– Значит, в тот вечер она ни с кем не говорила?

– Думаю, что нет. Я не могу ручаться за весь вечер, поскольку я не могла все время находиться рядом с ней. Но я сидела возле нее за ужином, потом мы были вместе в комнате отдыха, но Гуннора решительно отвергала любые попытки втянуть ее в разговор. Казалось, она почувствовала облегчение, когда колокол позвал нас на Повечерие, и сразу после службы она отправилась спать.

– Монахини не разговаривают после отхода ко сну?

– Нет. Никогда. В спальне монахиням не разрешается общаться друг с другом.

«Даже не буду объяснять, почему», – подумала Элевайз.

– И никто не встает, не ходит, не покидает спальню?

– Нет. Для зова природы каждой монахине отведено место за занавеской.

– Ах… – Жосс слегка покраснел. – Аббатиса, я приношу свои извинения за вопросы, которые затрагивают столь деликатные стороны общинной жизни. Но…

– Я понимаю, что они необходимы. Продолжайте.

– Услышал бы кто-нибудь, если бы одна из сестер покинула свою постель? Вышла из спальни?

Аббатиса задумалась.

– Я бы ответила, что да, но я могу ошибаться. Наши дни такие долгие, что большинство из нас мгновенно крепко засыпает, пока колокол не призовет нас сначала в полночь на Утреню, а потом, на рассвете, – на Час первый.

– В полночь Гуннора была на службе?

– Да. А на Час первый она не появилась, это вызвало тревогу, и начались ее поиски.

– Значит, она ушла вскоре после полуночи. – Жосс прикрыл глаза – возможно, чтобы лучше представить картину. – Давайте предположим, что, задумывая ночное путешествие, она вернулась на свое место после полуночной службы и приложила усилия, чтобы не заснуть. Скорее всего, она лежала полностью одетой, чтобы избежать риска поднять шум, если бы пришлось снова одеваться. Заметил бы кто-нибудь, если бы все так и произошло?

– Нет. У нас нет привычки подглядывать друг за другом в спальне. К тому же свечи задуваются, как только мы возвращаемся туда после службы.

– Итак, Гуннора дождалась, когда все уснули, бесшумно прошла через спальню, миновав всех спящих сестер…

– Не всех. Кровать Гунноры третья от двери.

– Понятно. Она открыла дверь, и…

– Нет, дверь и так была открыта. Ночь выдалась душная, и мы предпочли оставить дверь распахнутой, чтобы в спальню проникало хоть немного свежего воздуха.

– Ага… Хм… – Жосс снова прикрыл глаза. – Аббатиса, можете ли вы мне позволить осмотреть спальню изнутри?

Элевайз знала, что он попросит об этом. И ответила просто:

– Да.

Она догадалась, что Жосс собрался предпринять. Он попросил аббатису, чтобы в этой длинной, пустой сейчас комнате была восстановлена обстановка той ночи. Она выполнила его просьбу – подперла дверь тем же самым камнем, опустила пологи нескольких первых каморок. Чистота и безукоризненный порядок в комнате порадовали ее; аббатиса была довольна, что сегодня ни одна сестра не оставила свою постель небрежно заправленной. Она показала Жоссу, где спала Гуннора. Он шагнул внутрь соседней каморки и вновь опустил полог.

– А сейчас, аббатиса, не будете ли вы любезны… – сказал он.

Элевайз приблизилась к кровати Гунноры. Было тревожно находиться там, где девушка провела свои последние, одинокие часы. Она сняла обувь и помедлила, считая до пятидесяти. Потом как можно тише подняла полог, проскользнула под ним, на цыпочках пробралась через спальню и вышла.

Как и все монахини, она знала, что третья ступенька деревянной лестницы порой скрипит, поэтому шагнула со второй сразу на четвертую. Затем, по-прежнему с максимальной осторожностью, спустилась вниз.

Спустя несколько минут, когда она уже обувалась, вверху на лестнице показался Жосс.

– Я не слышал вас, – сказал он. – Мои глаза были закрыты. Я позвал вас, но вы не ответили, поэтому я понял, что вы уже снаружи. Я не слышал ни звука, – повторил он, – хотя я-то уж точно не спал! Я прислушивался к вашим шагам.

– Я знаю.

Элевайз почувствовала какое-то странное возбуждение от этого маленького открытия – оказывается, любая монахиня имеет прекрасную возможность покинуть спальню незамеченной!

– Что дальше? – спросила она.

Лицо Жосса помрачнело, и он хмуро сказал:

– Теперь, пожалуйста, покажите мне, где ее нашли.

Аббатиса повела его к задним воротам монастыря. Они выходили на тропинку, которая, извиваясь, вела вниз, в долину. Жосс и Элевайз прошли всего несколько ярдов, как впереди завиднелись крыши постройки над источником и домика монахов. Вскоре они свернули на менее протоптанную тропинку, которая спускалась все круче, по мере того как они приближались к долине.

Аббатиса не была здесь с тех пор, как нашли Гуннору

– Она лежала там, – показала Элевайз. – Прямо у тропинки. Под открытым небом, что было странно.

– Да, – согласился Жосс. – Легко вообразить, что тот, кто убил ее, кем бы он ни был, постарался бы спрятать тело. Если бы убийство обнаружили позже, это явно было бы ему на руку – ну, скажем, у него было бы больше времени, чтобы исчезнуть.

– Тело не просто не было спрятано, – медленно проговорила Элевайз. – Тут нечто большее. Все выглядело так, будто убийца определенно знал, что мы найдем Гуннору. Она была… подготовлена, – это было лучшее слово, которое аббатиса смогла подобрать.

– Подготовлена, – повторил Жосс.

– Руки и ноги были раскинуты так, чтобы тело походило на звезду… – Ох, как же тяжело было это вспоминать! – Такое впечатление, словно кто-то очень постарался, чтобы форма была по возможности более совершенной.

– Чудовищно, – пробормотал Жосс. – Бесчеловечно и ужасно.

Аббатиса не хотела продолжать, но знала, что должна рассказать остальное.

– Ее юбки были откинуты к голове очень аккуратно. Я сразу заметила это. – Поняв, что она пропускает нечто важное, Элевайз добавила: – Не я нашла ее. Гуннору обнаружили два брата-мирянина, буквально через несколько минут после начала поисков. Я как раз шла сюда, когда услышала их крик. Я оказалась третьим человеком, увидевшим ее.

– Понимаю. – В голосе Жосса слышалось сочувствие. – Но продолжайте, вы говорили о юбках.

– Да. – Она сглотнула. – Верхняя и нижняя юбки были откинуты вместе. Их словно сложили трижды. Первую складку сделали на уровне колен, вторую – на уровне бедер, третья легла поперек живота. Как вы уже знаете, вся нижняя половина тела Гунноры была обнажена. И испачкана кровью.

Голос аббатисы дрожал. Она стиснула зубы, уповая, что Жосс не будет спрашивать ни о чем, пока к ней не вернется самообладание. А он и не спрашивал. Вместо этого Жосс медленно прошелся по тому месту, где была найдена Гуннора. Даже Элевайз, видевшая все собственными глазами, уже не могла показать, где именно лежала мертвая девушка. Небольшое количество крови, просочившееся в траву, давно смешалось с землей. Множество сапог и башмаков затоптали место преступления. Аббатиса не могла понять, что Жосс собирался извлечь из своего длительного осмотра. Может, он просто давал ей время прийти в себя.

Наконец Жосс подошел к аббатисе и стал рядом.

– Я слышал что-то о кресте, украшенном драгоценными камнями, – тихо сказал он.

– Да, они нашли его здесь, у изгиба тропинки. – Элевайз показала рукой.

– Изнасилование, которого не было, и украденный крест, который остался возле трупа… Непонятно, почему. Разве только какая-то случайность… Ведь убийцу никто не преследовал.

– Из наших – никто, – подтвердила Элевайз. – Возможно, его видел кто-то еще.

– Кто-то, кто предпочитает не трубить на всех углах, что он присутствовал здесь глубокой ночью?

– Совершенно верно.

– Хм, – сказал Жосс. И, пройдя несколько шагов, снова. – Хммм…

– И вот еще что, – обратилась к нему аббатиса. – Насчет креста…

Жосс повернулся и настороженно посмотрел на нее.

– Что?

– Это не был крест Гунноры. Действительно, он был очень похож на ее крест, такая же оправа, и рубины такого же размера и цвета. Но Гуннора отдала мне свой крест несколько месяцев назад и попросила вместо него крест из простого дерева.