«Когда смотришь издали на нагромождение камней – результат многократных колебаний земли за долгие геологические эпохи – и сравниваешь их с камнями, уложенными в стены древних строений, те и другие в сероватой патине веков выглядят одинаково…

Таков и замок в Карпатах... На расстоянии его развалины почти сливаются с горными отрогами...

<…>

В восьми или девяти сотнях шагов позади гребня горы Вулкан возвышается стена из песчаника... К площадке в центре, окруженной зубчатой стеной, примыкает башня с тремя рядами зарешеченных окон и опоясывающей первый этаж галереей.

<…>

Есть ли за полуразрушенной стеной строение, пригодное для жилья, никто не знал: подъемный мост и тайный ход из крепости были давным-давно разрушены… Дурная слава и всякие предрассудки оберегали его [замок. – Д.К] не хуже, чем василиски, гаубицы, бомбарды, кулеврины, тоннуары и прочие артиллерийские орудия далеких времен…»^[274]

Наконец, «роман ужасов», старший из рожденной готическим жанром тройни, в наибольшей степени несет на себе «родимые пятна» готического романа – так что можно и не цитировать, достаточно вспомнить начало самого популярного произведения жанра – романа Брама Стокера «Дракула» (1897). Замок Дракулы, его жуткие обитатели – призраки, мертвецы и прочая нечисть. К слову: существует мнение^[275], что на создание «Дракулы» Стокера натолкнул как раз роман «Замок в Карпатах». Вполне возможно – учитывая, что перевод романа Жюля Верна на английский язык вышел в 1893 году – за четыре года до появления книги о похождениях страшного трансильванского вампира. Но даже если это мнение ошибочно, если Брам Стокер не читал «Замок в Карпатах» и даже не слышал о его существовании, нельзя не отметить удивительное сходство образцового научно-фантастического романа и столь же образцового романа ужасов. Впрочем, так и должно быть – между близкими родственниками.

Замок Солярис^[276]

Канон готического романа то и дело просматривается и в научнофантастической литературе XX века. Наиболее характерный тому пример – знаменитый и неоднократно экранизировавшийся роман Станислава Лема «Солярис».

В самом деле, при всем космическом антураже, при всей современной проблематике романа, сквозь галактические одежды в «Солярисе» проступает даже не современность^[277], а мрачная, пугающая старина готики. Разве не замком с привидениями, замком на краю пугающей бездны предстает перед читателем космическая станция «Солярис»? Разве не повторяется с самого начала ситуация традиционного готического произведения – например, уклончивые советы доктора Снаута главному герою и рассказчику Крису Кельвину? Вспомним:

«– …Если ты увидишь кого-нибудь еще, понимаешь, не меня и не Сарториуса, тогда...

– Что тогда?

Не сон ли все это? За окном кроваво-черные волны блестели в лучах заходящего солнца. Снаут опять сел в кресло, понурив голову и глядя в сторону, на катушки кабеля.

– Тогда... не делай ничего.

– Кого я могу увидеть? Привидение? – разозлился я.

– Понимаю. Ты думаешь, что я сошел с ума. Нет. Не сошел. Я не могу тебе объяснить этого... пока. Впрочем, может быть... ничего не случится. Но ты все-таки помни. Я тебя предупредил»^[278].

В статье В.Я. Малкиной и А.А. Поляковой «“Канон” готического романа и его разновидности», говорится:

«Носители суеверия – обычно люди из народа. Но в то же время они являются первыми глашатаями правды, видимо, по принципу “глас народа – глас Божий”. Именно из народной молвы благородный приезжий (а вместе с ним и читатель) узнает, что в замке что-то неладно. Он выслушивает сообщения о целом ряде сверхъестественных событий, свершившихся, скажем, со времени смерти (разумеется, загадочной) предыдущих владельцев замка. В конечном счете, это и позволяет ему раскрыть тайну и успешно восстановить справедливость»^[279].

В случае «Соляриса» символом такого «гласа народного» выступает доктор Снаут. От него Крис («благородный приезжий») узнаёт о загадочной смерти «прежнего владельца» (Гибаряна). Из его же уклончивых слов Крис узнаёт о том, что «в замке» (на станции) происходит что-то неладное, «сверхъестественное» («гости», которых как будто присылает Солярис).

Развитие сюжета, в сущности, не отличается, в общих чертах, от развития сюжета в готической прозе. Тайна самоубийства прежнего обитателя Гибаряна, загадочная природа «гостей» (в сущности, призраков), непонятная цель всемогущей силы, то ли испытывающей обитателей «замка», то ли искушающей их… Призрак давно умершей, трагически покончившей с собой жены главного героя, призрак, в который Крис влюбляется вновь…

Все это в той или иной форме появлялось на страницах готических романов – за пару веков до романа Лема. Типичная ситуация: странник приезжает в старый замок, пользующийся дурной славой. Почти сразу узнает о каких-то загадочных явлениях, имеющих здесь место, о странном самоубийстве своего знакомого, поселившегося в замке ранее.

Чудаковатые обитатели замка ведут себя подозрительно. Странник видит призрак темнокожей женщины, а ночью к нему приходит его покойная жена. Типичная, можно сказать, классическая история из «черного романа ужасов», готического романа, мистического романа. Да, космическая станция – не замок. Но она столь же пустынна, запущена, уныла:

«В местах, где обычно катились тележки подъемников ракет, пластик протерся до самой стали.

Вдруг компрессоры замолкли, и стало тихо. Я беспомощно огляделся, ожидая кого-нибудь, но никто не появлялся. Только неоновая стрелка светилась, указывая на бесшумно скользящий эскалатор… Эскалатор заканчивался у круглой площадки. Здесь царил еще больший беспорядок. Под кучей жестяных банок растеклась маслянистая лужа. В воздухе стоял неприятный резкий запах. В разные стороны тянулись следы, четко отпечатавшиеся в липкой жидкости. Между жестяными банками валялись рулоны белых телеграфных лент – вероятно, их вымели из кабин, – клочки бумаги, мусор… В единственном обзорном иллюминаторе горело затянутое туманом небо. Внизу, бесшумно перекатываясь, чернели гребни волн. В стенах множество открытых шкафчиков с инструментами, книгами, немытыми стаканами, пыльными термосами. На грязном полу стояло пять или шесть шагающих столиков, между ними несколько надувных кресел, потерявших всякую форму – воздух из них был частично выпущен…»^[280]

Только и отличия – место расположения «замка». Вместо Карпат, Пиренеев или Альп – далекий космос, столь же чуждый и холодный, как ледяное молчание горных вершин «старой готики».

«Замок часто изображается как место столкновения двух миров – реального и фантастического, поэтому, попадая сюда, герой должен быть готов к самым неожиданным встречам. Здесь обитают привидения, портреты говорят и сходят с полотен, некоторые комнаты всегда закрыты, потому что по ночам там происходит нечто ужасное. В большинстве готических романов замок располагается в горах либо окружен густым темным лесом, скрывающим его местонахождение. Этой главной функции и соответствует облик здания: как правило, это старая полуразрушенная постройка мрачного вида с галереей старинных семейных портретов, длинными темными коридорами, анфиладами пустых комнат, подземельем, из которого доносятся стоны таинственных узников, и башней»^[281].

Именно таков в романе Станислава Лема научно-фантастический «замок» – станция «Солярис», – вращающийся по орбите вокруг планеты Солярис – зловещей, загадочной, мрачной:

«Сквозь незаслоненный иллюминатор падали первые лучи красного солнца. Река пурпурного огня пересекала гладь Океана, и я заметил, что до сих пор безжизненная поверхность его постепенно мутнеет. Она уже не была черной, побелела, словно ее окутала легкая дымка; на самом деле дымка была довольно плотной. То там, то сям возникало волнение, потом неопределенное движение охватило все видимое пространство. Черную поверхность закрыли пленки, светлорозовые на гребнях волн и жемчужно-коричневые во впадинах. Сначала игра красок создавала из этого странного океанского покрова длинные ряды застывших волн, потом все смешалось, весь Океан покрылся пеной, огромные лоскутья пены поднимались вверх и под Станцией, и вокруг нее. Со всех сторон одновременно взвивались в рыжее, пустое небо перепончатокрылые пенные облака, не похожие на обычные тучи. Края их надувались, как воздушные шары. Одни, на фоне низко пылавшего над горизонтом солнечного диска, казались угольночерными, другие, в зависимости от того, под каким углом освещали их лучи восхода, вспыхивали рыжими, вишневыми, малиновыми отблесками. Казалось, Океан шелушится, кровавые хлопья то открывали черную поверхность, то заслоняли ее новым налетом затвердевшей пены»^[282].