Про обмирщение.

Если воплощение всегда происходит (и ожидается) ежесекундно — вина состоит в не-воплощении, в обмирщении.

Чем напряженнее стремление к воплощению, в момент, чем сильнее стягиваются края ткани, тем больше искривляется несхваченное пространство, тем сильнее, вследствие упругости материала отбрасывает назад.

За краем всегда есть отторгнутое, из этого не складывается целого.

Отказаться от ежемоментного усилия (приводящего всякий раз к обмирщению), отложить на «потом, когда» (будет достигнуто лучшее, по известному способу, по закону) — значит отказаться навсегда.

У меня после нескольких ярких наркотических опытов была теория, что воплощение прекрасного духа, Возлюбленного, Идеала происходит ежемоментно всегда, просто люди обычно этого не видят, а то бы у них волосы стояли дыбом. Но если человек стремится к тому, чтобы идеал воплотился, — то есть движется по направлению к нему, — то он может приблизиться, вот только постоянно происходит какой-то сбой, и волшебный ангел снова становится обычным человеком в ваших глазах. Это, конечно же, ваша вина. И чем ближе, растягивая резинку привязанного к тебе материального мира, ты подтянулся к идеальному, тем красивее ебнешься назад об землю, — как вот и вышло с АЧ, со всей дури, с ЮФ, я имела в виду. Я очень сильно его уважала за такую смелость — так далеко оттянуть резинку, — имея в виду последствия. И подумав, я поняла, что иначе и невозможно. Если ты стремишься к Сестре — ты каждый раз шибаешься назад о камни, но стоит тебе хоть раз остановиться и не стремиться — и ты потеряешь ее навсегда. Эта героическая картина вполне удовлетворяла моим эстетическим критериям.

Будучи последовательной, я и прыгала на резиночке до тех пор, пока силой инерции, откатившаяся реальность меня не вырубила наглухо.

Думаю, что никто из моих тогдашних читателей не представлял размеры моей героической решимости.

Отправив донесение о воплощении, я еще немного подумала и добавила важные уточнения для коллег:

Применение метода предполагает выставленную цель или наличие известного пути.

Имеется в виду, что каждое новое усилие может возникнуть из невозможности принять имеющееся, и оно всякий раз иное, не метод, а процесс преобразования, происходящий из неохваченного. После поражения он, конечно, может быть как-то описан.

«Отказаться» имеется в виду не то, что имеется возможность выбора из вариантов, отказаться то есть обратиться к методам.

Но что, спросите вы, я все время подразумеваю под этим «идеальным»?

Я и не знала. Если бы я уже точно знала, какое оно (Он) и где, то нетрудно было бы разработать какой-нибудь метод этого достичь. А поскольку мы ищем «не знаю что», то и методов поиска у нас быть не может. Каждый новый рывок совершенно иной, чем то, что раньше — ты стремишься ощутить присутствие и оказывается, что рядом с тобой сидит невидимое существо, которое ты желаешь. Но тут входит другое прозрачное существо, которое тебе нужно, и говорит, чтобы вы каялись. Представив себе золотой шар в районе щиколоток и очень-очень захотев приблизиться, ты добиваешься того, что ощущаешь присутствие этих существ. Потом идет откат — их больше нет рядом, мир снова приобретает грубость и реальность. Теперь уже бесполезно представлять себе золотой шар — эти существа не вернутся. Ты вспоминаешь, как именно сказали тебе каяться, и каешься. Теперь ты стремишься ощутить присутствие того, в чем виновата и того, перед кем. Раз — и тебе приходит письмо, подтверждающееся пробой ткани реальности. Все сходят с ума. Затем следует очередной откат. Но теперь бесполезно каяться — и так далее.

На самом деле я, конечно, имею в виду не сами — такие простые — действия, а связанные с ними и вызвавшие их сложные чувства, составляющие суть поступка. После каждого «отката» чувства вбирали и это очередное поражение со всеми последствиями, и тогда можно было описать достигнутое. Но только после того, как в очередной раз потерпишь поражение. И всякий раз приходилось начинать все заново — все ориентиры менялись. Всё в очередной раз портилось. Я не знала, почему. И у меня не было готовых методов. Как только я решила бы, что у меня есть метод, как достичь того неназываемого, чего жаждет моя душа, я потеряла бы навсегда возможность найти это. Такова вкратце была пассионарная идея, из-за которой я, не моргнув глазом, спрыгнула в шахту метро.

Когда я недавно спросила АЧ, как он воспринимает эти мои донесения, он сказал, что как шум. Ничего из того, что я имела в виду, ему не было ясно. А форма подачи материала ему была активно неприятна — эта претенциозность, как в плохих ньюэйджевских оккультных трактатах про «Исламские давиции». В конце концов у него случилась истерика в виде потока похожих на мои идиотских оккультных рассуждений о квантовой механике и Богородице, которыми он объелся еще во младенчестве. На самом деле у меня не было никаких претензий написать концепцию: я простодушно и неумело подражала интонациям АЧ, что со стороны могло смахивать на жестокую пародию.

Тогда я об этом не догадывалась, а ответ ЕП и вовсе привел меня в восторженный делирий:

>> Чем напряженнее стремление к воплощению, в _момент_, чем сильнее стягиваются

>> края ткани, тем больше искривляется несхваченное пространство, тем сильнее,

>> вследствие упругости материала отбрасывает назад.

> Применение метода предполагает выставленную цель или наличие известного пути.

> Имеется в виду, что каждое новое усилие может возникнуть из невозможности принять

> имеющееся, и оно всякий раз иное, не метод, а процесс преобразования,

> происходящий из неохваченного. После поражения он, конечно, может быть как-то

> описан.

Слово «поражение» может вызывать совершенно разные следствия. Более конкретно, пожалуйста, охарактеризуйте это слово.

> «Отказаться» имеется в виду не то что имеется возможность выбора из вариантов,

> отказаться то есть обратиться к методам.

Тут тоже не совсем ясно. «Отказаться» — это в вульгарном смысле, или «от казать себя»? Во всех языках, кстати, есть совершенно тождественная одна другой хитрость (о ней меня не спрашивать, но писать, если ум есть).

Несомненно, он имел в виду, что «поражение» может быть не только неудачей, но так же и признаком точного попадания по цели, и еще изумлением вероятного противника — он предлагал варианты, которые превращали поражение в победу, он предлагал победоносную войну, и от имени цели атаки свидетельствовал о возможности ее поражения. Самое страшное — отказаться от этого ежемоментного усилия — он одним движением превратил в чрезвычайно привлекательное действие: оттуда — из отказа — показывания себя. Он так видел. Он видел меня там, в этом отказе. Это был прямой лифт на небо. Который почему-то привез меня вниз, под эскалатор.

Я уже упоминала, что некоторые бредовые представления сохранялись у меня годами, несмотря на лечение. Под лечением я имею в виду полноценный курс в стационаре. Меня госпитализировали 5 раз за 5 лет, из них 4 раза — принудительно, с руками за спиной. А выписывали каждый раз совершенно социально адаптированной. Правда, моя социальная адаптированность нисколько не зависела от того бреда, который оставался при мне. Можно сказать, внешне нормальное поведение вполне в этот бред вписывалось. Так что, в очередной раз бросив пить нейролептики из-за жесточайшей депрессии, я находила новую работу и вполне успешно с ней справлялась — пока, в результате развития конфликта, заложенного в сохраняющемся бреде, не переходила в острое психотическое состояние, когда нарушения тестирования реальности становились заметны стороннему наблюдателю.

Сейчас я попробую описать мир, в котором жила эти годы — он был, в общем-то, не так уж плох. Скорее, даже я бы сказала, наоборот, был чрезвычайно прекрасен.