Первозимье Свертелся заяц в поле чистом, Беляк, на белом белый жгут. Мигает хвостиком пушистым, Сигает там, мелькает тут. Он сказку заячью следами На первом снеге начертил, И шерк обмерзлыми кустами, И прыг в свой терем что есть сил. Кричали гуси на деревне: «Окован пруд. Не плавать нам». И крякал селезень напевней: «Тепло в закуте. Там, там, там». Свой голос не сгустив до лая, Дворняжка тявкает на снег. В нем зябко лапы окуная, Игривый зачинает бег. На елке галка скоком шалым Стряхнула с ветки бахрому, И глазом сине-полинялым Глядит, что у людей в дому. Горят все печи и печурки, До неба всходит белый дым. И бегом вещей сивки-бурки Несусь я к далям голубым. Тоски и мысли сверглась ноша, Душа открыта и чиста. Безгрешна первая пороша, Как подвенечная фата. Позаранок
Прошел огонь по снеговым долинам. Сугробы срезал. Сгладил белый пласт. Но ртачлив холод. Плотен крепкий наст. Несутся лыжи. Тени по ложбинам. Играет Солнце по холмам, их спинам. Возврат мороза был уже не част. В глухом лесу избранник птичьих каст Рассветы будит током глухариным. Поет красавец. Иссиня-черна Могучая изгибистая шея. Под бровью красной в глазе страсть видна. Петух лесов поет весну, хмелея, К лосихе жмется лось. О, кровь сильна, И знает сроки, сказки разумея. Лесной кардинал Красной шапочкой мелькая, Черный дятел мерял звук. Вверх по липе пробегая, Длинным клювом ткал «Тук! Тук!». Было зримо в этом звуке, В этом взбеге по стволу, Что прошел он круг науки Не в глухом каком углу. Нет, от века и до века, Явит он верней размах, Чем работа дровосека Пляс железа на стволах. В елях он, где ладан росный, – Шубкой черен, шапкой ал, – Слышат бронзовые сосны. Что хозяин застучал. Дуб ли сучья зарогатил, Крепкой выстлался корой, Клювом метким черный дятел Выкуп с дуба взыщет свой. Где личинки, – в знанье точен, – Тукнет, стукнет, не взглянув. Меньше будет червоточин Там, где острый побыл клюв. В ствол вонзив кривую лапку, Взбегам вбок утратив счет, Он березу взял в охапку, Что наметит, все возьмет. Кем в веках, как властелины, В черный цвет закутан он? От калины иль рябины Красной шапочкой почтен? Властелин лесного края, Поползень тебе гайдук. Пискнет он «Так! Так!», взбегая, Глухо сбросишь ты «Тук! Тук!». Из чуть-чуть Чуть-чуть воды, чуть-чуть огня, скругленье, Росинка в длинном ковшике листа. Лучистая семь-красок-красота, Влияний ночи – утром выявленье. Весь луг поет одно стихотворенье. Рифмует травка с травкой, та и та, Красна в цвету, бела, темна, желта, Алмазное на каждой озаренье. Но выпил с часом все алмазы луч. От дымки к дымке хлопья развернули Ковер верховный, грозовой в июле. И, в пляс пустившись, гром, от края круч, В венце из молний, весел и гремуч, Сметнул две вешних Волги в долгом гуле. Обитель смарагдов По зеленым зыбям бора, По верхушкам по лесным, Ходит рокот разговора, Изумрудный веет дым. В этой пустыни сосновой Говорит сосна к сосне Об игре минуты новой, Звонкой в солнечном огне. Был зимой он в переделке, Вековой высокий бор. Хоронились в дуплах белки, Слыша свист и вьюжный хор. Только выглянут из щелки, И опять скорей в дупло. А в ночах тоскуют волки, Алчный глаз горит светло. И поджарая волчица, Запрокинув кверху пасть, Ноет-воет как вдовица, Голод – лютая напасть. Были стойкие морозы, Стыли груды облаков, Как придуманные козы Возле снящихся быков. Вскаркнув, падали вороны, Замерзая налету. В сосны вложенные звоны Обращались в хрипоту. Но мороз к морозу лютый, Гаркнув, бросил булаву, И весеннею минутой Солнце вышло в синеву. Белка к белке говорила, Вскачь опрыгав сосен пять, Что размывчивая сила Огнесветится опять. Нет запястий из жемчужин, Растопились бусы льдин, И зеленый говор дружен Колоколящих вершин. Волнозвонный рокот хора Возвещает по верхам: – «Изумрудной Деве Бора Ныне день введенья в храм». |
