Поэтому я делаю вот что: я начинаю очень сильно любить ЮФ. Раз она идеал, я решаю любить ее так же, как и он, как и АЧ. Я смотрю на нее, чтобы увидеть, что восхищает АЧ, и я это вижу. ЮФ во многом бы заслужила одобрение моей мамы. Она честная и ненавидит вранье и врунов, она перебарывает себя, у нее огромная сила воли и железная дисциплина, и она никогда не предаст своих, как Зоя Космодемьянская, хотя и будет страдать от этого всю жизнь. Она умна и горда, как королева, и так ведет себя с людьми, что они поневоле относятся к ней с глубоким почтением, она красива и благородна и ставит чужое счастье выше своего. Она пожертвовала собой, так что ее возлюбленный теперь должен вечно ее ненавидеть, но у нее никогда не сорвется с губ ни слова жалобы. Словом, на нее отлично проецировался образ идеальной женщины — но только моей идеальной женщины, не его.

Но я думала, что разделяю его теперь с АЧ. Этот образ очень сильно меня тонизировал — я делала массу вещей, думая о том, как бы ЮФ поступила на моем месте. Я чувствовала, что становлюсь лучше, когда делала так, почти как она, и чувствовала себя последним дерьмом, когда потворствовала себе, а не преодолевала себя, как прекрасная и гордая ЮФ. Она всегда была лучше меня, и во всем была лучше меня. Я была плохая, а ЮФ — хорошая. Ее боготворили, а я выносила мусор.

Конечно же, я ни в коем случае не могла себе позволить проявить агрессию непосредственно по отношению к ЮФ, а тем более к самому АЧ — своему счастливо обретенному — наконец-то — «отцу». Это и было ядром того конфликта, смягчить который оказалась в итоге важнее, чем выживать и самосохраняться.

Этот плач я написала, на не помню который год мучения этой жестокой ревностью и обидой. Кстати, тут и описано решение проблемы, которое я постоянно находила — диссоциация и распад, исчезновение. Конечно, я никому таких стихов не показывала. Тут были слишком неблагородные чувства.

А вот благородные чувства: защитой было, например «глубокое» понимание воинской иерархии, иерархии вообще, в которой служить не является ничем позорным, а напротив, очень почетным, если ты служишь настоящему господину, воплощающему высшие принципы. Для этого АЧ должен быть идеальным, этаким истинным Царем, главой кшатриев, верховным администратором воинского ордена. Тогда то, что я ему служу — это круто. В этих отношениях, как и в паре учитель-ученик, нет пола, что дает возможность убежать от соперничества. Я с удовольствием ощущала себя юношей, мальчиком, служащим великому Магистру — у меня и раньше-то с гендерной идентификацией было не очень, и секс между мальчиками всегда нравился.

Другая защита была: «А зато меня тоже любит ЕП». Типа, такую же великую любовь, как у АЧ к ЮФ, ко мне испытывает ЕП, а я к нему, только мы по одну сторону баррикад, и потому мы тут впереди — мы показываем другой, лучший путь. Мы держимся почти на той же дистанции, что и АЧ с ЮФ: мы тоже никогда не будем вместе, мы враги, потому что я для ЕП враг всего проекта, не допускающего привязанность к человеку, но лишь к идеальному образу. Я его враг, потому что я хочу его, а он мой враг, потому что хочет меня — больше всех остальных. Мы не совершим той же ошибки, что АЧ, не бросим остальных ради друг друга, хотя этого только и хотим — потому что хотеть этого совершенно правильно, ведь этого хотел АЧ. Это такая чудовищная борьба воль. Подвиг самоограничения позволял с удобством трактовать поведение ЕП в выгодную для легенды сторону — поведение, я бы сказала, крайне сдержанное: бывало, он полгода не говорил мне ни слова.

И окончательно психотические защиты «я — это ЮФ», «я — это АЧ» и, следовательно, «я — это кто угодно», начало работы которых и открывало фазу острого психоза. Только в ней я могла проявить и наконец-то проявляла агрессию по отношению к АЧ.

Это представление о благородной любви АЧ к ЮФ вместе со всем сопутствующим пакетом сохранялось у меня по крайней мере в течение 5 лет.

Прошло 5 лет, и я осмелилась, наконец, публично рассказать правду:

Та история началась ещё до того, как я поступила к учителю, когда Большой Змей познакомился с Летящим Снегом и Кривым Копьём. Летящий Снег была красива и умна и в совершенстве владела мечом. Кривое Копьё был мастером сражений трое против всех. Большой Змей был учтив с Кривым Копьём, и честь соблюдалась. Когда я поступила к учителю, не было войны кланов, и друг Большого Змея, Сломанный Меч, был ещё смешлив и несерьёзен. Полная Луна тогда была такая же упрямая, как и сейчас. Она мастер тяжестей. Затем между кланами началась вражда, сначала неявная, потом открытая. Летящий Снег оказалась врагом Большого Змея, и честь не позволила ей поступить иначе, чем она поступила, когда Большой Змей открыл ей своё сердце. Когда учитель вернулся, я немедленно отправилась к нему, чтобы перевязать его. Я любила учителя и знала, что не могу его утешить. Дружба со Сломанным Мечом всегда поддерживала Большого Змея. Отношения между ними были образцом любви. Я также любила Сломанный Меч. Сломанный Меч любил Полную Луну, а она любила его. Но так вышло, что они никогда не говорили друг с другом. Полная Луна считала, что все важные вещи говорятся единожды и нет нужды их повторять. Сломанный Меч никогда не обсуждал Полную Луну. Летящий Снег, конечно, никогда не изменила бы своему клану, но я знала, что она не была счастлива. Шли годы, Сломанный Меч стал совсем серьёзный, учитель совершенствовался в искусстве, иногда доходили какие-то новости и о Кривом Копье. В первый весенний месяц этого года я отправилась в деревню, чтобы обратиться к родовым духам. Я попросила родовых духов избавить меня от болезни и о том, чтобы всех этих людей, о которых я пишу, также миновала несчастливая судьба. Когда я возвращалась домой, с собой у меня был мешочек риса. Родовые духи сказали, когда зёрна кончатся, они исполнят мою просьбу.