в этом случае. Ведь все это было так давно и стало так неважно. Мэг сделала усилие.

– Имеет ли это какое-нибудь значение теперь?

– Может быть. С юридической точки зрения. Во всяком случае, я тебе сказала. Просто помни об этом… если вдруг возникнет необходимость.

– Я… хорошо.

Эми была практически невидимой, а голос, казалось, звучал сам по себе.

– Я давно его не видела. И Еву тоже. Но… он прислал тебя. И это самое лучшее, что он когда-либо сделал для меня.

Сказав эти слова, Эми ушла.

Лето было великолепным по всей Европе, и Корнуолл был просто переполнен отдыхающими, ликовавшими при мысли, что их друзья, отправившиеся в Испанию или на острова, вряд ли насладились столькими солнечными днями, сколькими они, оставшись в Пензансе, Ньюки или в Фалмуте. Въехать и выехать из Кихола было проблемой, поскольку узкие дороги были забиты машинами практически на протяжении всего дня – почти так же, как на Рождественские праздники.

Семейство Сноу буквально измучилось, добираясь до маленьких магазинчиков, отыскивая место на пляже, так что в конце концов Питер увез все семейство в Лондон. Дело было не только в том, чтобы скрыться от толп отдыхающих. Казалось, что ему необходимо оторваться от места, нравившегося ему более всего, чтобы взглянуть на него со стороны и приступить вновь к созданию картин. К тому же он полагал, что перемены пойдут на пользу Миранде. Миранда убедила его, что чувствует себя хорошо. Попросту она уже не была больше Мирандой.

Итак, они остановились в отеле «Хэмпстед», осматривали столичные достопримечательности и наслаждались некоторыми плодами его успеха. Три картины Питера были выбраны для показа на летней выставке в Академии; две уже находились у «Тейта» и были включены в коллекцию работ ньюлинской школы. Он улыбнулся, глядя на картину, изображавшую миссис Паску, выступающую из чада, поднимавшегося с ее сковородок; ему все еще нравилась эта картина, хотя Мэг была права: он очень многое взял у Франса Гальса.

Питер проговорил, обращаясь к Миранде:

– Этой зимой я хотел бы вернуться к работе над портретом Мэг, который я начал много лет назад. Ты не против?

– Конечно же, нет. – Миранда улыбнулась ему в ответ. – Я рада, что ты можешь сказать мне об этом.

Он немного подумал, затем кивнул:

– Да, я тоже. Я долго его прятал. И работал немного перед Рождественскими праздниками. Затем отложил.

– И тогда ты не мог рассказать мне об этом. Теперь ты можешь. Почему?

– Потому что… – Питер наморщил лоб. Он так многое мог выразить кистью, но вот слова ускользали от него. – Потому что… какую-то часть Мэг, которую я не мог отыскать в ней, я нашел в тебе.

– Мое сумасшествие, – криво усмехнувшись, проговорила Миранда. – Теперь оно ушло, Питер. Вероятно, навсегда.

– Неважно. Это не было сумасшествием, дорогая. То была страсть. У тебя страстная натура.

– И теперь все ушло? – спросила она.

– Нет, – ответил Питер, очень нежно касаясь ее. Теперь он был необыкновенно нежен с нею. – Нет. Она углубилась. Стала нежнее. – Питер поцеловал ее, и она почувствовала, что он вот-вот расплачется. – Миранда, дорогая… Я хочу… есть вещи, о которых я все еще не могу рассказать тебе. И теперь мне это кажется… ужасным.

Миранда взяла его за голову и поцеловала.

– Мне кажется, я знаю. Но даже если я и не знаю, то это не имеет никакого значения, Питер. Я наделала глупостей. Я сошла с ума. Нет, то была не страсть, а сумасшествие. Как-никак мы выстояли. – Миранда заглянула Питеру в глаза. – Что произошло тогда, не имеет значения. Мы прошли сквозь это. Я… как бы сказать… совершила самоубийство. И тем не менее я здесь. И ты тоже здесь.