Хотя, стоп.
Что-то я дофига предполагаю. Может, речь вообще идет не про Гришу вовсе.
— Короче, так, — сказал я, переводя взгляд с Наташи на Еву и обратно. Отозвал в сторонку их обеих, потому что в делах деликатных традиционно лучше всего понимают девушки. — Этот хрен предлагает вписаться в какой-то потенциально-денежный блудняк. Говорю сразу — я не собираюсь. Просто у меня есть предположение, что человек, с которым он нам предлагает встречу, это наш знакомый. Помнишь Гришу, Ева?
— Конечно, помню, — моя девушка кивнула. — Я буквально вчера еще его вспоминала. И подумала, что странно, что мы не встретились ни разу, он же тоже в Геленджике.
— Гриша… — Наташа наморщила лоб. — Это тот супермен, с которым вы в самолете летели? Штангист или что-то такое?
— Ага, — кивнул я.
— Так понятно, почему не виделись, — Наташа пожала плечами. — Если он на спортивные сборы прилетел, то у него нет времени гулять по набережным и с друзьями встречаться.
— Так, подожди, — Ева коснулась моей руки. — А ты уверен насчет Гриши?
— Нет, — я покачал головой. — Там вообще может быть какой-то левый хрен. Который попытается нас подписать под какой-нибудь гербалайф.
— Хочешь похудеть, спроси меня как… — фыркнула Наташа. — Слушай, ты же знаешь, я подыграю в любом случае. Кстати, я вдруг подумала, что если я буду продавать гербалайф, то это будет очень эффектно. Особенно если попросить Антона из редакции сделать фотомонтаж — приделать мою голову на какое-нибудь очень жирное тельце…
— Антон — это же тот, который на гнома похож? — спросил я. — Художник из «Африки»?
— Ага, — кивнула Наташа. — Он сначала в нашу школу актеров рекламы поступил, но потом выяснилось, что он при помощи ножниц, карандаша и фотоувеличителя творит разные чудеса, вот Жан у меня его и забрал.
— А мне что делать? — спросила Ева.
— Милая, — я обнял ее за талию и принятул к себе. — На самом деле, я надеюсь, что никому из нас ничего делать и не придется. Что мы придем, а там будет какой-то незнакомый мутный хрен. Мы на него посмотрим и…
— С чистой совестью сдадим ментам же, да? — хмыкнула Наташа. — Ой, извини, я тебя перебила. Но суть уловила, если там левый хрен, то мы изображаем идиотов и убегаем в закат. А если Гриша?
— Вооот… — я посмотрел на Еву. — Милая, ты у меня психолог. Вот тебе психологическая задачка…
— Чисто гипотетическая? — усмехнулась Ева.
— Ну да, гипотетическая, — я пожал плечами. — Предположим, что на мутное дело нас зовет реально Гриша. И дело правда мутное, в смысле — такое, за которое можно схлопотать реальный такой неиллюзорный срок…
— Так, — синхронно кивнули Ева и Наташа.
— Что нужно сделать, чтобы он отказался от этой затеи? — спросил я.
— Сорвать все к хренам, — сказала Наташа. — Ну, то есть, я не знаю, что там он может крутить за дела… Но скорее всего, продает что-то запрещенное. А чтобы он перестал или вообще не начал, нужно пойти вместе с ним на сделку с поставщиком этого запрещенного и там что-то такое отчебучить, чтобы…
— За такое легко можно и по шапке получить, — задумчиво сказала Ева.
— Этот ваш Гриша штангист, а не боксер, — легкомысленно махнула рукой Наташа. — А штангисты бить по шапке не умеют.
— Да нет же, я говорю про поставщиков, — медленно проговорила Ева. И посмотрела на меня. — Зачем ты вообще сюда вписываешься? Там может быть Гриша, а может и не быть. А в другом случае…
— Милая, ты можешь со мной не ходить, — сказал я. Посмотрел на Наташу. — Вообще-то и ты тоже. Воздух Геленджика расслабляюще на меня влияет. Про опасность я даже не подумал.
— Ой, да какая там опасность? — Наташа капризно дернула плечом.
— Вот еще, не ходить! — гордо вздернула подбородок Ева. — Мне теперь интересно!
— Нда, похоже, мы наотдыхались, и нам пора уже собираться домой, да? — подмигнул я своим «боевым подругам». — Даже в какой-то нездоровый движняк готовы вписаться…
* * *
Когда я в прошлый раз был в Геленджике, в моем прошлом-будущем, его набережная уже была другой. Выложенная плиточкой, парапет такой… курортный. Но сейчас, в девяносто втором, всего этого еще не было и в помине. Суровый бетонный поребрик с загорающими на нем упитанными мужикам в газетных шляпах — такая вот реальность. Мы должны были прогуляться по набережной практически до поворота на рынок, а встречу нам назначили на скамейках в скверике, рядом с которым постоянно тусит фотограф с обезьянкой и чувак с весами. Вообще про такую фигню забыл! Вот это вот «проверь свой вес» за деньги. Интересно, в какой момент эта услуга перестала пользоваться успехом? В детстве я помню, что чуть ли не везде такие были…
Вообще, кстати, за время, пока мы тусили в Геленджике, я успел отметить, что жизнь пляжей и набережных подчиняется довольно строгому, хоть и не очень хорошо со стороны заметному регламенту. Ну, в том смысле, что не мог кто попало левый притащить на главный променад свои весы, накалялкать на картонке «измеряю ваш вес за ваше же бабло» и начать зарабатывать. Или, там, выйти с гитарой или баяном и начать услаждать слух курортников своим музицированием. Наблюдали как-то такую картину, когда паренек присел с гитарой на край скамейки, поставил как бы невзначай рядом с собой соломенную панаму… Но даже одну песню доиграть не успел. Сначала подошел молоденький мент, а потом к менту присоединилась тетенька вида «базарная хабалка». И как-то аккуратно так, без громкого скандала и мордобоя, юношу препроводили с главой денежной артерии Геленджика в какое-то другое место.
— Бедная мартышка, — вздохнула Наташа, неодобрительно глядя на фотографа. — Вот бы этого фотографа на веревку к скамейке привязать…
— Мне почему-то кажется, что веревка там есть, — философски заметила Ева. — Просто она невидимая.
— Нда, нам и правда пора домой, — засмеялся я. — Раз уж мы все стали в этом субтропическом раю различать совсем даже нерайские шестеренки…
— Я поняла, что не хочу здесь жить, — сказала Наташа, когда мы устроились в назначенном месте. — Здесь все какое-то чужое. И люди такие… другие. И акцент еще этот… Но вот это — самое неприятное, конечно.
— Что именно «вот это»? — уточнил я.
— Шестеренки, — сказала Наташа и покрутила пальцами. — Вот у нас все просто — тут мы работаем, а тут отдыхаем. А здесь они будто бы работают, даже когда спят… И от этого мне странно.
— Слушай, технически мы с тобой должны местных обитателей хорошо понимать, — усмехнулся я. — Мы ведь тоже работаем, когда другие отдыхают. Вот и они так…
— Наверное, я неправильно выразилась… — Наташа откинулась на спинку скамейки и посмотрела в небо. Сквозь кружевные кроны платанов. — И еще деревья эти с человеческой кожей, пугающие. О, я же историю придумала про них! Каждый платан когда-то хотел переехать сюда жить. Ну, приехал однажды в отпуск, смотрит, а тут все — вот такое. Солнце яркое, море теплое, цветы цветут. И он стоит, такой, на набережной и говорит: «Эх, я бы все отдал, чтобы сюда жить переехать!» И тут ему дуб отвечает…
— Ой, да, тот дуб у меня тоже вызывает некоторый трепет, — Ева поежилась.
— Это точно какой-то священный дуб, — Наташа подняла палец. — И к его корням стопудово местные люди-рептилии приносили жертвы.
— Люди-рептилии, хи-хи… — Ева зажмурилась и прикрыла лицо руками. — А дольмены им нужны, чтобы откладывать в них яйца…
— Так, вы меня не слушаете! — Наташа с показной обидной вздернула подбородок и скрестила руки на груди.
— Очень даже слушаем, — заверил я. — Ты остановилась на «дуб ему отвечает».
— Отвечает… — эхом повторила Наташа. — Ну вот, вы меня сбили! Там такая фраза пафосная была заготовлена, а сейчас я ее забыла. Помню только суть. Ну, в смысле, что дуб курортнику говорит, что исполнит желание, если тот явится в полночь и… Кровь как-то банально, да?
— Не банально, а традиционно! — Ева подняла палец, и мы все трое рассмеялись.
— Ребят, я очень извиняюсь, но у меня тут встреча назначена, — раздался рядом с нами знакомый голос. — Если вам все равно, где сидеть, то может вы… Ой. Ева? Володя?
