Идеальный момент.

Эдрик быстро оценил ситуацию. Мастер Вильгельм не был случайной жертвой — его украшения часто можно было увидеть на шеях и запястьях придворных дам, а на особенно дорогих изделиях красовался королевский знак, означавший, что ювелир выполнял заказы для самой королевской семьи. Идеальная мишень для пятой годовщины.

Эдрик скользнул к прилавку, движения его пальцев были отточены сотнями подобных краж. За долю секунды он оценил товар, выбрав небольшую, но массивную золотую брошь с рубином. Такая вещица могла обеспечить Братство едой на неделю вперед.

Но дело было не в деньгах. На броши был выгравирован герб одного из графов, известного особой жестокостью к низшим сословиям. Сжечь такую вещь в память о родителях казалось символичным актом возмездия.

Едва его пальцы коснулись броши, чья-то рука сжала его запястье с неожиданной силой. Эдрик поднял взгляд и встретился глазами со Стражем Ворона — элитным подразделением городской стражи, специализирующимся на поимке воров и бандитов.

— Попался, крысеныш, — прошипел страж, скручивая его руку за спину.

Эдрик мгновенно узнал стража — это был капитан Торбен, известный своей жестокостью к пойманным преступникам, особенно к молодым. По Подбрюшью ходили слухи, что не все задержанные им доживали до суда, а те, кто доживал, часто теряли конечности или зрение.

Эдрик не тратил время на слова. Извернувшись, он ударил стража головой в лицо, почувствовав, как хрустнула переносица. Хватка на мгновение ослабла, и этого было достаточно. Вырвавшись, он бросился бежать, проталкиваясь через толпу, сбивая с ног зазевавшихся покупателей.

— Держи вора! — крик стража перекрыл рыночный гул.

Несколько торговцев попытались схватить мелькающую между рядами фигуру, но Эдрик был быстрее — годы беготни по скользким туннелям Подбрюшья научили его маневрировать в самых стесненных условиях.

Он почти достиг края рынка, когда из-за угла показался отряд городской стражи. Развернувшись, он бросился в противоположном направлении, но и там путь перекрыли. Рынок превращался в клетку. Лихорадочно оглядываясь, Эдрик заметил узкий проход между двумя лавками и нырнул туда.

Сердце колотилось как сумасшедшее, а в голове пульсировала единственная мысль: "Только не сегодня. Только не в годовщину их смерти". Быть пойманным сегодня казалось особенно горьким предательством памяти родителей.

Проход вывел его к задним дворам, заставленным ящиками и корзинами. Он перепрыгнул через низкий забор, пробежал через чей-то огород, распугав кур, и уже видел спасительный переулок, ведущий к одному из входов в Подбрюшье, когда его путь преградила массивная фигура.

Кузнец Бром — огромный мужчина с руками размером с окорока и шеей быка — схватил Эдрика за шиворот с той непринужденностью, с которой берут котенка.

— Куда спешишь, воришка? — прогудел он, встряхнув Эдрика так, что клацнули зубы.

— Отпусти, старый хрыч! — выплюнул Эдрик, извиваясь в железной хватке.

— А ты наглый, — усмехнулся кузнец, разглядывая свою добычу. — Я таких как ты насквозь вижу. Думаешь, ты особенный? Думаешь, твои беды дают тебе право воровать? У всех беды, мальчик. Моя жена умерла при родах, сын погиб на войне. Но я не опустился до воровства.

Эдрик хотел крикнуть, что его родителей казнили из-за таких, как Бром — законопослушных граждан, которые просто следуют приказам и никогда не восстают против несправедливости. Но он промолчал. Слова были бесполезны.

— Сначала верни, что украл, — кузнец свободной рукой начал обыскивать карманы Эдрика, вытаскивая мелкие трофеи сегодняшнего утра — пару серебряных монет, носовой платок, маленький нож в кожаных ножнах.

— Я ничего не брал у тебя!

— Зато ты брал у моего кума Вильгельма, — Бром тряхнул его снова. — И не раз, судя по его рассказам. Пора проучить тебя, щенок.

Кузнец развернулся и, не отпуская Эдрика, пошел к своей мастерской. Колокольня Святыни Катарины только пробила восемь утра, и кузница еще не открылась, но внутри уже горел огонь в горне, окрашивая помещение в красные и оранжевые тона.

Когда они вошли в кузницу, аромат раскаленного металла и угля ударил в ноздри. Эдрик невольно вспомнил редкие визиты с отцом к Мастеру Торну — тот кузнец был совсем иным, с добрыми глазами и уважительным отношением к маленькому посетителю. Он даже позволял Эдрику раздувать меха и смотреть, как рождаются изделия из бесформенных кусков металла.

Но кузница Брома не вызывала таких теплых воспоминаний. Здесь все дышало угрозой — от нагромождения острых инструментов до самого хозяина, чья фигура отбрасывала огромную тень на стену.

— Что ты собираешься делать? — Эдрик попытался скрыть страх под маской дерзости.

— Научить тебя уроку, который ты никогда не забудешь, — Бром швырнул его на земляной пол кузницы. — Каждый вор должен быть отмечен, чтобы честные люди видели, с кем имеют дело.

Он достал из горна металлический прут, конец которого светился ярко-оранжевым. В воздухе запахло раскаленным металлом.

Эдрик попытался отползти, но кузнец прижал его ногой к полу, словно насекомое.

— Не бойся, мальчик, — в голосе Брома появились почти отеческие нотки. — Это будет быстро. Всего лишь небольшая отметина на щеке. Через неделю заживет, а урок останется на всю жизнь.

Эдрик почувствовал, как внутри него что-то ломается. Пять лет сдерживаемого гнева, отчаяния и боли прорвали плотину. Он не будет больше жертвой, не будет терпеть унижения и клеймения, как скот. Если суждено умереть сегодня, то он умрет сражаясь.

Эдрик задыхался от страха и ярости, глядя на приближающийся раскаленный металл. Он знал этот обычай — клеймение воров. Обычно это делали по приговору суда, но иногда граждане брали правосудие в свои руки, особенно в бедных кварталах, где стража появлялась редко.

— Я найду тебя, — прошипел он. — Клянусь могилами родителей, я найду тебя и перережу глотку.

— Сначала научись не попадаться, — усмехнулся Бром и прижал раскаленный металл к правой щеке Эдрика.

Боль была невыносимой. Запах горелой плоти наполнил ноздри. Эдрик закричал, но крик перешел в животный вой, когда кузнец медленно провел прутом, выжигая узор.

— Вот так, — удовлетворенно произнес Бром, отбрасывая прут. — Я назвал этот узор «Крысиный хвост». Подходит для такого, как ты.

Он отпустил Эдрика, который скорчился на полу, прижимая руку к обожженной щеке. Слезы непроизвольно текли из глаз, смешиваясь с кровью и сукровицей.

— А теперь убирайся, — Бром пнул его под ребра. — И не попадайся мне больше на глаза.

По телу Эдрика прошла волна ненависти, затмившая даже боль от ожога. Он почувствовал, как эта ненависть фокусируется, кристаллизуется в нечто твердое и острое, как клинок. В этот момент он понял, что однажды вернется. Не как мальчишка-вор, а как нечто большее, нечто ужасное. И тогда Бром пожалеет о своем "уроке".

С трудом поднявшись на ноги, Эдрик, шатаясь, вышел из кузницы. Голова кружилась от боли, во рту пересохло. Он знал, что не может вернуться в Подбрюшье в таком состоянии — запах крови привлечет крыс, а вид раны вызовет насмешки. В Братстве не было места слабым, а сейчас он был слаб, как никогда.

Шатаясь, он побрел по переулкам, стараясь держаться в тени, пока не оказался на Ремесленной улице, где располагались мастерские различных ремесленников. Прислонившись к стене, он пытался собраться с мыслями, когда взгляд его упал на небольшую лавку с вывеской «Арне и сыновья, изготовление масок».

Маски... Эдрик вспомнил, как однажды мать рассказывала ему о далеких землях, где люди носили маски во время карнавалов, скрывая свои истинные лица и становясь кем-то другим — богами, демонами, героями. Сейчас, с обожженным лицом и душой, полной ненависти, он как никогда хотел стать кем-то другим.

В витрине были выставлены разнообразные маски — карнавальные, театральные, ритуальные. Но внимание Эдрика привлекла стоящая в самом дальнем углу маска из темного металла, напоминающего железо. Без украшений, без причудливых форм — простое, почти грубое изображение человеческого лица с прорезями для глаз и рта.