И ни души. Ни детей, играющих на улице, ни женщин, развешивающих бельё, ни мужчин, занятых работой. Только дым из труб говорил о том, что деревня обитаема.

Железный Лик остановился в центре поселения, у старого каменного колодца. Маска на его лице приняла нейтральное выражение, но янтарные глаза за прорезями маски внимательно изучали окружающее.

— Есть кто-нибудь? — произнёс он громко, и его голос, изменённый маской и сущностью банши, эхом разнёсся между домами.

Тишина в ответ. Но Железный Лик чувствовал взгляды — десятки глаз наблюдали за ним из-за плотно закрытых ставен, из щелей в дверях, из тёмных проёмов чердаков.

— Я не причиню вреда, — продолжил он. — Я путник, ищущий информацию. Заплачу золотом тому, кто поговорит со мной.

Звон металла должен был привлечь внимание даже самых осторожных. Железный Лик достал из кошеля на поясе несколько золотых монет с профилем покойного короля Родерика IV и положил их на каменный парапет колодца.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем одна из дверей приоткрылась, и наружу осторожно выглянул старик — седой, сгорбленный, с лицом, испещрённым морщинами, как кора древнего дуба.

— Уходи, чужак, — хриплый голос старика дрожал от страха и возраста. — Тебе нет места в Баровитце. Не в эту ночь.

— Какую ночь? — спросил Железный Лик, не двигаясь с места.

Старик нервно оглянулся, словно боясь, что сами стены могут услышать его слова.

— Ночь Волка, — прошептал он. — Каждый месяц, когда луна становится круглой, он спускается из замка со своими… созданиями. Для сбора дани.

— Данью служит золото? — Железный Лик указал на монеты, лежащие на парапете.

Старик издал странный звук, нечто среднее между горьким смехом и всхлипом.

— Золото? Нет, чужак. Граф берёт более ценную дань. Иногда скот. Иногда… — он замолчал, не в силах продолжить, но Железный Лик понял. Кровь. Жизнь. Души.

— Кто он? Этот граф?

Старик осенил себя странным знаком — не совсем тем, каким обычно крестились последователи Святой Катарины в Нисенхейме, но похожим.

— Страд фон Зарович, — имя было произнесено шёпотом, словно даже звук мог вызвать его обладателя. — Владыка замка Равенлофт. Владыка Баровии. Владыка нашей жизни и смерти.

Страд. Имя отозвалось внутри Железного Лика странным эхом, словно он всегда знал его, словно оно было вытатуировано на изнанке его сознания.

— Если ты пришёл к нему, — продолжил старик, видя, что чужак не уходит, — то ты уже мёртв. Если бежишь от него — то бесполезно. В Баровии нет спасения, нет выхода. Только его воля.

Железный Лик молча изучал старика. Десятилетия жизни в страхе наложили на него неизгладимый отпечаток — взгляд загнанного животного, сутулые плечи человека, ожидающего удара, дрожащие руки того, кто знает, что спасения нет.

— Я не боюсь смерти, — наконец произнёс Железный Лик. — И не боюсь твоего графа. Я пришёл сюда по своей воле, следуя зову.

Старик отшатнулся, словно услышав богохульство.

— Зов? — переспросил он. — Ты слышал Зов Баровии? — В его голосе звучали одновременно страх и благоговение. — Тогда ты… ты тот, о ком говорится в пророчестве?

— Каком пророчестве?

Но старик лишь покачал головой, пятясь обратно к двери.

— Нет, нет. Не здесь. Не сейчас. Ночь Волка близится. Они придут. Они всегда приходят.

С этими словами он скрылся в доме, захлопнув дверь. Железный Лик услышал, как задвигается тяжёлый засов, и за этим звуком последовала тишина.

Он остался один посреди мёртвой деревни, где единственным звуком был скрип несмазанных петель ставен, закрываемых ещё плотнее в страхе перед чужаком в железной маске.

Железный Лик поднял взгляд на небо, отмечая положение солнца — оно клонилось к закату, окрашивая тяжёлые тучи в кроваво-красный цвет. Если старик говорил правду, скоро настанет ночь, и с ней придут слуги графа.

Он мог бы уйти из деревни, скрыться в лесу, избежать этой «Ночи Волка». Но что-то подсказывало ему, что это было бы бессмысленно. Не для этого он пришёл в Баровию. Не от этого он бежал всю свою жизнь.

Он сел на каменный парапет колодца, приготовившись ждать. Золотые монеты так и остались лежать рядом, никем не тронутые, словно в этой стране они имели меньшую ценность, чем металл, из которого были сделаны.

Сумерки в Баровии наступили быстро, словно тьма не просто приходила с закатом, а существовала постоянно, просто временно отступая под натиском дневного света. Небо из свинцового стало иссиня-чёрным, и на нём проступили звёзды — яркие, но холодные, словно отшлифованные алмазы на бархатном покрывале.

А затем появилась луна — огромная, полная, насыщенного янтарного цвета, похожего на оттенок глаз Железного Лика за прорезями маски. Она висела низко над горизонтом, словно готовая упасть на землю, придавив своей тяжестью и без того угнетённый край.

С появлением луны деревня погрузилась в абсолютную тишину. Даже скрип ставен прекратился, словно сам воздух застыл в ожидании. Огни в окнах погасли один за другим, но Железный Лик знал, что никто не спит — жители затаились, как мыши при виде кота, надеясь, что на этот раз чаша пройдёт мимо них.

И тогда он услышал их — далёкий вой, раздающийся со стороны леса. Не волчий, нет. Слишком низкий, слишком… осознанный. Словно что-то, имеющее человеческий разум, использовало волчью глотку для общения.

Вервольфы. Оборотни. Создания, о которых в Нисенхейме слагали легенды и страшные сказки, здесь были реальностью.

Вой приближался, становясь громче и отчётливее. К нему добавились другие звуки — треск веток, тяжёлое дыхание, низкое рычание. Стая двигалась к деревне, не скрываясь, не опасаясь сопротивления.

Железный Лик не сдвинулся с места. Маска на его лице медленно изменила выражение, став жёстче, угрожающе. Янтарный свет из глазниц стал ярче, различимый даже в лунном свете.

Первый из них появился на краю деревни — массивная фигура, двигающаяся на двух лапах, но мало похожая на человека. Крупнее любого волка, покрытый тёмной шерстью, с головой, представляющей собой кошмарную помесь волчьей морды и человеческого лица. Оскаленные клыки, глаза, светящиеся красным в темноте, когти, способные разорвать человека на части.

За ним последовали другие, не менее устрашающие, разных размеров и оттенков шерсти, но одинаково смертоносные. Стая, насчитывающая не менее дюжины особей, окружила центральную площадь, где сидел Железный Лик.

А затем появился их лидер — самый крупный из оборотней, с белой, как снег, шерстью и глазами, горящими ярко-синим пламенем. Он двигался с грацией хищника, уверенного в своём превосходстве, в своём праве на эту территорию и всё, что на ней находится.

Вожак остановился в нескольких шагах от Железного Лика, изучая его с любопытством, смешанным с настороженностью. От него исходила аура силы и древности, несопоставимая с остальными членами стаи.

— Чужак, — прорычал он, и его голос был страшен — хриплый, низкий, словно камни трутся друг о друга в глубокой пещере. — Ты пахнешь… странно. Не совсем как человек. Не совсем как что-то ещё.

Железный Лик встал, и сейчас, в свете полной луны, впервые стала видна вся его трансформация. Не только маска и руки, но и большая часть его тела преобразилась, став металлической. Живой металл, двигающийся, как плоть, но прочный и холодный, как сталь. Только отдельные участки всё ещё оставались человеческими — словно острова плоти в море металла.

— Я пришёл к твоему хозяину, — ответил он, и его голос, изменённый маской и сущностью банши, звучал не менее устрашающе, чем рык оборотня. — К графу Страду фон Заровичу.

Вожак отступил на шаг, и его глаза расширились в удивлении.

— Ты… добровольно ищешь аудиенции у господина? — в его голосе звучало недоверие. — Обычно люди бегут от его зова, а не к нему.

— Я не обычный человек, — просто ответил Железный Лик. — И больше не совсем человек, как ты заметил.

Белый вервольф издал звук, похожий на смех — низкий, рокочущий, с нотками безумия.