Мы с Конрадом столкнулись в той самой «стекляшке», в которую когда-то давно, еще на том давнем квартирнике «Папоротника», с ним же бегали за догоном. Собственно, сегодня была примерно та же ситуация. Только это пока еще был не догон, а стартовые закупки.

— О, здорово, Вовчик, — Конрад выудил из кармана ком смятых купюр, придирчиво его осмотрел, выудил несколько и положил перед продавщицей. — Сдачи не надо, лучше шоколадку себе возьми.

— Ты же к нам на квартирник? — на всякий случай уточнил я. В стекляшку я пришел за портвейном, которого неожиданно возжелали высокохудожественные друзья Шутихина-старшего. Вообще начало у квартирника получилось максимально бестолковым. Сначала мы думали провести его побыстрее, потом у нас несколько дней что-то не срасталось, потом я отвлекся и забыл, что мы с Шутихиным договорились на третье сентября в результате. Так что звонок Бельфегора с утра застал меня прямо-таки врасплох. Я-то вообще считал, что у меня выходной и безыдейно валялся в кровати и читал журнал «Наука и жизнь». Ну, первое, что мне под руку попалось. Ева убежала по своим психологическим делам, тети Марты тоже дома не было, красота, в общем.

И тут Бельфегор со своим «ты где? Мы уже десять минут тебя ждем!»

Потом в студии, пока ребята раскладывались-настраивались, я зацепился языками с Шутихиным и его приятелями. Ну и как-то слово за слово, дело дошло почему-то до портвейна. Как до напитка настоящих моряков… Хм, логика в рассуждении там какая-то была, но я ее даже запоминать не стал. И пока Шутихин-старший не ангажировал своего сына и не отвлек его от подготовки, вызвался сбегать в магаз и добыть им вожделенного портвейна. Благо, соседняя стекляшка была знаменита, в частности, тем, что продавала неплохой, в принципе, молдавский портвейн с мужиком в шляпе на этикетке.

— Конечно, я же обещал, — кивнул Конрад, складывая бутылки, батон и кольцо колбасы в спортивную сумку.

— Три бутылки мужика в шляпе красного, — сообщил я продавщице, когда она посмотрела в мою сторону замотанным тоскливым взглядом.

— Есть только розовый, — сказала она. — И белый еще.

— Давайте розовый, — махнул рукой я. Лично мне было вообще пофигу. Пить я все равно не собирался.

— Слушай, Вовчик, я вдруг что вспомнил-то! — весело воскликнул Конрад, хлопнув меня по плечу. — Мы ведь с тобой здесь же познакомились. Год назад? Или больше?

— Да не, меньше года, — качнул головой я. — В ноябре где-то.

— Время летит, однако… — неопределенно хмыкнул Конрад. — На тебя посмотришь, так кажется, что и все десять лет прошло.

— Переходный возраст, — криво усмехнулся я. — Дело такое.

— Кино недавно смотрел старое, — сказал Конрад. — «Маньчжурский кандидат». Слышал?

— Это там еще Синатра играет? — уточнил я.

— О так ты смотрел? — оживился Конрад.

— Давно, уже не помню почти, — пожал плечами я. На самом деле, я смотрел другую версию этого фильма, две тысячи четвертого года. А про старую знал только то, что там снимался Синатра.

— В смысле, давно? — нахмурился Конрад. — В Союзе его не показывали же.

— Показывали, — уверенно заявил я. — Только не в кинотеатрах, конечно, а как пример пропаганды. Знакомая мамы рассказывала…

— А ты говоришь, сам смотрел, — прищурился Конрад.

— Соврал, значит, — засмеялся я. — Нет, сам не смотрел, кажется. Просто знаю, о чем там. Там спящий агент в конце пулю себе в башку пустил еще, да? Когда приказ не выполнил.

— Спящий агент, ага, — медленно проговорил Конрад. — Блин, ты меня с мысли сбил! Так-то я сначала думал пошутить, а теперь даже не знаю…

— Ну так давай уже, шути, что за серьезный вид внезапно? — с максимально возможной непринужденностью проговорил я, составляя бутылки в тряпочную сумку, которую мне Шутихин с собой выдал.

— В общем, я когда кино смотрел, — сказал Конрад. — А там этот мужик, Шоу, которому в советском плену мозги промыли… Блин, да ну! Это как анекдот рассказывать, после того, как его финал уже кто-то сказал. Фигли ты умный-то такой? «Маньчжурского кандидата» он смотрел. Никто не смотрел, а он смотрел!

— Да и я не смотрел, — засмеялся я. — Просто выпендриться хотел, а ты меня раскрыл.

— Но про Синатру же ты знаешь, — Конрад окинул меня задумчивым взглядом.

— Мало ли, кто про Синатру знает, — пожал плечами я. — У меня мозги устроены так, что в них застревает миллион случайных фактов, которыми при случае можно козырнуть.

— Мозги устроены… — эхом повторил Конрад. — Хм… Вообще, так-то все сходится.

— Что сходится? — приподнял бровь я.

— Ну, что ты меньше года назад был сутулым дрищом в школьной рок-группе, — сказал Конрад. — А сейчас — практически качок, а группа твоя уже куда-то в суперзвезды метит.

— Думаешь, меня американская разведка загипнотизировала? — я изобразил лицом карикатурно-серьезное выражение. — Чтобы я такой был-был говнарем, а потом мне отдали команду, и я помчался российскую рок-музыку с колен поднимать? Но ведь я тогда должен был у них хотя бы в плену побывать. Ну, как тот мужик из «кандидата».

— А может ты и побывал, кто тебя знает? — Конрад секунду помолчал, потом засмеялся. Слегка принужденно так, будто сам ни в чем не уверен.

По выражению его лица сейчас сложно было понять, серьезно он или шутит. А может он и сам этого не знал. Реальность девяностых была довольно причудливая, так что история со спящими агентами — далеко не самая дикая из тех, которые как рассказывали друг дружке на кухне, так и в газетах публиковали.

— Так что, пойдем? — сказал я, взявшись за ручку двери. — Или тебе нужно сначала в КГБ позвонить?

Шутихин-старший вещал, активно помогая себе руками, а у меня перед глазами стоял мем с котиком и лампой. Ну, тот самый, где «настало время хм… удивительных историй». Даже как-то заметить не успел, в какой момент посиделки после квартирника стали похожи на палату пионерского лагеря после отбоя.

Наверное, все дело в Бесе. А точнее, в одном из парней, которые пришли с ним. Юрка, или, как называли его толкиенисты, Назгул, был из той породы людей, рядом с которыми поневоле становится как-то напряжно. Лицо у него такое, что сразу начинаешь подозревать нехорошее, думать маньяках, убийцах и прочих асоциальных элементах. Это когда он просто спокойно сидел и не улыбался. А когда улыбался, то делался еще страшнее. При всем этом парень веселый и добрейшей души. Но чтобы это узнать, нужно сначала привыкнуть к его внешности. Ну и кроме всего прочего, Юрка среди толкиенистов был признанным гением домашних ролевых игр. Которые потом, в будущем, станут настольными, обретут свои сети магазинов и проникнут чуть ли не в каждую компанию, но здесь в девяностых про все это пока не знали. И толкиенистам про всякие там «подземелья и драконы» Рабинович напел, а они по этому вот напеву изобрели уже свои «водилки», чтобы долгими зимними вечерами, когда на улице особо мечом не помашешь, а всякие там полигонные ролевые игры будут еще нескоро, развлекаться тем, что играть на словах, сочиняя приключения героя или команды героев в вымышленных мирах по мотивам доступного фэнтези.

В общем, кажется именно Юрка первым взялся рассказывать историю, ну и, получается, задал подходящий тон послеконцертным посиделкам. И произошло это, пока мы с Астаротом и Бельфегором на кухне обсуждали выступление.

Ну, было что, скажем так.

Чуть не поругались, но обошлось.

А когда вернулись обратно в большой зал студии, там уже все было таинственно, горели свечи, а Шутихин-старший, размахивая руками, рассказывал историю про свою первую жену.

— Я тогда еще учился на первом курсе худучилища. Меня туда, считай что, насильно засунули, сам я хотел пойти на врача учиться. Но с матерью разве поспоришь? Она вбила себе в голову, что у меня художественный талант. Так что сначала была художка и частный репетитор, потом училище, а потом… Ладно, короче, про Катьку. Она на втором курсе училась, и я ее увидел, когда она на меня налетела на лестнице и потребовала, чтобы я ей позировал…